Три повести под одной крышей
Шрифт:
Читая эти письма, я видел двух разных людей, умеющих думать, мыслить, рассуждать и при этом оставаться при своём мнении. Не будь этого откровенного понимания и уважения друг к другу, вряд ли раскрылся бы так полно образ Фриды Койфман-Вайсман и христианского пастора – Миши Григоряна…
«Макс, думаю, что Ваша повесть о пасторе Мише Григоряне, писала Фрида, стоит того, чтобы о ней заговорили. Сколько таких Миш искали свой путь. И сколько таких Миш и сейчас не знают, в чём смысл их существования в этом непонятном, порою злом, но таком прекрасном мире. И вот он, этот путь – вера в Бога. Верить – это всегда хорошо. Вспоминаю свою бабушку. Как она верила! Денно и нощно молилась. И Он ей помог: Он подарил ей долгую жизнь. Только радости не было… В „Лакмусовой канарейке“ Вы затронули очень непростую
Но Фриде я тогда написал, что МУЗЕЙ ХОЛОКОСТА Америки приобрёл мою книгу «На углях тлеет тишина», где я рассказал о шестилетней девочке, которая летом сорок второго вдруг заговорила стихами. И что стихи находили её в гетто, в лагерях, на улицах Немирова. Они забирались к ней в заброшенных подвалах, сараях, на чердаках, в зарослях лопухов и камышах, где она вместе со своей сестрой десяти лет пряталась от немцев, местных полицаев и других нелюдей.
«В дом стреляли, а потом это был уже не дом. Стал он весь – огонь и дым, небо пыхкало над ним.
И осталась на калитке обгорелая улитка. А когда совсем стемнело, что-то там ещё горело. Но людей кругом не стало, только тени пробегали».
«Совсем дурные немцы эти стали: стреляют в небо, как в людей стреляли. А если пуля долетит до солнца, и весь огонь из солнышка прольётся? И станет днём темно-темно, как ночью, и даже птичка цвиркать не захочет?»
Девочка, конечно же, не знала, что её стихи тихо и незримо «записываются» в уголочках памяти. Как и не знала, что с годами она станет прекрасным поэтом, автором восемнадцати поэтических книг, лауреатом премии «Олива Иерусалима» и премии имени Давида Самойлова… А ещё я похвастался перед Фридой, что за книгу «На углях тлеет тишина» мне выдали 27 долларов (!). И что на них я собираюсь купить остров ЗДОРОВЬЯ для бесплатного лечения всех желающих у лучших врачей мира.
«Макс, всю ночь читала Вашу книгу „На углях тлеет тишина“. И, конечно же, наплакалась. Всё время видела себя, и мою младшую сестрёнку, и моих подружек со двора, которым досталось то, что описано в книге. И уже который день не покидают меня слова, где Вы „просите“ зал (в котором Вы только что читали стихи этой шестилетней девочки) на минутку представить себе раннее утро. Заросли лопухов в стороне от дороги. Моросящий дождь. Яму среди этих лопухов и двух озябших девчушек, осторожно выползавших из неё. Боязно оглядываясь, они направляются в сторону города и неожиданно замирают. Перед ними, на одиноком дереве, висела босая женщина с распущенными волосами… Старшая девочка только бросилась бежать, но младшая схватила её за локоть, прижав к себе. Не отрываясь глазами от повешенной, судорожно глотая воздух, она прошептала: «Её раскачивало ветром, и в бок свисала голова. И я не знаю, как про это сказать слова. Я убежать, бежать хотела, а всё равно она – висела. И так скрипели скрипом ветки, и было холодно от ветра».
Макс, спасибо Вам, что Вы с такой теплотой и любовью передали историю Вашей героини – прекрасного поэта Аллы Айзеншарф. Так и хочется обнять её и пожелать ей попутного здоровья. А с Вашим «ОСТРОВОМ ЗДОРОВЬЯ» – здорово придумано. Как только оттуда блеснёт зелёный свет, отправлюсь туда первым же самолётом, не сомневайтесь».
«Фрида, прочитал по телефону твоё письмо Алле Айзеншарф. Письмо её тронуло. Она пожелала тебе ответного здоровья, удачи и хорошего настроения. Сейчас я продолжаю писать более расширенный вариант этой книги, только теперь уже под именем „И пыль клубами всходит над дорогой“. И где будет многое осмыслено, дополнено и заново написано. Но при этом я, как и ты, остался истинным иудеем, даже фамилии своей не сменил…»
«Дорогой Макс. С удовольствием прочту и эту книгу. А пока я, наконец-то, прочла Вашу „Лакмусовую канарейку“ – книгу о христианском пасторе Мише Григоряне. Миша Григорян – хороший человек и друг… Спасибо Вам и за мои письма, которые Вы внесли в эту книгу, хотя в ней много спорного. Что ж, на то у каждого человека своё мнение о Боге и религии. Мне будет интересно дать прочитать эту книгу моим родным и друзьям…»
«Фрида, я согласен, что пастор Миша Григорян – натура, безусловно, сложная, порою неудобная, упрямая, но открытая и прямолинейная. И тут я повторюсь, что к Богу его никто не тянул, не толкал. Он сам пришёл к Нему не в корыстных целях, а по зову души».
«Макс, я уже верю в Бога потому, что Он мне дал Вас – моего самого терпеливого и внимательного слушателя. Моего утешителя, наставника и очень доброго человека. Я прожила в Дагестане тридцать три года – видела немало хорошего и того, что меня беспокоило, настораживало, повергало в трепет. Вот только не знаю, где украсть время, чтобы об этом рассказать…»
«Фрида, время всегда можно найти, если захотеть. Ты столько, выстрадала, пережила прежде, чем стала на ноги. И почему бы об этом не поведать? Когда читаешь про чьи-то страдания и слёзы, невольно задумываешься, а как бы ты поступил?.. Не зря же говорят, что в жизни ко всему привыкаешь. Во всяком случае, не сидеть же сложа руки и не попытаться выбраться из сложившегося тупика жизни. Главное – не потеряться, не сломаться, оставаться добрым, чутким, уверенным в себе. Невольно всплывает Соломоново кольцо, на наружной стороне которого было выгравировано: „ВСЁ ПРОЙДЁТ“, а на внутренней – „И ЭТО ПРОЙДЁТ“».
«Макс, я согласна, что человек ко всему привыкает, только не у всех получается. Я встречала людей, которые сдавались, сживались с болью, уходили в себя. Встречала я и тех, кто пытался найти хоть какой-то выход. Но видела я и тех, кто не выдерживал эту боль и накладывал руки… Вот почему важно, чтобы рядом оказался человек, будет ли он верующим или неверующим, главное, чтобы он мог отвести несчастного от пропасти неверия в себя в свои возможности…»
«Фрида, для меня важно, чтобы человек поверил в себя, не сломался, не пал духом, думал о семье, о работе, о жизни, о здоровье, а не „растапливал“ свою радость дрязгами, болезнями, вредными привычками… А захочет ли кто-то обратиться за помощью к Всевышнему – это личное дело человека. На то он и homo sapiens, чтобы думать, решать и действовать…»
«Фрида, в одном из твоих писем я прочитал, когда ты готовилась к очередному экзамену на аттестат зрелости, ты обычно отправлялась в сквер, где тебя обычно привлекала завораживающая тишина. И где ты могла помечтать, подготовиться к экзаменам, почитать хорошую книгу. Но на этот раз, когда к тебе подошёл молодой человек, ты засуетилась и поднялась, чтобы покинуть сквер.
„Пожалуйста, не уходите. Я художник. Вы необыкновенно красивы. У вас бесконечно голубые глаза, в которых можно прочитать всю вашу жизнь. Я хотел бы написать ваш портрет“.
Другая бы девушка согласилась, чтобы художник написал её портрет. Но ты не то насторожилась, не то испугалась:
„Извините. Вы мне мешаете. Я готовлюсь к экзаменам.“
Скажи, что это было? Проявление твоего характера, скромности, боязни?..»
«Дорогой Макс, меня больше смущало, а вдруг художник пригласит меня к себе, „на урок“? И в чём бы я к нему пошла? У меня даже не было второго лифчика, не говоря уже о кофточке или приличном платье… Зато хорошо помню, как только я окончила десять классов, то сразу убралась в Дагестан. В Махачкалу, где тогда жила моя любимая тётя Сима, младшая сестра моей мамы. В ней было столько жизни, столько радости и тепла…
Когда мы ещё жили в Тульчине, Симе уже было двадцать пять лет. В таком возрасте все девушки были замужем, имели детей. Но Сима не унывала: она была полна жизнью и других заражала ею. А если она чего-то стеснялась, так это своих огромных грудей, которые никак не вмещались даже в самый большой лифчик. Это сегодня такие груди в „моде“, но тогда, да ещё при её-то малом росте и полноте? Парни у неё, конечно, были. Один – невысокий, худощавый и молчаливый, как пень. Нет чтобы обнять, приласкать или зажечь поцелуем, чтобы голова закружилась. Нет же, стоял, как высохшее деревце. Другой – хоть и улыбался чуть ли не до самых ушей, повторяя: „Я люблю тебя!“, „Я хочу тебя!“, читал пушкинское: „У лукоморья дуб зелёный…“. Но как только до него докатилось, что Сима из бедной семьи, его как ветром сдуло.