Три весны

Жучок был обрадован таким поворотом дела. Шагал вровень с Алешей и нашептывал:

— Самара он — голова. Бухгалтером работал, вот так. Но съели его шалавы. Ты еще, кореш, поближе узнаешь Самару, так удивишься. У него денег куры не клевали На курорты ездил. И сейчас его отмой да побрей — и он антиллигентом будет.

В ларьке стоял грохот. Ларек трещал под свирепым напором толпы. Над орущими, потными головами проплывали бидоны и котелки, графины и кувшины.

— Давай деньги. Мы это оформим сейчас, — сказал Самара, отвязывая свой котелок.

Жучок удовлетворенно чесал за ухом:

— Что ты! Да чтобы он не достал! Да не было еще такого случая.

— Самара желает пива, — раздалось в самой гуще толпы. Неведомо как, но бывший бухгалтер уже трепыхался там, как щука в садке.

— Самару пустите, шалавы! — крикнул Жучок. И действительно, котелок Самары с тридцаткой в момент достиг прилавка и оказался в руках у продавца. А через считанные минуты он торжественно совершал обратный путь.

— Не забудь, голуба, что мы повторяем, — пробасил Самара. — О-о-о! Люди гибнут за металл!

По лукавому блеску выцветших глаз Алеша понял, что Самара напускает на себя дурость. На самом деле, он не так глуп. Спился, стал алкоголиком, и теперь ему проще просить милостыню, работая под дурачка.

Алеша первым напился пива, передал Самаре котелок, спросил дорогу и пошел к Ваньку. Солнце уже цеплялось за крыши домов, и Алеша торопился найти нужную улицу и дом, пока светло.

Ванек жил неподалеку от городского центра, на берегу реки, в старинном, просторном доме. Когда Алеша взбежал на высокое крыльцо и постучал, в сенях кто-то зашаркал ногами. Алеша услышал хорошо знакомый ему Верин голос:

— Кто там? Ты, Миша?

«Какой еще Миша?» — пронеслось в голове у Алеши. Кто бы это мог быть? Алеша совсем позабыл, что настоящее имя Ванька — Михаил.

— Это я, Вера, Колобов. Открой, пожалуйста.

Вера радостно ойкнула, отодвинула засов и широко распахнула дверь. И обвила Алешину шею, поцеловала его в щеку. От Веры пахло одеколоном, а еще чем-то домашним.

— Лешка, да как же ты, а? — смеясь, она разглядывала и тащила его в дом. — А я боюсь одна, все время сижу на запоре.

«Наверное, много богатства, потому и боишься», — подумал Алеша.

Он снял шинель и оставил чемодан в прихожей. Вера позвала его в столовую. Алеша отодвинул тяжелую портьеру из плотной лимонного цвета ткани и оказался в большой комнате, стены которой были увешаны вышивками в рамках и фотографиями. Посреди комнаты стоял круглый стол на одной толстой ноге, накрытый скатертью, вышитой петушками. А за ним, в углу, был комод с большим зеркалом и слониками наверху. Рядом с комодом посвечивал дерматином диван, у которого на высокой спинке белела узкая льняная дорожка.

— Вот здесь мы и живем, — не без гордости сказала Вера. — А там у нас спальня, — она показала на другую дверь, тоже прикрытую портьерой. — Ты можешь курить в столовой. Миша много курит, и я привыкла.

Она была красивее, статнее, чем прежде. Вера закручивала косы в толстый жгут на затылке, и это придавало ей большее очарование. Лишь голос у Веры остался таким, как был: мягким, приятным.

Вера, назвав мужа по имени, отвела от Алеши глаза. Она, очевидно, помнила, что сказала тогда на выпускном вечере, и теперь стыдилась своих слов или своего теперешнего положения Ваньковой жены. А ведь как уверяла, что не выйдет за такого!

Эх, Вера, Вера, как же это случилось? Неужели на тряпки Ваньковы позарилась? Но ведь ты была такая чистая. Никогда не нравился тебе Ванек… Ну, да господь с тобой.

— Проездом или как? — снова удивленно спросила она.

— Нет. Посмотрел вот и понравился мне ваш городок. Маленький, тихий. Если найду работу по душе, здесь останусь.

— Я вижу, ты ранен. Будешь ходить с палочкой?

— Зачем? Скоро брошу. А Ванек-то так и не был ка фронте?

— Его не пускают. Он просился.

«Врешь ты все, Вера. Или Ванек тебе врет», — подумалось Алеше.

— Теперь уж не попадет на фронт. Война вот-вот кончится, — сказал он.

— Ты полагаешь?

— Конечно.

— А кого в Алма-Ате видел? Ты ведь оттуда? — спросила она, лишь мельком взглянув на Алешу.

— Ларису Федоровну, Ивана Сидоровича, Ахмета…

— Я часто вспоминаю школу. Какие все были замечательные! А «Медведь»? Как мы с тобой играли! Как тебе аплодировали!.. Я здесь тоже играю. У нас кружок любителей. Начинаем работать в городском театре. Это так здорово! И тебе не отбиться от Агнии Семеновны. Она у нас режиссер, и я рассказывала ей о тебе. По-моему, даже вчера, — возбужденно говорила она. — Видишь, как!

Алеша закурил. А Вера принялась собирать на стол. Вот-вот должен подойти муж, он всегда является в одно время, когда нет вечерних политзанятий. Часто приходит с друзьями. Играют в карты и выпивают, а то срежутся в шахматы или всю ночь стучат в домино.

Вера чувствовала себя виноватой. Она по-прежнему прятала глаза. Что же, в сущности, сделала она плохого, чтобы стыдиться? Ничего. Но весь смущенный вид ее как бы говорил: ты думал обо мне лучше, а я вот какая.

— И что же вы готовите со своей Агнией Семеновной? — спросил Алеша, разгоняя рукой облако дыма.

— Что готовим? — остановилась она в дверном проеме.

— Сейчас готовим «Лес». И Аркашку играет у нас профессиональный актер Демидов. Старичок он, а ты бы посмотрел, как играет! Мы со смеху умираем, когда он репетирует. Это надо видеть!..

— А Ванек? Не артист? Не ходит в ваш кружок?

— Миша, — поправила она. — Нет. Он считает, что это и для меня не солидно. А я не хочу быть солидной!

— Да, да, — покачал головой Алеша.

Вера решительно шагнула к столу:

— Ты не веришь мне? Не веришь?

— Почему же? Верю.

Алеша усмехнулся. Перед ним стояла прежняя Вера та самая, в которую, кажется, он был влюблен, но которая об этом до сих пор не знала. А теперь уже и не к чему ей знать.

Ванек увидел в прихожей чемодан и шинель. Спросил у Веры, кто же приехал. А Вера, поймав его за локти, не пускала в столовую:

— Отгадай!

— Ну, Верусик! Ну нехорошо так, — жалобно тянул Ванек. — Пусти!..

Алеша не мог более слушать эту игру — она его раздражала. Отодвинул портьеру и вышел навстречу.