Три секунды

Эверт Гренс уже столкнулся с ложью — директор тюрьмы не дал ему допросить заключенного. И теперь револьвер к голове тюремного инспектора приставил именно этот заключенный.

Мариана снова постучала, погромче.

Нажала на дверную ручку.

Дверь была не заперта.

Леннарт Оскарссон сидел в темном кожаном кресле, опершись локтями о широкий письменный стол, ладони закрывали лицо. Он трудно дышал — глубоко, неровно, лоб и щеки там, где их было видно, блестели под ярким светом лампы, — может, от пота, а может, от слез. Оскарссон не заметил, что молодая женщина вошла в его кабинет и стоит в метре-другом перед ним.

— Мариана Херманссон, полиция Стокгольма.

Оскарссон дернулся.

— У меня несколько вопросов. Насчет Хоффманна.

Он поднял на нее глаза:

— Я их убью.

Мариана решила не двигаться с места.

— Он так сказал.

Взгляд директора тюрьмы блуждал. Мариана попыталась встретиться с ним глазами — не получилось, Оскарссон смотрел в никуда.

— Я их убью. Он так сказал!

Она и сама не знала, чего ждет. Но определенно не этого. Человек разваливался на куски прямо у нее на глазах.

— Его зовут Мартин. Знаете? Мой близкий друг. Гораздо больше, чем близкий, — самый близкийдруг. Старше его в этой тюрьме никого нет. Сорок лет. Сорок лет он работает здесь! А теперь… теперь он умрет.

Мариана пыталась поймать убегающий взгляд.

— Вчера. Комиссар уголовной полиции, Эверт Гренс, тот, что сейчас на колокольне, — он был здесь. Он был здесь, чтобы допросить одного заключенного. Пита Хоффманна.

Квадратный монитор.

— Если Мартин умрет.

Как медленно двигаются губы.

— Если он умрет.

Я их убью.

— Я не знаю…

— Вы сказали, что допрос не состоится. Что Хоффманн заболел. Что его лечат, что он на карантине.

— …я не знаю, как мне жить дальше.

Оскарссон не слушал ее.

— Я заглянула в корпус «С». Поговорила с Нюкандером. Хоффманна туда не отправляли.

Губы.

— Вы солгали.

Двигаются.

— Вы солгали. Почему?

Когда они медленно двигаются на мониторе, то отчетливо видно — они говорят «убью».

— Оскарссон! Вы меня слышите? Один человек лежит мертвый на полу в коридоре корпуса «В». Двум другим осталось жить девять минут. Мы должны действовать. Нам нужен ваш ответ!

— Хотите кофе?

— Почему вы солгали? В чем дело?

— Или чаю?

— Кто такой Хоффманн?

— У меня есть зеленый, красный и обычный в пакетиках. Такие, знаете, их кладут в кипяток.

Крупные капли пота сорвались со лба директора тюрьмы и упали на блестящую поверхность стола. Оскарссон поднялся и направился к стеклянному, с желтыми дугами столику на колесах в углу кабинета; фарфоровые чашки и блюдца стояли на столике стопками.

— Нам необходимо знать ответ. Почему? Почему вы солгали?

— Главное — не передержать.

Леннарт не смотрел на нее, не обернулся, даже когда она в первый раз повысила голос. Подставил чашку под термос, налил кипятка, осторожно положил в чашку пакетик с изображением красного шиповника.

— Минуты две. Не больше.

Пошел назад.

— Молока?

Он нужен им.

— Сахару? Или и того и другого?

Херманссон сунула правую руку под куртку, на ощупь выхватила служебный пистолет из кобуры, вскинула руку перед носом у Оскарссона, взвела курок. Выстрел пришелся прямо в середину шкафа с одеждой.

Пуля прошила дверцу и ударила в заднюю станку шкафа. Оба услышали, как она упала где-то между ботинками — черными, коричневыми…

Оскарссон, с горячей чайной чашкой в одной руке, даже не пошевелился.

Мариана дулом пистолета указала на часы над столом.

— Осталось восемь минут! Вы меня слышите? Я хочу знать, почему вы солгали. И хочу знать, кто такой Хоффманн, почему он стоит у окна мастерской и зачем приставил револьвер ко лбу заложника.

Оскарссон посмотрел на оружие, на шкаф, на Херманссон.

Подошел к столу, сел.

— Я только что лежал на… ничейной койке в корпусе «К» и рассматривал красивый, белый, только что покрашенный потолок. Потому что… потому что я не знаю, кто такой Хоффманн. Потому что я не знаю, почему он стоит там и утверждает, что убьет моего лучшего друга.

Его голос… Мариана не могла понять — то ли в нем едва сдерживаемые рыдания, то ли это глухой голос сломленного человека.

— Я знаю… что тут дело в другом… замешаны еще люди.

Он проглотил комок, потом сглотнул еще раз.

— Мне приказали разрешить одному адвокату позднее посещение. Вечером, накануне приезда Гренса. Адвокат приходил к заключенному из отделения Хоффманна, к Стефану Люгасу. Люгас участвовал в первом нападении. И это его… утром застрелили. Адвокаты… вы, может, знаете, что, если кому-то из заключенных нужна информация… часто она попадает сюда именно через адвоката.

— Вам приказали? Кто?

Оскарссон вяло улыбнулся.

— Мне приказали проследить, чтобы ни Гренс, ни любой другой полицейский и близко не подошел к Хоффманну. Я стоял там, в комнате для свиданий, смотрел на Гренса, говорил, что интересующий его заключенный находится в больнице, что его можно будет допросить дня через три-четыре.

— Кто вам приказал?

Та же бессильная улыбка.

— Мне приказали перевести Хоффманна. В отделение, откуда его доставили. Хотя тех заключенных, которым угрожают, никогда не переводят обратно.

Херманссон уже кричала:

— Кто вам приказал?!

Улыбка.

— И мне только что приказали, что, если Хоффманн потребует открыть ворота тюрьмы… я не должен его выпускать.

— Оскарссон, нам необходимо знать, кто вам…

— Я не хочу, чтобы Мартин умер.

Мариана посмотрела в глаза, которые так долго прятались от ее взгляда, на часы над столом.

Осталось семь минут.

Она повернулась, выбежала, голос директора догнал ее уже в коридоре.