Три принца

— Двенадцать частей, — пробормотал я. — Похоже, я должен собрать доспехи. Божественные энергетические доспехи, в коих буду достоин встретить спустившееся с небес божество… Иначе оно не захочет встречаться с анираном… Я ли это буду, или повезёт кому-то другому.

Я ещё пару секунд размышлял, а затем направил руку на печь. Капли крови портили белизну, но меня это совершенно не волновало. Я решил провести тесты прямо здесь и прямо сейчас.

Едва я успел сжать пальцы левой руки в кулак, в голове промелькнули слова:

— Подумай… Направь… Сожми…

Так я и поступил. А затем увидел, как в стену ударил энергетический болт. Или гарпун, как я подумал изначально. Он оставил в стене обожжённый след, а на пол посыпалась крупная крошка. Хоть добротную печь он не пробил, след остался, как от попадания из подствольного гранатомёта.

Болт, как и моя энергетическая игла, левитировал. После атаки он завис в воздухе и ждал моих указаний. Тончайшая нить, пульсировавшая энергией, пребывала в лёгком натяжении.

Я опять получил подсказку и несколько раз быстро сжал пальцы в кулаке. Практически мгновенно болт вернулся в наруч, а в голове промелькнуло слово, сообщавшее, что он напитался энергией и вновь готов к использованию.

— О-бал-деть… Просто обалдеть, — прошептал я. Даже почувствовал, как на лице появляется улыбка. Несмотря на всё, что я натворил, я чувствовал удовлетворение. Некоторую радость от того, что неожиданно смог получить нечто очень важное. Я даже пожурил себя за то, что наркотическим дымом заставил Голос пробиваться сквозь разум. Что закрывался от него. Ведь Голос всего лишь хотел мне помочь. Он направлял меня по верному пути и подсказывал, чтобы я стал сильнее. Он — мой путеводитель. Он — мой помощник. Не кукловод, а союзник.

Улыбаясь и раздумывая над тем, что, вероятно, не стоит баловаться перед сном наркотой и дать Голосу возможность контактировать со мной, я вышел на двор. Солнце ослепило, а потому я не сразу заметил Эриамона, который колдовал в карете над бесчувственным малышом. Он сложил мокрую тряпку в несколько слоёв и прикладывал её к детскому лбу.

— Аниран, ты в порядке? — обеспокоенный Иберик перегородил путь. Он испуганно разглядывал меня и сочувственно скривился, когда обнаружил весьма заметные изменения.

— Да, Иберик, — я машинально прикоснулся к уху. Переставать болеть оно и не думало. — Собирайтесь. Скоро отправляемся. Отправимся обратно в Обертон.

— В Обертон?

— Да, — подтвердил я, а затем обратился к вознице, который не видел, что происходило в избе. — Бенал, тебе задание: возьми лошадь Сималиона и догони обоз. Скажи Бертраму, что мне нужно сопровождение. Пусть возьмёт пару десятков гессеров, самую вместительную карету — сборщиков податей пусть выгонит — и скачет сюда. Остальным передай приказ анирана: разбить лагерь у тракта и ждать его возвращения. Аниран постарается вернуться быстро.

— Понял. Исполняю, — в Бенале мне всегда нравилось то, что он не задавал лишних вопросов. Все мои указания он выполнял с порядочным рвением.

— Иберик, Сималион.

— Да, аниран?

— Как отъедем, вернётесь и сожжёте дом дотла. Чтобы поле не зацепило, а от дома осталось лишь пепелище. Чтобы все, кто потом найдёт это место, были уверены, что выжить не смог никто. Ясно?

Иберик и Сималион переглянулись: обоим приказ показался очень странным.

— Выполним, — первым сориентировался Сималион.

Я поблагодарил его кивком головы и направился к карете. Мальчик всё ещё был без сознания и лежал на подушках, а Эриамон пытался привести его в чувство. Получалось плохо, отчего эстарх выглядел растерянным и испуганным. Он часто прислонял ухо к маленькой груди и прислушивался. А затем осторожно тряс за подбородок и похлопывал по щекам.

— Возможно даже сотрясение, — предположил я. — Бедняга… Несладко ему придётся какое-то время… Святой отец, — я взял Эриамона под руку и приблизился, чтобы не услышали другие. — Очень прошу никогда и ни с кем не говорить о том, что здесь произошло. Никаких баек, которые ты так любишь травить. Ни с кем-либо другим, ни, тем более, с малышом. Это крайне важно.

— Конечно, аниран, — быстро согласился он. — Но всё же… Неужели это дитя анирана?

— Есть сомнения по этому поводу?

— Нет, но… Но ведь анираны в мире появились давно. Не только ты не первый. Но и другие. Как же так получилось… Ведь мы бы узнали… Весь мир бы узнал… Как же так получилось, что этому удалось, а остальным нет?

— На этот вопрос, думаю, сможет ответить лишь ваше божество. Фласэз точно знает ответ. А я пока даже не могу предположить, в чём причина.

Эстарх осенил себя знамением после моих богохульных слов.

— Дитя анирана так похоже не любое другое дитя. Такое маленькое и беззащитное… Что мы будем делать с ним, аниран? Ты уже решил что?

— Да, у меня уже есть план, — кивнул головой я. — Потому и прошу никогда ни с кем об этом не говорить. А теперь ничего не делай, Эриамон. Только улыбайся. Всё остальное сделаю я. Жаль нашатырного спирта нет.

— Кого?

Я отмахнулся, склонился над ребёнком и прислушался к стуку в его груди. Сердце работало исправно. Видимых повреждений, кроме самого очевидного, тоже не наблюдалось. Значит, моя главная задача на данный момент — привести в чувство, успокоить и не позволить впасть в панику.

— Фабрицио, очнись, — я осторожно потряс его за подбородок. — Это папин лучший друг — Клемерик. Он попросил позаботиться о тебе.

— Ты знаешь, как его зовут? — удивился Эриамон.

— И не только, — ответил я.

Попытки привести Фабрицио в сознание заняли немало времени. Хоть дышал он спокойно, никак не хотел просыпаться. Шишка на голове, благодаря усилиям Эриамона, не набирала силу, но и не спадала. Поэтому мы оставили его на некоторое время, приказав Сималиону и Иберику охлаждать тряпку колодезной водой, и занялись моими проблемами.

Пока эстарх накладывал повязку на разорванное ухо, он не раз посетовал, что совсем не лекарь. Но всё же у него неплохо получилось. Я мужественно вытерпел боль, а затем в очередной раз согласился с Эриамоном, что лучше не только обмотать голову тканью, чтобы кровь не просочилась, но и клобук напялить, чтобы не испугать дитя.

И в таком странном виде — два монашеских клобука на двух головах — мы подбежали к мальчику, когда Сималион крикнул, что он приходит в себя.

Фабрицио зашевелился и открыл глаза. Сморщился весь от боли, аккуратно прикоснулся к шишке и заплакал. Он кривил лицо, хныкал и обиженно смотрел на нас.