Три плова
Шрифт:
— Ведь полагается же наоборот: чтобы начисто отбило всякий аппетит, а мне в подобные моменты совестно на людей смотреть.
— Усиленный расход энергии, — ответил преподаватель.— Ты в полминуты напереживался, как другой за десять лет,— топливо внутри и выгорело сразу. Отсюда и аппетит. Может, с точки зрения чистой медицины — неверно, зато популярно, дружок...
ДВОЙНАЯ ИТАЛЬЯНСКАЯ
1
а зеленой, в акациях, Нахичеванской улице живет сорокалетний человек, Исай Баул. Мальчуганы, играю---щие целые дни на бульваре,
«Вот аэроплан пролетел...»
А мальчишки поясняют, что это промчался «К-5» или «У-2» и что один держит направление на Харьков, другой — на Минеральные воды. Возвращаясь с аэродрома домой, Баул всегда видит около себя ватагу мальчуганов. Они кричат ему вдогонку: «Командир, командир!» Однажды Баул обернулся и спросил:
«Что?»
«Вы командир над самолетами, правда?» — почтительно проговорил один из мальчуганов.
С той поры Баул запомнил его. Мальчик был худ, в запыленной одежде, лицо — в царапинах, в глазах — усмешка, губы вымазаны не то в шелковице, не то в чернилах — такие ребята обычно бывают самыми озорными и любознатель ными. Когда Баул выходил из дому, мальчик кричал: «Добрый день, товарищ командир!»
Когда пилот возвращался домой, мальчик спрашивал:
«Скажите, пожалуйста, сегодня была лётная погода?»
Баул к нему привык. Худой и пыльный мальчуган гордился своим знакомством с пилотом. Гордиться было чем: все незрелое население Нахичеванской улицы видело, как командир, постоянно отвечавший на приветствия своего маленького товарища, заговаривал с ним порой, точно это взрослый человек. Затягивая, сколько удавалось, беседу с командиром-летчиком, мальчуган счастливо подмигивал ребятам: «Видали? А я что говорил? Вот и смотрите сами».
Гуляла ли по городу зима, шел ли дождь или ярилось лето — мальчик был всегда на своем посту. Заживали его старые царапины, но появлялись в других местах новые; а запылен он бывал даже зимой. Обстоятельство это несколько удивляло Баула, и он прозвал мальчика Пылеедом.
«Как летали, товарищ командир? Болтанки не было? Ветер попутный?»
«Все в порядке, Пылеед», — отвечал Баул.
Знакомство укреплялось, и Пылеед уже врал, что командир обещал взять его с собой в полет и показать ему мертвые петли, штопоры, иммельманы и бочки.
Все на свете знал этот худой, как бамбук, мальчишка! Его спросили: а куда он полетит с командиром? И он тут же соврал, что в Чечню, и еще соврал, что пилот обещал сделать один штопор и две мертвые петли.
«А про иммельманы и бочки он не сказал сколько», — для достоверности добавил Пылеед.
Его постигла в один день неудача, и неудача полная, оттого что он опозорился именно в такое время, когда на Нахичеванской улице собрались ребята отовсюду: с улицы Энгельса, Шаумяна и даже далекого Восточного проспекта. В день, когда мальчишки с других улиц должны были тоже убедиться в дружбе Пылееда с Баулом, которого маленький товарищ командира-летчика собирался спросить об очень важном,— именно в этот день Баул долго не показывался. В ожидании Пылеед жевал сладкий цвет акаций. Огорченный тем, что Бау-
ла все нет и мальчики начинают расходиться, Пылеед не заметил озабоченности и грусти на его лице, когда он возвратился в этот
день с аэродрома часа на два позже обычного.Баул шел к дому медленно, не отвечая на приветствия мальчуганов.
Прилетев перед вечером из Грозного, он поставил свой «К-5» в ангар и прошел в канцелярию. По дороге начальник штаба завел разговор о бензине. Командиру подсунули ведомости, рапорта, папки с «личными делами». Баул случайно заглянул и в свое «личное дело» и с огорчением почесал затылок.
Начальник управления писал, что Баул — старый и опытный пилот, прекрасно знает материальную часть самолетов и моторов, которые состоят на вооружении его отряда. Начальник дальше писал о высоком общем развитии командира, отмечал его общительность и то, что командир в свободные часы охотно делится с младшими своими знаниями и опытом.
«За девятнадцать лет — ни одной аварии. Отличный пилот!» — с явным удовольствием писал начальник.
Баул читал приятные строки: «...в воздухе спокоен и выдержан, владеет техникой слепого полета, авторитетен среди летчиков и как командир и как пилот...»
«Отличная память, — продолжала расточать похвалы канцелярская бумага, — хорошо помнит все мелочи технической и хозяйственной части отряда..>
И только в конце характеристики начальник выразил недовольство, что Баул чересчур увлекается личными полетами; это дурно влияет на работу аппарата отряда. Приходят в запущенное состояние бухгалтерия и статистика...
Последние слова командир прочел первыми. Они испортили ему настроение. Он думал с неудовольствием о том, что придется отменить свой завтрашний полет. Командир собирался сделать полет на выдержку и наметил маршрут.
— Отменяется, стало быть, - проговорил он тихо. — Придется мне завтра заняться двойной итальянской...
Будто нарочно, все спрашивали, куда он завтра полетит. Командир хлопал рукой по бумагам и отвечал:
— Никуда! Завтра у меня бухгалтерия.
Дорога домой не показалась ему на этот раз приятной. Он равнодушно оглядывал огороды с желтыми шляпами подсолнухов и тропинки, усыпанные белым и желтым цветом акаций.
Около своего дома Баул, как всегда, заметил Пылееда. Мальчик с восторгом прокричал: «Добрый вечер, товарищ командир!» Ватага ребят все еще была многочисленной.
— Товарищ командир, вот мальчики хотят узнать...— произнес Пылеед, подойдя вплотную к Баулу.
— Чего тебе, оголец? — проворчал пилот.
— Они спрашивают, почему вы, — уже менее уверенно продолжал Пылеед, — мальчики спрашивают, почему вы никогда не опуститесь на самолете около дома, вот здесь?
Баул постучал себя пальцем по лбу.
— У тебя все дома? — спросил он раздраженно. — Ты какую-то чепуху несешь. Ступай...
— Позвольте, пожалуйста, — не унимался Пылеед. — А почему нельзя? На автожире ведь можно, верно?
— Ну ладно, иди, — отстранил его Баул и взялся за дверную ручку парадного входа.
Пылеед печально приумолк; он испуганно посматривал на ватагу ребят, увидел злорадные лица и, желая хоть как-нибудь исправить дело, задал еще один вопрос:
— А завтра вы куда летите, товарищ командир?
— Никуда, — ответил Баул. — Завтра у меня двойная итальянская.
— Я знаю! — обрадовался Пылеед. — Двойная итальянская — это мертвая петля, верно?
– Вот дурень! — засмеялся пилот. — Это же бухгалтерия. Чудак, там летит только одна чернильница, да и то, если бросают ее кому-нибудь в голову...