Три рассказа о Гэллегере
Шрифт:
– Я здесь ни при чем.
Наконец полицейские вышли из лаборатории, оставив худощавого светловолосого человечка, который задумчиво разглядывал Гэллегера.
– Как дела?
– спросил Кэнтрелл.
– Э-э... хорошо.
– Вы что, спрятали где-то еще пару этих... игрушек?
– Тепловых излучателей? Нет.
– Тогда как же вы убиваете этих людей?
– плачущим голосом спросил Кэнтрелл.
– Я ничего не понимаю.
– Он мне все объяснил, - сказал дед, - но тогда я не понимал, о чем он говорит. Тогда нет, но сейчас, конечно, понимаю. Это просто изменение темпоральных линий. Принцип неопределенности
Воцарилась тишина.
Гэллегер подошел к раковине, налил стакан воды и медленно вылил себе на голову.
– Ты понимаешь то, что говоришь, верно?
– спросил он.
– Разумеется, - ответил дед.
– Почему бы и нет? Обратная мозговая связь передала мне твой математический талант вместе с необходимой терминологией.
– И ты скрывал это?
– Черт побери, нет, конечно! Мозгу нужно какое-то время, чтобы приспособиться к новым способностям. Это вроде клапана безопасности. Внезапное поступление совершенно нового комплекса знаний могло бы полностью уничтожить мозг. Поэтому все уходит вглубь; процесс длится часа три или около того. Так оно и было, верно?
– Да, - подтвердил Гэллегер.
– Так.
– Заметив взгляд Кэнтрелла, он заставил себя улыбнуться.
– Это наша с дедом шутка. Ничего особенного.
– Гмм, - сказал Кэнтрелл, прищурившись.
– И только-то?
– Да. Всего лишь шутка.
Со двора внесли тело и протащили его через лабораторию. Кэнтрелл сощурился, многозначительно похлопал по карману и отвел Гэллегера в угол.
– Покажи я кому-нибудь ваш излучатель, Гэллегер, и вам крышка. Не забывайте.
– Я не забываю. Что вам от меня надо, черт возьми?
– О-о... я не знаю. Такое оружие может здорово пригодиться. Никто не знает заранее... Сейчас столько ограблений. Я чувствую себя увереннее, когда эта штука лежит у меня в кармане.
Он отодвинулся от Гэллегера, заметив входящего Махони. Детектив был явно обеспокоен.
– Этот парень со двора...
– Что с ним?
– Он тоже похож на вас. Только старше.
– А как с отпечатками пальцев, Махони?
– спросил Кэнтрелл.
– Ответ заранее известен.
– буркнул детектив.
– Все как обычно. Узор сетчатки тоже совпадает. Послушайте, Гэллегер, я хочу задать вам несколько вопросов. Отвечать прошу четко и ясно. Не забывайте, что вас подозревают в убийстве.
– А кого я убил?
– спросят Гэллегер.
– Тех двоих. что исчезли из морга? Нет corpus delicti. Согласно новому кодексу, свидетелей и фотографий недостаточно для установления факта.
– Вам хорошо известно, почему его приняли, - ответил Махони. Трехмерные изображения принимали за настоящие трупы... Лет пять назад был большой шум по этому поводу. Но трупы на вашем дворе - не картинки. Они настоящие.
– И где же они?
– Два были, один есть. Все это по-прежнему висит на вас. Ну, что скажете?
– Вы не...
– начал Гэллегер, но умолк. В горле его что-то дрогнуло и он встал с закрытыми глазами.
– "Мое сердце принадлежит тебе, пусть знает об этом весь мир, - пропел
– Меня найдешь ты на своем пути, как тень, не покидающую никогда..."
– Эй!
– крикнул Махони, вскакивая.
– Успокойтесь! Вы слышите меня?
– "В тебе всей жизни смысл и блеск, молчание и мрак, песнь..."
Перестаньте!
– заорал детектив.- Мы здесь не для того, чтобы слушать ваше пение!
И все-таки он слушал, как и все остальные. Гэллегер, одержимый талантом сеньора Фиреса, пел и пел, а его непривычное горло расходилось и уже выдавало соловьиные трели. Гэллегер пел!
Остановить его было невозможно, и полицейские убрались, изрыгая проклятия и обещая вскоре вернуться со смирительной рубашкой.
Кстати, дед тоже испытывал какой-то непонятный приступ. Из него сыпались странные термины, математика, излагаемая словами - символы от Эвклида до Эйнштейна и дальше. Похоже, старик действительно получил математический талант Гэллегера.
Однако все - и хорошее, и плохое - имеет свой конец. Гэллегер прохрипел что-то пересохшим горлом и умолк. Обессиленный, повалился он на диван, гладя на деда, скорчившегося на креле с широко открытыми глазами. Из своего укрытия вышли трое либлей и выстроились в шеренгу. Каждый держал в косматых лапках печенье.
– Мир принадлежит мне!
– возвестил самый толстый.
События следовали одно за другим. Позвонил Махони, сообщил, что добивается ордера на арест, и что Гэллегера посадят, как только удастся расшевелить машину правосудия. То есть завтра.
Гэллегер позвонил лучшему на Востоке адвокату. Да, Перссон мог опротестовать ордер на арест и даже выиграть дело, либо... как бы то ни было, Гэллегеру нечего опасаться, если он наймет его. Однако часть платы следует внести авансом.
– И сколько?.. О!
– Позвоните мне, когда вам будет удобно, - сказал Перссон.
– Чек можете выслать хоть сегодня.
– Хорошо, - ответил Гэллегер и тут же позвонил Руфусу Хеллвигу.
К счастью, богач оказался дома.
Гэллегер объяснил ему, в чем дело. Хеллвиг не поверил, однако согласился прийти в лабораторию с самого утра, для пробы. Раньше он просто не мог. Дать денег он снова отказался, пока не получит несомненных доказательств.
– Сделайте меня первоклассным пианистом, - сказал он, - тогда я поверю.
Гэллегер вновь позвонил на телевидение, и ему удалось связаться с Джоуи Маккензи, красивой светловолосой пианисткой, молниеносно завоевавшей сердца жителей Нью-Йорка и тут же приглашенной на телевидение. Джоуи пообещала прийти утром. Гэллегеру пришлось ее долго уговаривать, но в конце концов он наговорил такого, что интерес девушки достиг уровня лихорадочного. Похоже, она путала науку с черной магией, но обе эти материи ее интересовали.
На дворе появился очередной труп, что означало линию вероятности D. Несомненно, одновременно с этим третье тело исчезло из морга. Гэллегер почти пожалел Махони. Безумные таланты успокоились. Вероятно, неудержимая вспышка бывала лишь поначалу, часа через три после процедуры, а потом талант можно было включать и выключать произвольно. Гэллегер уже не испытывал непреодолимого желания петь, но, попробовав, убедился, что может делать это когда захочет, причем хорошо. Дед же проявлял великолепные математические способности каждый раз, когда испытывал в них потребность.