Три орешка для Тыковки

На четырёх точках опоры я доковылял до края полатей и открыл шторку.

Что сказать…

Избушка была крохотная. Даже моих сегодняшних сил было достаточно, чтобы обползти её целиком. Бабий угол перед печью со столом и лавками был отделён от клетушки, которая просматривалась в открытый дверной проём. По стенам висели пучки трав. Пахло сеном и лекарствами.

На краю стола у полатей стояла уже знакомая мне кружка. Возможно, с тем же гадким молоком. И рядом плетённая из лозы корзинка, накрытая тряпицей. Могу поспорить, там был хлеб. От одной мысли о хлебе, любом, пусть даже чёрном, рот наполнился слюной. Если Тыковка предлагала мне молока, то предполагается, что я его могу выпить сам, правильно? Ну и кусочек хлебца она мне простит, думаю. Тем более я ей потом все расходы возмещу.

Я снова развернулся, на этот раз спиной вперёд, и осторожно спустился коленями на ступеньку полати, а потом и на пол. На полу было чисто. Я на коленях дошёл до стола. Наклонился к кружке – она оказалась на уровне груди. Пересилил себя и сделал глоток.

Не, ну пить можно.

Я глотнул ещё. Оказалось, что мучил меня не только голод, но и жажда. Но голод тоже. Со второй попытки мне удалось поддеть тряпицу на корзинке. Да, там обнаружился хлеб. Один ломоть был отрезан.

Хлебушек был серый и вчерашний, но никогда ещё я не ел ничего вкуснее. Держать его двумя лопатами, в которые превратились мои руки, было проблематично. Но когда очень хочется, возможно всё. Жевать я пока не мог, хлеб пришлось рассасывать в молоке, но это такие мелочи…

Под конец трапезы молоко уже казалось вполне терпимым, пол, на котором я стоял коленями, не очень-то и твёрдым, а Тыковка не такой бессердечной. Всего лишь злопамятной.

А я вот не такой!

Мне записать куда-то нужно, а то забуду.

Я бросил взгляд в соседнюю комнатку. Она была отделена от передней части избы с одной стороны дощатым простенком, с другой – стеной печи, которая поднималась до самого потолка. В узкой клетушке, освещенной единственным окном, тоже висели травы и стоял большой стол со ступками, пестиками, спиртовкой, бутылями… В общем, обычное рабочее место травника.

Осталось дождаться приснопамятного супруга сударыни Тыковки, которая оказалась не только злопамятной, но ещё и врушкой. Но всё это совсем не огорчало. Чувство сытости примирило меня с чужими недостатками и странностями.

Только зачем ей нужен этот уродский маскарад? И как к нему относится супруг Тыковки? Вот я бы не порадовался, если бы по мне при жизни носили вдовий наряд.

Впрочем, какая мне разница?

Я забрался на полати, вытянулся по диагонали, укрылся и отдался блаженству. Как, оказывается, мало нужно человеку для счастья. Протопленная изба.

Кружка молока.

Ломоть хлеба.

Чистая одежда.

Жизнь.

В груди растекалось тепло, в котором таяли боль и тревога. Оно заполняло тело приятной тяжестью. Только теперь я понял, как устал от такого, казалось бы, пустякового путешествия в пару десятков шагов. На фоне внутреннего тепла стала особенно заметна разница в температуре: снаружи и внутри. Видимо, домик быстро выстывает. Сквозь дрёму я свернулся под старым тулупом и погрузился ещё глубже: сначала в сон, потом в беспамятство.

Глава 4. Майя

То, что тело пришло в себя и проявляло признаки разумности, с одной стороны, радовало. С другой стороны – создавало проблемы. У меня был довольно ограниченный опыт сосуществования с чужими людьми в одном пространстве. Родители были не чужими. С дядей Дамиром мы фактически не пересекались, а в случаях, когда нам вынужденно приходилось общаться, я подчинялась. Моё мнение его не интересовало. В случае с дедом Матеем ситуация была почти обратной. Он во всём зависел от меня. И хотя я этим не злоупотребляла, всё же чувствовала себя в доме главной.

Совсем другое дело – огромный чужой мужчина, который чего-то хочет. А чего-то не хочет. Пока найдёныш бессловесно лежал, он ничем не отличался от стола. Или скамейки. С той разницей, что скамейка и стол не кашляют. А в остальном – делай что хочешь. Теперь, когда мужчина пришёл в себя, мне придётся подстраиваться под его хотелки.

Либо сразу показать, чьи желания в приоритете: мои.

Хотя это будет непросто в силу разницы в весе и возрасте. Это его «Взрослых позови» очень показательно. То есть со мной говорить не о чем, поскольку я недостаточно взрослая. Теперь придётся тратить силы на доказательства.

Ну вот что мне дома спокойно не сиделось? Лежал себе человек под кустом – и пусть бы дальше лежал. Полз, полз по своим делам. Думает: дай отдохну. И прилёг. Это он пока не до конца очухался. И глаза продрал всего на четверть. Не ровён час, ещё претензии выставит, что я его к себе приволокла.

Привычная дорога всегда коротка, и я сама не заметила, как дошла до города. В лавке было зябко. Я развела огонь в печурке и грела руки, глядя, как пламя охватывает дрова. Решительно и неотвратимо. Не это ли сейчас происходит с моей жизнью?

Надо от него избавляться, пока не поздно. Подлечу ещё немного и сдам страже под белы рученьки. Пусть им указывает, чем его кормить.

Я, конечно, оставила на столе еду. Раз он смог с переломанными конечностями доползти непонятно откуда непонятно куда, то с починенными до стола тем паче доберётся. Если достаточно проголодался. А если недостаточно, то до вечера ещё время есть аппетит нагулять.

Торговля сегодня шла не так бойко, как вчера, хотя, казалось бы, погода на улице такая, что болей – не хочу. Утомлённая бездельем, я дремала, сидя у прилавка, уложив голову на предплечья. Потом махнула рукой и исправила на табличке время работы. Если с утра в очереди к лавке не стояли, значит, ничего экстраординарного в жизни горожан не происходит. По крайней мере, из того, что лечат настойками и порошками.

В городских воротах мне дали другого провожатого. Новый стражник был невысоким, коренастым и неразговорчивым. Возможно, его предшественник поделился с ним трагическим опытом душевных разговоров, а может, по жизни такой. Но для меня идеальный вариант. Мы молча дошли до моей калитки. И никого не встретили. Вот почему когда я со стражником, никаких полутрупов на дороге не валяется? И грызи вокруг не бегают? Даже орехи не растут.

– Ну как, справились? – поинтересовалась я, войдя в дом.

Вместо ответа найдёныш закашлялся. Не хочет отвечать – не надо. До еды он добрался, как я и ожидала, но даже не поблагодарил. Невоспитанное тело я подобрала. Ни тебе спасибо, ни здрасьте, ни до свидания. Я помыла кружку, подложила дров и поставила греться чугунок для обеда. Как я училась готовить в печи, когда сюда приехала, песня была. Я же ни почистить, ни сварить, ни помыть была неспособна. А теперь даже хлеб умею выпекать, спасибо деду Матею.

Найдёныш продолжать бyхать за шторкой и упорно не желал разговаривать. Кашель его мне не нравился. Он, может, и не хочет со мной общаться, но я ночью спать хочу, а не слушать этот лай. Запарила свежие травки, дала отвару настояться-подостыть и полезла на полати.