Три зимовки во льдах Арктики

И вот подошла минута, к которой мы так долго и упорно готовились. Короткое инструктивное совещание, и все расходятся по своим местам. У проруби стоят Буйницкий, Соболевский и Бекасов, вооруженные крючьями из толстой медной проволоки. Пока, трос опускается, они будут оттягивать его этими крючьями, силясь наощупь уловить критический момент касания дна; к сожалению, мы пока не придумали прибора, который регистрировал бы этот момент автоматически.

У шлюпбалки с такими же крючьями стали Андрей Георгиевич, Шарыпов и Гетман. Механики следят за работой двигателя и динамомашины. Буторину и Гаманкову - главным героям этого дня - доверен самый почетный и ответственный поет: они собственноручно будут травить на дно океана сплетенный ими трос. Наконец я командую в мегафон:

– Начали!

Андрей Георгиевич засекает стрелку секундомера - 16 час. 05 мин. 00 сек. С сосредоточенным, серьезным лицом Буторин отпускает тормоз, и раздается Знакомый скрежет ле бедки. Тонкий металлический канатик медленно уползает под воду, тускло поблескивая при свете электрических ламп. С каждой тысячей метров он натягивается все больше - к тяжести подвешенного груза прибавляется собственный вес троса. Буторин и Гаманков, чередующиеся у лебедки, с каким-то умоляющим выражением глядят на эту тоненькую нить, сплетенную их руками из сотен разнокалиберных кусков. Сколько сил, энергии, труда вложено в каждый метр троса!

Волнение боцмана и матроса невольно передается каждому из нас. Даже Полянский, не имеющий прямого отношения к глубоководным измерениям, топчется возле лебедки и нервно щиплет себя за бороду. Неужели же оборвется?

Но нет, пока все идет хорошо. На барабане осталось всего несколько витков троса, а наши контролеры, вооруженные медными крючьями, все еще не почувствовали ни малейшего ослабления тяжести.

Еще один оборот. Ещё... Еще... Лебедка останавливается.

– Трос весь!
– говорит Гаманков.

– Двадцать семь минут тридцать две секунды, - откликается Андрей Георгиевич, посмотрев на часы.

– На счетчике четыре тысячи сто метров!
– кричит со льда Буйницкий.

Но трос натянут всё так же туго. Значит, груз не достиг дна. Мы не предполагали, что океан так глубок в этом районе, и не подготовили запасного троса. Обидно, что первое измерение не даст точных результатов. Но сейчас уже ничего не поделаешь. В 17 часов Трофимов включает рубильник, и электромотор начинает вращать барабан в обратном направлении. Трос медленно выходит из воды. Он быстро обледеневает.

И вдруг мотор заработал с большой легкостью, - натяжение груза резко уменьшилось. Тягостная догадка поразила каждого: под водой произошел обрыв. Еще немного - и трос начал болтаться в проруби, как конец колодезной веревки, хотя по расчету внизу должно было оставаться около 2000 метров проволочного канатика.

В 17 часов 33 минуты из майны вынырнул обледенелый обрывок. На дне океана остались 1800 метров троса и груз. Гаманков побледнел. Буторин держался крепче, но и он был взволнован. Да и все мы переживали эту потерю не меньше, чем они.

Однако никто не обмолвился ни словом о том, что наши труды пропали зря. Наоборот, только теперь, после первого - пусть и неудачного опыта, каждый наглядно увидел, что наша затея реальна. Лебедка и мотор работали исправно, счетчики давали, точные показания, трос выдержал всю тяжесть груза, и только какое-то недостаточно прочное сплетение в последний момент не выдержало. Значит, опыт можно повторить, если будет подготовлен новый, более надежный трос...

Опять оборван трос!

Осмотр оборванного конца троса показал, что нас подвела так называемая «колышка», - при опускании троса образовалась запутанная петля, она не распрямилась, и волокна троса работали не на растяжение, а на излом, что значительно уменьшило их сопротивление. Результат - обрыв.

Вечером - еще одно происшествие, потребовавшее напряжения сил и нервов. Только что кончился ужин, как вдруг послышались крики: - Пожар! Пожар!..

Это Недзвецкий, вышедший зачем-то из кают-компании к себе, услышал резкий запах гари из лазарета и поднял тревогу.

Мы все выскочили из-за стола и бросились в каюту доктора. Оказывается, в колене трубы, отводящей дым из камелька кают-компании и обогревающей лазарет, загорелась сажа. Труба раскалилась, и деревянная переборка начала тлеть.

Огонь потушили в течение пяти минут. Действовали дружно и организованно: трубу вытащили, тлеющие, обуглившиеся доски залили водой. Очень помогло то, что Алферов притащил из машинного отделения большую спринцовку, - действуя ею как насосом, он быстро сбил пламя.

В общем, праздник прошел совсем непразднично. Все устали и измучились. Завтра надо будет устроить выходной день. А потом с новыми силами возьмемся за работу: ведь сегодня на торжественном партийно-комсомольском собрании, созванном поздно вечером, мы обязались, во что бы то ни стало, продолжать глубоководные измерения.

1 ноября.Просмотрел последнюю запись и невольно улыбнулся: человек предполагает, а льды располагают. Я думал, что 30 октября мы отдохнем, а вышло так, что именно в этот день на нашу долю выпал грандиознейший аврал. Он начался буквально через несколько часов после того, как я окончил предыдущую запись в дневнике и улегся спать, предвкушая длительный отдых.

Вскоре после полуночи послышался треск, звон и скрип - это сходилось разводье, открывшееся в последних числах октября справа по носу судна. Молодой двадцатисантиметровый лед, покрывший его за эти дни, с жалобным звоном ломался и образовывал торосы.

Я оделся и выбежал на палубу. Через десять минут вое стихло. Только лег и задремал, как вновь послышался грохот. Теперь льды сжимало и торосило по корме и по траверзу справа.

Прошло несколько минут, и снова все как будто бы утихло. Но в 4 часа 25 минут утра льды начали настоящий штурм корабля. Отовсюду доносились грозные, трудно передаваемые звуки торошения, похожие то на шум ветра, то на равномерную работу мотора, то на стоны какого-то гигантского зверя, то на морской прибой, - можно было безошибочно угадать, что на этот раз ломался не молодой лед, а матерый пак, достигающий толщины 2 метров.

Тут уж было не до сна. Не только я, но и все седовцы высыпали на палубу и вглядывались в темноту, где бушевали невидимые силы.

– Вал! Вал!..
– закричали на палубе.

Из мрака действительно выступил смутно белеющий ледяной вал. Он извивался вдоль правого борта, огибая корму, - мощное сжатие, превратившее молодой лед на разводье в груду мелких обломков, не остановилось на этом; теперь оно дробило и гнало на корабль многолетний пак.

Казалось, ничто не сможет задержать это наступление. Но в 30 метрах от судна вал остановился, исчерпав свои силы.