Три недели с леди Икс
Шрифт:
– Ты не первый, кто был введен в заблуждение моим именем.
– Ну скажи, какой отец назовет дочь Ксенобией? Почему не Марджори? Почему не Бланш? – Индия помялась. Торн же продолжал: – Полагаю, безумцы просто по природе своей не могут быть добрыми родителями.
– Моя мать то и дело забывала о моем существовании, – вдруг неожиданно для себя самой созналась Индия. – Тем не менее, если верить отцу, она считала меня прехорошенькой малюткой. Либо я тогда была краше, чем теперь, либо у нее случались неожиданные приступы материнской нежности…
– И все же она оставила тебя
– Ну разве что…
Торн откинулся на спинку софы и вытянул руки вдоль ее спинки. Сейчас он был так хорош собой, что у Индии на мгновение остановилось сердце. Наверное, это было глупо, но… в том, насколько отечески он относился к малышке Роуз, было не меньше красоты. Такой человек никогда не оставит свое дитя…
– Мои родители погибли в Лондоне, – продолжала она. – Но я не знала, что они отправились туда, и не знала, почему им столь срочно туда понадобилось ехать. Они не сочли нужным сообщить мне о своем отъезде.
Глаза Торна потемнели.
– Думаешь, они намеренно тебя покинули?
– Тогда я об этом не думала. Порой они уезжали куда-то, однако всегда уведомляли меня о своем отъезде заранее. А еще они никогда не уезжали так надолго… на целых трое суток…
– И ты не пыталась выяснить, какого черта понадобилось им тогда в Лондоне?
Индия покачала головой:
– Никто этого не знает. Мой отец правил лошадьми, потому что у нас не было кучера, и коляска упала в реку с моста Блэкфрайерз. Мне говорили тогда, что он до последней минуты спасал мою мать…
– И ни один из них не спасся? – задал Торн дурацкий вопрос.
Индия с трудом сглотнула – снова тот самый комок в горле, как и много лет назад!
– Он не сумел бы без нее жить…
…Глупо, глупо, глупо! Индия ни тогда, ни сейчас ни секунды не сомневалась, что отец захотел бы жить ради нее, Индии! Ведь он так редко вспоминал о ее существовании…
Вдруг Торн схватил ее за запястье и дернул на себя – Индия по инерции плюхнулась прямо ему на колени.
– Что ты делаешь?!
Он заключил ее в объятия, словно малого ребенка, – и Индия тотчас перестала думать о родителях.
– Твои папа и мама должны были предупредить тебя, что уезжают, – шепнул он ей в самое ушко. – Им следовало бы убедиться, что ты в безопасности. Вижу, они не были образцовыми родителями. Но я совершенно уверен: они любили тебя.
– Откуда ты знаешь? – Голос Индии дрогнул.
– Я бессчетное число раз нырял в Темзу. Вода там всегда грязная, а тогда наверняка была вдобавок взбаламучена колесами и конскими копытами. И если человек падает в реку, ему приходится плыть в вязкой жиже, а под мостом течение всегда очень коварное. Мои приятели там ныряли – и никогда не выныривали больше… мы даже тел их никогда не находили…
У Индии вдруг отчаянно защипало глаза, и она прильнула щекой к его плечу.
– Я… я думаю, что они, возможно, уехали по неотложному делу…
– С чего ты так решила?
– У нас вовсе не было денег, но у мамы были кое-какие драгоценности.
– Ты обмолвилась когда-то, что в детстве частенько голодала. И они позволяли ребенку голодать, имея драгоценности, которые
вполне можно было продать? – В голосе Торна звучало искреннее изумление.– У мамы были фамильные драгоценности… перешедшие от бабушки… она не могла продать их!
– Еще как могла! – отрезал Торн. – И должна была это сделать!
Губы Индии задрожали. Она и сама порой думала об этом…
– Она собиралась передать драгоценности мне как семейную реликвию. Возможно, она передумала, потому что они увезли драгоценности с собой в Лондон – верней всего, они все-таки решились их продать. Позже я предположила, что они решили уехать жить на Барбадос. Они то и дело об этом говорили…
Торн крепче обнял ее и спросил:
– А где была леди Аделаида, когда ты была малышкой?
– Она была замужем, жила в Лондоне. И понятия не имела, каково это – жить в деревне…
В детстве Индия мечтала: вот появится Фея-Крестная, привезет ей красивые платьица… ну или хоть корзинку яиц! Но этого так и не случилось. Дни шли за днями, а когда думаешь лишь о том, где раздобыть еду и как пережить зиму, воспоминания делаются расплывчатыми. Индия смутно помнила свое детство…
Грудь ее болезненно сжалась. Торн, вероятно, это почувствовал, потому что запечатлел нежный поцелуй на ее волосах – и вот из груди Индии вырвалось рыдание.
– Я… я… н-никогда не пла-ачу! – всхлипывала она пять минут спустя.
– Все хорошо, – шепнул он. Низкий голос его звучал необычайно ласково, а теплая рука гладила ее спину. – Бывает, что родители принимают ужасные решения, но это вовсе не означает, что они не любят своих детей. Я не верю, что твои родители хотели забрать себе сокровища, а тебя покинуть…
– Папа так хотел сесть на корабль и уплыть на Барбадос! – прошептала Индия еле слышно.
– Они никогда не уплыли бы без тебя.
– Но почему, почему они забрали драгоценности? Они хранились в камине – там был один кирпич, который легко вынимался… Когда Аделаида приехала за мной, я хотела забрать драгоценности, а тайник оказался пуст.
– Может быть, драгоценности были украдены, – предположил Торн.
– Нет. Отец забрал с собой и кожаный футляр – он не помещался в тайник и всегда хранился в ящике стола. Ни один вор не мог знать этого… – Она прерывисто вздохнула. – По какой-то неведомой причине родители спешно забрали драгоценности и уехали до рассвета, даже не простившись со мной. Но я… я уже свыклась с этой мыслью.
Торн почему-то в это не очень верил. Да, он никогда не знал свою мать, но одно то, что та бросила его, оставило незаживающую рану в его душе. А родители Индии, если подумать, повели себя еще более безответственно.
– Они любили тебя. И никогда не уехали бы из Англии без тебя! – повторил он.
– Ну откуда такая уверенность? – Индия уже начинала сердиться, из чего Торн заключил, что она медленно, но верно приходит в себя.
Он поклясться мог, что как только ее родители впервые увидели свое дитя, то полюбили малютку без памяти. Но сама по себе любовь не способна сделать никого добрыми родителями. Торн, например, не сомневался, что мать Вэндера любила сына, но попробуй внушить это самому Вэндеру!