Три повести

Шесть лет назад глухое стойбище стало колхозом. Нанайцы издавна жили общим трудом и привыкли делить между собой добычу. Но люди знали голодные зимы, и было страшно сдать рыбу, которая должна служить пищей до самой весны. Хлеба в стойбище не было, и если не хватит человеку на зиму юколы, он может пропасть. Но из Хабаровска грузовой пароход привел раз на буксире баржу. На барже были коровы, которых никогда не видели в стойбище, — целых девять коров. Коров свели по сходням на берег, и их окружили дети и женщины. Это были большие рогатые животные, на них лаяли собаки, впервые увидевшие их. Коровы стояли спокойно, обмахиваясь хвостами. Потом инструктор колхоза развел их по домам. Они шли неторопливо, и их тяжелое вымя было полно сладкого молока. Инструктор научил женщин доить коров, и в этот вечер нанайские дети впервые пили коровье молоко. До сих пор они знали только молоко матери, которым она кормила детей до шести-семи лет, чтобы они не умерли от сырой рыбы и зелени.

В стойбище стало весело, и по утрам и перед вечером мычали коровы. Пахло теперь не одной только рыбой, но и парным молоком. Весной инструктор привез семян и научил разделывать огороды. Огороды разводили до сих пор только на Уссури, — на Амуре женщины собирали одни дикие травы. Весной рвали карчуку, сурепицу, конский щавель и молодые листья папоротника, мелко нарезали их и варили в котле, пока зелень не превращалась в кашу; тогда ее смешивали с размоченной юколой. Впервые осенью на огородах скрутила тугие листья капуста и красноватые корни моркови показались из земли. В домах запахло вареной капустой, и дети бегали по стойбищу с кочерыжками, которые были слаще всякого корня. Овощи хорошо насыщали и останавливали кровотечение из десен. С коровами и запасенным картофелем можно было не бояться зимы.

В первый год колхоз план сдачи рыбы не выполнил. Юкола все еще была главной пищей. На другой год с парохода, подошедшего к стойбищу, сошел русский человек с длинными висячими усами. Глаза у него были голубые, в руке он нес сундучок. Человек пришел в правление колхоза и спросил председателя.

— Я — председатель, — сказал строго Актанка. — Что надо?

Еще с партизанской поры он относился к пришлым людям настороженно. Человек поставил на пол сундучок и достал из голенища тряпицу. В тряпицу был завернут документ. Кузьма Антоныч Чепуренко прибыл в колхоз в качестве пекаря. Хлеба в стойбище тоже никогда прежде не ели. Хлеб сеяли далеко, за сопками, русские. Иногда китайцы-купцы приносили с собой пресные сырые пампуши [11] . Китайцы приходили с Сунгари или с левого берега Уссури скупать и обменивать на товары пушнину. Спиртоносы приносили мелкие побрякушки, куски материи, табак, спирт и опий. За спирт и опий охотник отдавал годовую добычу. Спиртонос уносил шкурки белки и соболя, и шкурок этих не хватало, чтобы покрыть весь долг охотника. Тогда спиртонос приходил через год, охотник снова отдавал ему в счет долга добычу, и это продолжалось из года в год, всю жизнь. От опия и спирта остывала кровь, глаз терял зоркость, и ни одна удача на охоте не могла изменить судьбы охотника. Так жил его, Заксора, отец, так жил и отец Актанки.

11

Пампуши — китайский хлеб.

Под пекарню отвели дом на краю стойбища, в нем сложили печи, из Хабаровска на пароходе привезли мешки с мукой, и Кузьма Антоныч Чепуренко выпек поутру хлеб. Теперь к запаху молока прибавился в стойбище запах печеного хлеба. В этот год сдали рыбу по плану, и теперь никто уже не опасался остаться на зиму без юколы. Это была первая сытая зима в стойбище. Год спустя в пустующем здании бывшей часовни открыли школу. При школе было жилище для детей, которых должны были привезти матери из соседних стойбищ. Матери никогда не расставались на всю зиму с детьми, и сначала они не верили школе. Весной дети вернулись в свои дома. Дети умели считать и писать буквы в тетрадке и привезли белый порошок, которым по утрам чистили зубы. Дети были здоровы и носили красные галстуки вокруг шеи. Пришлось и кое-кому из старших подогнать себя в грамоте, чтобы не отстать от детей.

— Съешь с нами, Тынтэ, — предложил Актанка. — Тала Актанки не хуже твоей. Сын на протоке взял большого амура.

Заксор достал трубочку, они закурили. Пятнадцать лет назад так же сидели они и курили горькую травку, заменявшую в ту пору табак, в тайге на Уссури. На станции Ин шли бои. Раз отряд солдат с желтыми околышами фуражек пришел в нанайское стойбище. Солдаты разместились в домах стойбища, а офицер занял лучший — охотника Миле Окона. Шуба офицера была с воротником из меха козы, очки на нем отсвечивали, и нельзя было увидеть глаз человека. Человека можно узнать по глазам, и охотники не знали, добрый это или недобрый начальник. Офицер велел позвать в дом Окона самых лучших охотников. Лучшими охотниками в стойбище были Актанка и он, Заксор. Офицер сидел за столом. На столе горела свеча и лежала карта, вся в красных кружочках и пометках. Огонь свечи отблескивал в выпуклых стеклах очков, и опять нельзя было разглядеть глаз человека.

— Охотники, — сказал офицер, — японские солдаты пришли, чтобы дать вам мир и много хлеба и рыбы. Амур — японская река и принадлежит японскому императору. Но японцы были заняты другими делами и временно позволили жить на Уссури и Амуре русским и не мешали другим монгольским народам жить здесь и ловить рыбу. Но однажды русские воспользовались тем, что здесь не было тогда японских войск, и захватили Амур. Японский император очень заботится о своих народах, и вот он прислал своих солдат, чтобы они навели здесь порядок. Ходзены [12] — тоже одна из ветвей могучего японского племени, и японский император считает их своими подданными. Поэтому он посылает им разрешение вечно здесь жить и ловить рыбу в водах Амура и Уссури. Но русские подняли войну против японского государства и хотят изгнать с берегов Амура и Уссури все монгольские народы… Этому никогда не быть! — Тут офицер ударил маленьким кулаком по карте. — Ваши сеоны [13] никогда не допустят такой обиды своему племени!

12

Ходзены — прежнее название нанайцев.

13

Сеоны — идолы.

За спиной офицера стояли в углу сеоны. Здесь был добрый Джулин, покровитель дома и семьи, покровитель рыбного промысла — Калгама с собакой, привязанной к нему на веревочке, и Буччу, управляющий всеми ветрами. Охотники стояли в доме и с тревогой смотрели на сеонов, когда офицер обращался к их помощи.

— Этому никогда не быть, — повторил офицер, — и японский император никогда не оставит свои народы. Но сейчас от Имана ушел в тайгу отряд красных, которые жгут дома ходзенов и разоряют их стойбища. Красные — самые опасные враги, и с ними надо расправляться на месте!

И он показал Заксору и Актанке карту. Коричневые пятна на ней обозначали сопки, зеленые, — луга и распадки, а красные кружочки — стойбища, села и зверовые зимовья. Офицер достал толстый красный карандаш и нарисовал на карте стрелу. Стрела обозначала направление, куда ушли красные.

Утром отряд двинулся в путь, и японцы захватили с собой двух охотников. Проводники повели отряд через горы. В горах уже выпал снег, и северный ветер дул над перевалом. К полудню миновали первую сопку. Распадок был завален снегом. Снег был рыхлый, и люди проваливались в нем по колена. Охотники на лыжах легко шли впереди. Несколько раз они видели на ветках деревьев пышных белок в полном зимнем подборе, но стрелять их было нельзя. Так шли весь день, одолевая крутой подъем сопки. К вечеру собаки почувствовали близость охотничьего жилища и веселее потянули нагруженные нарты. Скоро подошли к унтэха — охотничьему дому. Срубленные деревья образовали четыре его ската. На одном из скатов была занесенная снегом дверь. Дверь откопали, и теперь можно было войти в жилище. Снег, напавший через отверстие в крыше, наполнил подвешенный чугунный котел. Запылал огонь очага. Унтэха занял начальник, а люди разбили палатки и стали устраиваться на ночлег. Огня нельзя было зажигать, и никто из солдат не получил горячей пищи. Охотники сели в стороне, поели юколы и накормили собак. Потом офицер велел позвать их в жилище. Возле очага на коротких нарах головами к огню могло лежать десять человек. Но офицер занял дом для себя одного, и только дежурный солдат должен был поддерживать огонь в очаге. Офицер снял полушубок с воротником из меха козы и сдвинул на лоб свои выпуклые очки. Теперь казалось, что у него четыре глаза, и опять ни в одном из них нельзя было увидеть живого огня жизни. Офицер сидел на нарах, а охотники стояли возле него в своем охотничьем доме.

— Проводники, — сказал офицер, — здесь мы будем ночевать. Если кто-нибудь изменит или напутает путь, велю застрелить. Я кончил.

Сучья в очаге трещали, и на лбу офицера в стеклах сдвинутых очков плясали два огня. Охотники вышли из унтэха и сели в стороне на свалившееся дерево.

— Собака начальник, — сказал Актанка и плюнул.

— Собака начальник, — ответил Заксор.

Ночь была тиха и пахла зимой. Звезды остро разгорались, зеленоватые, как глаза зверя. Ноги у охотников мерзли, и впервые в тайге нельзя было согреться. С хребтов Сихотэ-Алиня, засыпанных снегом, набегал ледяной ветер. Собаки, уткнув морды в животы, спали. В палатках бормотали и вскрикивали во сне люди. И только из отверстия в крыше унтэха всю ночь неторопливо шел дымок. Охотники прислонились спиною друг к другу и обняли руками колени. Так было теплее и можно было дремать.

— Красный ходзенаю худого не делал, — сказал еще Актанка. — Красный пришел, хлеб пополам ломал. С ходзенаем на канах спал. Табак доставал пополам. Япон-начальник один в унтэха спит. Люди, как собака, на двор идти спать должен. Черт начальник. Японским людям зачем найти красных надо? Ходзенай плохо дорогу знает.

Тут он тихонько захихикал, и было похоже, что это сипит его трубочка. Потом они задремали. На рассвете пошел снег. Мягко и неслышно покрывал он тайгу. Осень кончилась, и в одну ночь началась зима, как всегда на Уссури.

Три раза проходили партизаны через гольдское стойбище. Они не были похожи на белых начальников и делились с гольдами [14] всем, что имели. Юколы было заготовлено мало, и люди голодали. Партизаны дрались за правое дело, чтобы охотники могли свободно жить своим трудом и ловить рыбу, сколько им нужно для пропитания. Сейчас купцы были прогнаны, и можно было начать жить своей жизнью. Не было ни одного человека в стойбище, который не был бы опутан купцом на всю жизнь. Всю жизнь работал гольд для купцов и спиртоносов, и чем больше работал, тем больше был в долгу. Теперь купец не показывался на Уссури, партизаны отняли раз у двух купцов их товары и разделили между всеми в стойбище. Ему, Актанке, досталась даба на халат и Заксору — чугунный котел. Партизаны жили в стойбище по нескольку дней, и охотники показывали им дороги через горы. Японцы никогда до сих пор не уходили от железной дороги. Наверное, сильно сейчас побили их возле Ина, и теперь уцелевшие пробирались тайгой. Тут Заксор вспомнил песенку и замурлыкал ее, потому что холод не давал заснуть.

14

Гольды — прежнее название нанайцев.