Три секунды
Шрифт:
— Вот это здание, ближе всех к стене, — корпус «В». А это — верхний этаж, здесь видно мастерскую.
Трое склонились над столом, пытаясь благодаря листу бумаги сориентироваться в месте, где никогда не были.
— Значит, Хоффманн стоит здесь. Возле него, на полу, лежат заложники. Один заключенный и один тюремный инспектор. Полностью раздетые.
У присутствующих с трудом укладывалось в голове, что вот эти прямые черточки на плане означают людей, которым угрожает смерть.
— Эдвардсон говорит, после прибытия дежурной группы спецназа Хоффманн несколько раз показывался в окне
Йоранссон снял со стола несколько папок — тонкие и одну толстую, с тюремными досье — и разложил их на стульях, чтобы освободить место на столе; когда места все же оказалось недостаточно, он, следом за папками, убрал термос и три пустые чашки. Потом развернул карту поселка Аспсос и фломастером прочертил прямую линию от больших четырехугольников, обозначавших тюремные строения, через открытое зеленое пространство к четырехугольнику, отмеченному крестом.
— Церковь. От тюрьмы — ровно тысяча пятьсот три метра. Единственное место для снайперской стрельбы. Эдвардсон уверен, что Хоффманн знает об этом. Знает, что винтовки полицейских до него не достанут. Именно это он дает нам понять, когда встает перед окном.
В термосе еще осталось немного кофе. Заместитель министра взяла чашку, налила до половины. Потом поднялась, походила по кабинету, посмотрела на своих гостей.
— Вы должны были доложить мне об этом еще вчера. — Ее голос был очень тихим.
Она не ждала ответа.
— Из-за вас мы все оказались в ловушке.
Ее трясло от злости; она посмотрела на одного, потом на другого и еще больше понизила голос:
— Вы вынудили его действовать. Мне тоже придется действовать. У меня нет выбора.
Не сводя взгляда со своих гостей, замминистра пошла к двери.
— Я вернусь через пятнадцать минут.
Каждая ступенька была мучением, а когда Гренс увидел алюминиевую лестницу, которая упиралась в ведущий на башню люк, негнущаяся нога забастовала окончательно — в нее впилась такая боль, что думать ни о чем другом стало невозможно. Гренс ничего не сказал, когда поскользнулся на первой же перекладине, и ничего не сказал, когда через две перекладины сердце подскочило к горлу. С блестящим от пота лбом, с немеющими руками он выбросил свое тело на колокольню и до крови ударился головой о тяжелый чугунный колокол. Остаток пути до двери, ведущей на балкон, к прохладному ветерку, Гренс прополз на животе.
Сейчас в их распоряжении были в общей сложности сорок шесть полицейских — перед тюрьмой, в тюрьме, возле церкви… Двое находились здесь, на колокольне. Снайперы с биноклем, направленным на окно третьего этажа на фасаде корпуса «В».
— Есть два подходящих места. Железнодорожный мост, вон там. Он метров на двести ближе к тюрьме, но там гораздо хуже угол стрельбы, слишком маленькая целевая поверхность. А отсюда он нам виден полностью. Но есть проблема. Наши снайперы стреляют из винтовки PSG-90, для стрельбы в полярных условиях, а она рассчитана на расстояние до шестисот метров. И снайперы тренируются в стрельбе именно на это расстояние. А здесь, Эверт, расстояние гораздо больше.
Гренс уже успел подняться; теперь он стоял во весь рост на узком балкончике, крепко схватившись за перила. В окне
снова показалась тень — тень Хоффманна.— И что это значит?
— На таком расстоянии попасть невозможно. Для нас.
— Невозможно?
— Самое большое расстояние, при котором снайпер попал в цель, — две тысячи сто семьдесят пять метров. Один канадский снайпер.
— И?
— Что «и»?
— Значит, не невозможно.
— Невозможно. Для нас.
— Здесь же почти на девятьсот метров меньше! В чем проблема?
— В том, что ни один полицейский с такого расстояния не попадет. Мыне проходили такой подготовки. У наснет такого снаряжения.
Гренс повернулся к Эдвардсону, балкончик заходил ходуном, Гренс был тяжелым и сильно дернул перила.
— А у кого?
— Что «у кого»?
— У кого они есть? Подготовка. Снаряжение.
— У военных. Как раз они и учат наших снайперов. Их готовят к стрельбе на такие расстояния. И у них, что еще важнее, есть снаряжение.
— Тогда доставьте сюда кого-нибудь из них. Сейчас же.
Балкончик опять затрясся, Гренс нервничал, большое тело перемещалось по балкону, комиссар дергал головой и топал ногами. Эдвардсон подождал, пока Гренс закончит, он не обращал внимания на грозный вид комиссара.
— Так не делается. Военных нельзя задействовать в полицейских операциях.
— Речь идет о жизни людей!
— Шведская конституция, статья 2002:375. «Положение о поддержке, оказываемой Вооруженными силами гражданским властям».Могу зачитать, если хотите. Параграф седьмой.
— Да положить мне на ваше положение!
— Это шведский закон, Эверт.
Он слышал, как они передвигались по крыше, мелкие-мелкие перемещения. Они не уходят оттуда. Приготовились и теперь выжидают.
В наушнике затрещало.
— У военных. Как раз они и учат наших снайперов. Их готовят к стрельбе на такие расстояния. И у них, что еще важнее, есть снаряжение.
Пит улыбнулся.
— Тогда доставьте сюда кого-нибудь из них. Сейчас же.
Он снова улыбнулся, но уже про себя, постарался встать в профиль, плечи перпендикулярно окну.
Снаряжение, подготовка, способности.
Снайпер. Военныйснайпер.
Карта Аспсоса все еще лежала на столе, когда заместитель министра вернулась в кабинет и плотно закрыла за собой дверь.
— Продолжим.
Пятнадцать минут назад, уходя, она была напряжена, лицо красное. Она что-то сделала или с кем-то поговорила, а это дало результат. Замминистра выглядела спокойнее. Она сосредоточенно допила остатки кофе.
— Регистрационный журнал? — Она кивнула на одну из папок, снятых со стола.
— Да.
— Дайте.
Йоранссон протянул ей толстую черную папку; медленно перелистывая журнал, замминистра заметила, что каждая страница исписана от руки, разными почерками. Черной и синей шариковой ручкой.