Три версии

— Что ж, —согласился я, — это серьезно. Правда, не понимаю пока, почему ты себя раньше человеком не чувствовал?

— Долгая история, — неохотно ответил Миша.

— И все же? — настаивал я.

— Потому что я трусом был, — неожиданно твердо сказал Миша.

— А-а! Но, может быть, ты себя слишком строго судишь?

— Нет, — покачал он головой. — Я все правильно говорю. Отец призывает: надо всегда быть самокритичным.

— Если не секрет, в чем именно проявлялась твоя трусость, Михаил?

— Ладно, скажу, — вздохнул он. — В общем, у нас в классе парень… Колька Терех… Терехов. Здоровый такой амбал. Железки всякие поднимает, перед девчонками фасонит. И еще психованный какой-то. С ним даже десятиклассники не связываются. Терех обязательно из себя что-нибудь изображает. Ну вот, года два назад шли мы с ним вместе из школы, а он вдруг достал из кармана нож, складной такой большой, пять рублей стоит. И говорит мне: “Тороп, будешь у меня шестерить. Я так решил. Завтра рубль принеси мне, понял?”

— И ты принес?

— Принес, — кивнул Миша. — Я же вам, говорю, что был трусом. С того дня все и началось. То одно ему дай, то другое принеси, то еще чего-нибудь сделай. А откажешься он тебе сразу в челюсть. Я даже в другую школу хотел перейти.

— Почему же ты никому не рассказывал? — удивился я. — Учителям, родителям?

— Что вы?! — отрицательно затряс головой Миша. — Это нельзя! У нас так не принято. Мы взрослых в свои дела не посвящаем. Скандалить будут, нотации читать. А кому это надо?

— А остальные ребята что же, не видели.

— Видели, — пожал он плечами. — Ну и что? Терех же не к ним приставал, чего же им-то лезть?

— Ясно. Значит, один Никита решил вмешаться, так?

— Он мне давно говорил, чтобы я с Терехом бороться начал. А когда узнал, что я решил в другую школу податься, сказал мне: “Не надо переходить, Мишка. Завтра я этого дебила человеком буду делать, но если ты и после этого снова станешь ему подчиняться, помощи от меня больше не жди!”

— И что же произошла между Тереховым и Гладышевым? — заинтересовался я. Ромашина утверждала, что Гладышев и Терехов в отношениях между собой соблюдали “воинственный нейтралитет”. Кажется она далеко не все знала об их отношениях.

— Что произошло? — переспросил Миша. — Да ничего такого особенного. Никита подошел к Тереху после уроков и сказал ему: “Отстань от Мишки Торопова. Иначе я могу тебя по стенке размазать”. Тот сначала обалдел, а потом полез на Никиту. Тут Никита, конечно, ему и двинул. Он ведь самбо занимался. Только об этом никто, кроме меня не знал. Никита вообще не любил о своих делах рассказывать. Вот Терех и покатился. А потом вскочил и снова на Гладышева, а тот его на болевой прием поймал. Терех даже закатился от “радости”…

— Когда это было? — перебил я. Миша рассказывал мне очень интересные вещи, очень!

— Двадцать первого апреля. У меня как раз день рождения был. Никита и сказал мне: “Это тебе мой подарок. А теперь все от тебя зависит!” Вот с того дня я больше не трус.

— А Гладышев и Терехов потом помирились, выяснив отношения? — уточнил я.

— Нет, — уверенно ответил Миша. — Терех, конечно, затаился. Только, как оказалось, ему против Ннкитиного самбо делать нечего. Хотя он и трепался, что еще посчитается с Никитой, не забудет ему.

— Кому он это говорил? — быстро спросил я.

— Много ребят вокруг стояло…

— Миша, а что ты лично думаешь по поводу гибели Никиты?

— Обидно очень… И чего ему на этом причале надо было, чего он там забыл? Он ведь плавать не умел.

— Это мне известно, Миша. Кстати, как ребята ваши относились к тому, что Никита не умел плавать? Не подшучивали над ним? Мол, на Черном море живет, а плавать не научился.

— Кто же станет подшучивать? — изумленно поднял он брови. — Мы знали, что у Никиты ноги судорогой сводит. Чего ж тут подшучивать! Ну, естественно, когда узнали, что он утонул…

— Когда вы узнали о случившемся?

— В понедельник, после уроков, Никита хотел у мена взять на несколько дней лобзик, что-то вырезать ему нужно было. Я принес лобзик в школу, а Никита не пришел. После уроков я к нему сам потопал. А во дворе-то уже разговоры. Я, конечно, некоторым нашим ребятам позвонил, сообщил. В общем, я думаю, что вечером в понедельник, то есть вчера, все уже знали. А сегодня только и были разговоры вокруг этого.

— Какие же разговоры? Можешь вспомнить?

— Да разные. Кто-то сказал, что Никита, наверное, бросился кого-нибудь спасать во время шторма, это в его характере, а так как плавать не умел, то, может, и спасти-то не спас, а сам утонул. Правда, мы это мнение сразу отмели. Нереальное оно. Потом кто-то сказал, что Никита случайно упал в воду, а его волной и накрыло. В общем много версий накрутили.

— А никто из вас не высказывал предположения, что Гладышева могли сознательно столкнуть в воду, зная, что он не умеет плавать? — осторожно спросил я.

— Как это сознательно? — уставился он на меня. — Убить что ли?

— Допустим.

— А за что его было убивать? Да нет, таких разговоров вроде не велось.

— Вот ты с ним дружил… А кто еще был его другом или близким приятелем? Может, у него какая-ни­будь компания имелась?

— Нет, — возразил Миша. — Я только и был его другом. А так он занимался много, рисовал. Тут еще занятия самбо… Где на все время взять, чтобы еще и в компании?

— Скажи, Миша, а не было ли таких разговоров, что Никита сам бросился в воду? По какой-либо причине? Кстати, он не дружил с какой-нибудь девушкой? Не обязательно из вашего класса или школы…

— Никого у него не было! — перебил он уверенно. — Уж это я точно знаю. А вот насчет того, что Никита покончил жизнь самоубийством, вас ведь это интересует? — Его глаза доверчиво смотрели на меня. — Правильно, такое мнение у нас существует.

— Да? Почему?

— Так ведь никто не знает. Ну, просто мнение такое, понимаете?

— Не очень, Миша. Мнение должно на чем-то основываться!

— Невеселый он в последнее время был. А почему, я не знаю.

— Но вы же с ним были друзьями, Миша! — укоризненно заметил я. — Неужели тебя не интересовало, отчего твой друг ходит грустный?

— Почему же не интересовало? — обиделся парнишка. — Я у него два раза спрашивал: “Чего у тебя стряслось, старик?” А он в ответ: “Ничего. Отстань. Сам разберусь!” Я и отстал. У нас не принято приставать, если тебя не просят. Зачем лезть в душу человека? Может у него в голове какие-нибудь мысли. Захочет — сам скажет, а не захочет — пускай не говорит. А если вот так каждый будет приставать — это ведь садизм получается.