Три принца

— Стоит ли утаивать? — целитель Эгеберг озадаченно потёр седую бороду. — Дитя анирана — это надежда. Символ начавшихся перемен…

— Не сейчас, — категорично отрезал я. Я не собирался допускать, чтобы подонок Эоанит узнал о втором ребёнке анирана. О первом он уже знает, как в письмах сообщал Его Величество. Знает, и что-то, вроде бы, планирует предпринять. Но об этом… О моём собственном сыне он не должен узнать никогда. — Только тогда, когда я решу.

— Конечно, аниран, — Эгеберг согласился после недолгих раздумий. Затем поклонился и добавил. — Слово чести. Слово жителя гор.

Я онемел. Ведь подобное обещание уже слышал. Но не ожидал услышать здесь.

— Гор? Вы с острова?

— Родился на острове Темиспар, да, — признался тот. — Хоть к родине питаю лишь добрые чувства, давно перебрался в Астризию. Здесь во мне нуждались больше, чем там.

Мне стало не по себе. К жителям острова я не испытывал особой любви. Я видел лишь нескольких из них, включая хитрожопого Гвелерга. И ни к кому бы не стал поворачиваться спиной. Не говоря уже о доверии.

Но слово чести для них, кажется, действительно что-то значит. Уже второй выражается подобным образом, обещая хранить тайны. Не могу же я не поверить ему. Мне придётся довериться. Ибо никогда я не подниму руку на того, кто принял роды у матери моего сына.

Я протянул ему руку и пожал, очень надеясь, что письма башам тот писать не станет. Иначе, об этом пожалею не только я, но и он.

— Я ручаюсь за целителя, — принц Тангвин поднялся с колен. — Ручаюсь за себя, ручаюсь за Алару… Ручаюсь за Хикмата, — он обернулся и дождался поклона телохранителя. — Тебе не стоит переживать, аниран. Здесь лишь твои друзья.

— А можно мне? Можно мне… подержать? — супруга принца, видимо, к обещаниям держать рот на замке относилась прохладно. И, кажется, даже не слушала Тангвина. Она не сводила глаз с крохотного существа на моих руках.

Я машинально повернулся к Дейдре, как бы ожидая дозволения. Но ни поддержки, не решительного отказа, разумеется, не дождался. Потому пришлось принимать решение самому. И я его принял, руководствуясь логикой.

— Конечно, Ваше Высочество, — я протянул ей малыша.

Мне было немного жаль эту женщину. К тому же такую внешне привлекательную. Я прекрасно знал, что такое материнский инстинкт. И как он стучится в каждую женскую дверь, когда приходит срок. А когда женщина лишена возможности принести потомство, а инстинкт всё так же настойчиво стучится, сложно представить, какие чувства эта женщина испытывает.

Она взяла осторожно, но умело. Видимо, готовилась в своё время. Тренировалась или, возможно, проходила курсы. Не зря же упоминала, что ей объясняли, как надо себя вести при родах. Потому держала ребёнка на руках вполне уверенно и улыбалась вполне искренне. Изучала личико и даже усюсюкала.

— Ну, хватит! — вмешалась Мелея. Что-то в этом процессе ей не понравилось. Она решительно шагнула вперёд и отобрала дитя. Сжала в опытных объятиях, отвернулась, положила на грудь спящей Дейдры и свела над полотенцем безвольные худые руки. А затем, даже не обернувшись, присела рядом, как сторожевая собака. — Теперь все можете идти. Я присмотрю за ней. Только пусть… Только пусть святой отец останется, — добавила она затем, просительно смотря на Эриамона, с которым, вроде бы, уже успела наладить контакт.

— Я распоряжусь обо всём, — Тангвин странно улыбнулся, изучая растерянное лицо супруги. Та стояла на месте и задумчиво разглядывала собственные руки. — Скоро принесут еду. Если потребуется, подготовят новые постели. Ни о чём не переживайте, прошу.

— Всё самое сложное уже позади, — подвела итог Мелея.

И с ней сложно было не согласиться.

Часть 5. Глава 7. Дальнейшие планы

Много позже, когда без задних ног спала не только Дейдра с малышом, но и Мелея, мы с принцем сидели в трапезной зале. Большой деревянный стол, накрытый скатертью, оккупировали бедолаги, ещё год назад спокойно жившие в лагере, не знавшие горя и не желавшие перемен. И хоть их осталось немного — бабы в основном — накинулись они на нехитрую еду, как голодные волки.

Заросшие Феилин, Дагнар и ещё один незнакомый, слегка испуганный мужик, прибившийся к ним по пути в Валензон, чавкали с таким аппетитом, будто мясо птицы употребляли в последний раз как раз год назад. Они жадно рвали хлеб и столь глубоко черпали ложками обычную кашу, что проливали часть на дорогую скатерть.

Но принц, сидевший рядом со мной и наблюдавший ту же картину, не кривился в брезгливости. Он хмуро морщился, слушая безрадостную историю.

— Я ж и говорю, аниран, — к бороде Дагнара прилипли овсяные кусочки, но бедолага вообще не парился. Судя по тому, как сильно он отощал, есть ему удавалось далеко не каждый день. Не говоря уже о трёхразовом питании. — Ранней весной ты ушёл. Затем знахарка с внучкой пропали. И следопыт. Братья тоже бросили нас. Ушли куда-то изменники… А потом старейшина решил уходить. Сказал, пора ему. Дела у него какие-то в столице появились. Не может оставаться… Ну а мы что? Что нам поделать? Хозяйство всё же… Вот и остались. Ждали мы тебя, ждали. Запасы проедали. Элотан за пятерых работал… Но следопыт ушёл — некому стало силки ставить и зверя выслеживать. Рыбалка разладилась. Поля распахивать некому, ведь мужиков почти не осталось. Лес без тебя валить не получалось. А без знахарки болячки ко многим пристали. Две бабы друг за другом отправились к Фласэзу, — держа в руке деревянную ложку, он начертил в воздухе знакомый знак. — В общем, Руадар решил, что не справимся мы. Не сможем подготовиться к зиме. Ни земли не распашем, ни запасов наготовим. А в лесу без запасов никак. Зимой без них смерть. Так что как лето силу набрало, порубили мы коз на мясо, спекли хлеба, сколько смогли, собрались в дорогу и направились в Валензон. Куда нам ещё было податься? — развёл он руками.

Мне уже в который раз стало неловко. Стыдно, я бы даже сказал. Ведь я реально бросил этих людей на произвол судьбы. И хоть я не планировал становиться их элотаном и тратить отведённое мне время на жизнь в лесу, чувствовал на себе груз ответственности. Не только моё появление, но и моё решение искать ответы, так или иначе, разрушило их жизнь.

— Нигде нас не принимали, — губы Дагнара обидчиво надулись. — Встретились пара хуторов по дороге. Близ реки которые. Да прогоняли нас. Говорили: зачем нам бабы? И так ртов много, а работящих рук мало… Представляешь, аниран? Меня бабой называли! Меня!

— Ближе к теме, Дагнар, — я усмехнулся, когда исхудавший здоровяк пытался трясти кулаками и демонстрировал исчезнувшую мощь.

— Ну, шли мы, шли. И вышли к тракту. А там почему-то жизни не оказалось совсем. Где-то постоялый двор разрушен. Где-то застава спалена…

Я бросил быстрый взгляд на внимательно прислушивающегося принца и сразу сообразил, что тот понятия не имеет о том, что творится за пределами города. Он как-то сразу покраснел. Глаза в сторону отводил. Тёр вспотевшие ладони и молчал.

— В общем, сбежали двое от нас, когда разъезд попался по пути. Сказали, в Обертоне рекруты нужны. Вот самые крепкие и сбежали. А потом… А потом, — Дагнар вздохнул. — Какие-то лиходеи под вечер повстречались, когда стоянку мы только обустроили. С десяток где-то. Как увидали, что мужиков мало, как увидали телегу со скарбом, как увидали парней, — он кивнул головой в сторону троих ребят, которые уплетали кашу наравне со взрослыми. — Будто взбесились. Ножи похватали, палицы. И накинулись… Бедный Руадар. Он единственный, кто военному ремеслу был обучен. Так они первым его… А Морванд… А Морванд как выхватил свой молот, как пошёл крушить… Но помер от ран на следующий рассвет. Лишь я остался да Фархат, — Дагнар покосил глазами на соседа. — Прибился к нам однажды. И в бою не спасовал. Помог лиходеев разогнать. Мы с десяток их положили. Двое-трое сбежали в страхе.

— Да-а-а, — протянул я, вспоминая смелого и сильного кузнеца Морванда и умелого и бесстрашного Руадара, который обучил меня азам фехтования. — Отличные были люди. Мир их праху… А что дальше с вами приключилось?

— Не помню уже когда точно, но пришли мы к вратам Валензона. А тут вонища, будто гниёт трава без воды. И ров пустой. И в город не пускают. Говорят, и так людей, как вшей. Говорят, слухи о появившемся в столице аниране пригнали к городу столько народу, сколько этот город никогда не видывал.