Три минуты молчания

"Дед" меня тоже увидел и не сказал мне ни «здравствуй», ни «салют», а выволок стул и улыбнулся.

— Присаживайся, Алексеич. Откуда такой красивый?

Так он меня звал — Алексеичем, как будто я был старпом или хотя бы третий штурман. Тут же и официантка подскочила, как по вызову для начальства.

— Маленькая, — сказал ей "дед", — нам повторить бы — грамм триста. А чтоб совсем хорошо — четыреста. И один прибор Алексеичу. А заказывать он еще не научился, я сам закажу, мне же и запишешь.

Меню он поднес почти к глазам и стал шарить пальцем.

— "Дед"… Понимаешь, я тут с компанией.

Я ему показал на бичей, «Дед» на них поглядел сурово и покривился.

— Это они тебе компания?

Официантка тоже покривилась. Я засмеялся — отчего-то всегда бичей узнают, хотя и прикостюмленных.

— Затралил ненароком, пришлось пригласить.

— Выхода, значит, нет никакого? Ну, закажи им там, только не очень, не очень шикуй, и приходи сюда. Мы ведь с тобой полгода не виделись.

— Больше, «дед». Восемь месяцев.

Я сходил к бичам — сказать, чтоб заказывали себе чего хотят, а счет бы прислали. И чтоб держали два места, как договаривались. Клавке это не понравилось, но плевать мне было, она с Аскольдом пришла, вот пусть и будет весь вечер Аскольдова.

Когда я вернулся к «деду», официантка ему принесла коньяк в графинчике, и «дед» его сразу разлил по фужерам.

— Начнем — за твой приход, Алексеич. Ты когда пришел?

— Восьмого дня.

Я тут же язык прикусил: как же так вышло, что я с ним не повидался?

— А я вот завтра отчаливаю. Ну, ты не красней, меня обнаружить трудненько было. Полмесяца, с утра до ночи, на Абрам-мысу пропадал. В плавдоке стояли.

— Почему в доке, «дед»?

— Заплату пришивали на корпусе. Вот за нее тоже. Он первый отпил, понюхал ладонь и зарычал. А мне протянул на вилке лимончик.

— Ты на каком теперь, «дед»?

— Восемьсот пятнадцатый, «Скакун».

Когда-то мы вместе плавали на «Орфее», потом «дед» прихворнул, а я с кепом поругался, — не помню уже, на какую тему, — и разошлись мы на разные пароходы. [12]

12

Траулеры, конечно, не пароходы, на них стоят дизели, но так их называют моряки.

— Что ж это делается? — сказал я «деду». — Нам же твой «Скакун» сети передавал в Северном, когда вы с промысла уходили. А я и не знал, что ты на нем.

— Помнится, передавали кому-то сети… Ну, где же знать? Я даже на палубу не вышел. Так бы хоть перекрикнулись.

— А заплата — какая? Есть о чем говорить?

— Да повыше ватерлинии. Но длинная, на две шпации. Все — ржавчина съела.

— Но хоть заварили как следует? Принял Регистр?

"Дед" усмехнулся.

— Тебя что больше интересует — как заварили или как приняли? Свидетельство — имеем. Прикроемся, когда потечет, больше-то на что надеяться? Там уж — ни ангел не явится, ни чайка не прилетит.

Мне неприятно было, что он так шутит. Знал я, как это делается. Являются три субъекта на судно, щупают заплату пальчиками и морщатся, и все их стараются побыстрее в каюту проводить, выставить им спирту или трехзвездного. Но только у «деда» это было не в обычае. Все-таки здорово он сдал, наверно. Раньше он капитанам головы отвинчивал, а судно у него из порта выходило, как со стапеля.

— "Дед", давай — за твою заплату.

— Давай, — он потрепал меня по волосам и успокоил: — Да там хоть всю обшивку меняй, один результат…

Нет, он еще в силе был. Ведь хорошо уже нагрузился — и ни в одном глазу, другой бы уже Васю под столом вспоминал. Я смотрел на «деда» — он оживился, вроде бы помолодел, оттого что встретил меня; я ведь знал, что он меня любит, и я его тоже любил, — и вот я думал: как же я скажу ему про свое решение? А «деду» я должен был cказать.

— Ну, а ты как, Алексеич? Месячишко погуляешь?

— Может, и больше.

— Больше-то смысла нет. Если бы летом…

— Нет уж, до лета я не дотяну.

"Дед" поглядел подозрительно.

— Ты что-то виляешь. Никогда ты со мной не вилял.

— И теперь нет. Просто я на берег списываюсь.

— Надолго?

— Не знаю. Пока — насовсем.

"Дед" ничего не сказал. Разглядывал свой фужер.

— Сказать по совести, хватит мне. Я в армии наплавался, [13] три года протрубил, и тут столько же. Посуху и ходить разучусь, все палуба да палуба. А жизнь — она тоже проходит.

— Н-да, — «дед» вздохнул. Потом улыбнулся, как будто чего-то вспомнил. — А что, Алексеич, может, вместе еще поплаваем?

13

Армией моряки называют и военный флот.

— С тобой-то — отчего ж нет?

— А вот завтра и поплывем.

Я замотал головой. Ничего он не понял.

— В другой раз, «дед».

— Другого раза не будет. На пенсию меня уведут, под белы руки.

— Тебя на пенсию? Ты шутишь!

— Почему же не пошутить? Раз ты тоже шутишь. А если по правде, то мне ведь уже нормальную комиссию-то не пройти.

— Ну, знаешь, «дед»… Наверное, мы все, сельдяные, на пенсию уйдем, а ты останешься.

— Так вот, Алексеич. Команда, я слышал, недобрана, вожакового не хватает в роли. Я почему знаю — дрифмейстер с помощником сами вожак сегодня укладывали в трюме. Вот ты и пойдешь вожаковым. Это я с капитаном обговорю.

Я подумал — наверное, не сахар ему на этом чертовом «Скакуне». Когда уже вся команда знает, что ты последнюю экспедицию плаваешь.

— "Дед", мы ведь не навек расстаемся. Ты иди и возвращайся. И чтобы с тобой ничего такого не приключилось.

"Дед" вдруг насупился, опустил взгляд. Я-то не заметил, как они подошли, эти двое. А они у меня за плечом стояли: один — Граков, персона, всей добычи начальник, "сельдяной бог", а второй — бывший мой кеп; ну, скажем, один из бывших, у меня их там штук семь было; тоже личность знаменитая в свое время, а теперь — из его прилипал.

Они к своему столику проходили забронированному, и как бы призадержались невзначай.

— Что же это с Сергей Андреичем-то может приключиться? — Голос у Гракова был веселый, но как бы и озабоченный. — Привет тебе, Сергей Андреич.

"Дед" чего-то буркнул в ответ, я и то не расслышал.

— А кстати, как у тебя с восемьсот пятнадцатым? Отчалите завтра? Ты извини, я, может, не к месту…

— Да уж такие мы люди, — сказал "дед", — на службе про футбол говорим, на футболе — службу вспоминаем.