Три

— Мне необходима более прочная платформа, Ло, — все время говорил он. — Доктор Лунд забирает у меня все. Он действует так, как будто это была его идея.

— Но разве это все не для того, чтобы спасти человеческие души, милый? — спросила я его.

— Конечно, речь идет о спасении людей.

Тут он по-настоящему завелся, стал рассуждать о том, что времени, может быть, совсем мало и что они с доктором Лундом должны работать вместе. Он в тот день даже не захотел делать свое обычное это.Был слишком взвинчен, не смог… ну, вы понимаете. Сказал, что должен встретиться с тем парнем, с Монти, и начать планировать, как ему снова войти в милость к большим мальчикам. Он рассказал мне, что у него на ранчо уже сейчас живет немало таких «посланников», как Монти, и, мне кажется, он подумывал, что было бы хорошо пригласить туда еще. После того как он ушел, я стала собираться, чтобы вернуться к себе на квартиру к следующему клиенту, когда в дверь номера постучали. Я подумала, что это, наверное, снова Ленни, который пожалел, что понапрасну убил наш час вместе на пустую болтовню. Я открыла и увидела женщину. Я сразу поняла, кто это. Узнала ее по этой собачке, Снуки. Сейчас она выглядела даже еще более худой, чем тогда, на шоу доктора Лунда. Тощая, слишком тощая, вроде тех, кто страдает анорексией. Но выражение ее лица было уже другим. Она не выглядела потерянной, как это было в прошлый раз. Она не злилась, не психовала, но взгляд ее говорил: «Со мной шутки плохи».

Она оглядела меня с ног до головы, и я поняла, что она пытается сообразить, что Ленни во мне нашел.

— Сколько уже времени вы с ним этим занимаетесь? — прямо, в лоб спросила она.

Я сказала все как есть. Она кивнула, а потом протиснулась мимо меня в комнату.

— Ты любишь его? — спросила она.

Я едва не расхохоталась. Сказала, что Ленни был для меня лишь одним из постоянных клиентов. Я не была его подружкой, или любимой, или еще что-то. Я знаю, что немало моих клиентов женаты, но это их личное дело.

Это, похоже, как-то ее успокоило. Она села на кровать и попросила налить ей что-нибудь. Я плеснула ей немного того, что обычно пьет Ленни. Она понюхала сначала, а затем залпом выпила. Поперхнулась, у нее потекло по подбородку, но она, похоже, этого даже не заметила. Она обвела рукой номер и сказала:

— Все, чем ты с ним занималась, за это платила я. Я платила за все.

Я не знала, что на это сказать. Я, в принципе, знала, что Ленин зависит от ее денег, хотя не знала, в какой степени. Она посадила собаку на кровать рядом с собой. Та обнюхала простыни, а потом бухнулась на бок, как будто сейчас концы отдаст. Я знала, что в мотель запрещено приводить животных, но не собиралась говорить ей этого.

Она спросила, что именно любит Ленни, и я рассказала ей всю правду. Она сказала, что он, по крайней мере, все эти годы не скрывал от нее какой-нибудь странный сексуальный фетиш.

Затем она спросила, верю ли я в то, что он говорит, будто дети — это всадники. Я ответила, что уж и не знаю, чему верить, а чему нет. Она кивнула и встала, чтобы уйти. Ничего больше не сказала. Внутри у нее чувствовалась глубокая печаль. Мне это было хорошо видно. Должно быть, это она рассказала корреспонденту «Инквайерер» о нас с Ленни. Буквально через день-другой тот парень позвонил мне, прикинувшись обычным клиентом. К счастью, у меня хватило ума раскусить его, но это не остановило фотографов, которые еще несколько дней испытывали вокруг меня свою удачу.

После этого я во всем призналась Денише, рассказала ей, что Ленни был одним из моих клиентов. Ее это не удивило. Денишу вообще трудно чем-то шокировать. Она всякого повидала. Наверное, вы хотите спросить, что я чувствую по отношению к Ленни теперь. Как я уже говорила, меня вечно пытаются заставить сказать, что он был чудовищем. Но это не так. Он был просто мужчиной. Думаю, когда я решусь написать книгу, по поводу которой на меня все время наседают издатели, я расскажу об этом больше, но на сегодняшний день это все, что я могу сказать на эту тему.

Приведенная ниже статья отмеченного международными наградами блоггера и журналиста-фрилансера Вуйо Молефе была впервые опубликована в онлайновом журнале «Умбузо» 30 марта 2012 года.

Тела погибших вернулись домой: человеческие жизни, заплаченные за катастрофу «Далу Эйр»

Памятник жертвам катастрофы «Далу Эйр» будет открыт только на следующий день, а фотографы уже бродят вокруг этого места. Автобусы привезли команды муниципальных работников, которые должны оцепить территорию вокруг наспех сооруженного памятного монумента — зловещего вида черной стеклянной пирамиды, которая была бы больше к месту в каком-нибудь второразрядном научно-фантастическом фильме. Почему пирамида? Хороший вопрос, однако, несмотря на целый ряд редакционных статей в газетах, осуждающих своеобразный выбор дизайна этой конструкции, ни один человек из тех, с кем я говорил об этом, включая члена городского совета Кейптауна Равви Мудли, который заказывал его, и даже самого скульптора, художницы Морны ван дер Мерве, похоже, не готов ответить на него прямо.

Вокруг этого места также роятся работники правоохранительных органов, мужчины и женщины, которые сразу заметны по стереотипным черным костюмам и наушникам в ухе. Они поглядывают на меня и других представителей прессы со смешанным чувством презрения и отвращения. Среди известных и хорошо подготовившихся к завтрашней церемонии личностей — Андисва Лусо, которого выбрали новым лидером Молодежной лиги Конгресса африканских наций, и Джон Диоби, высокопоставленный нигерийский проповедник, а по совместительству шишка в большом бизнесе, у которого, как поговаривают, есть связи с рядом мегацерквей США, включая церкви, находящиеся под крылом доктора Лунда, попавшего на первые полосы газет всего мира благодаря своей теории о том, что Трое являются предвестниками Апокалипсиса. Ходят слухи, что это Диоби и его соратники установили денежную награду тому, кто найдет Кеннета Одуа, пассажира «Далу Эйр», считающегося, вероятнее всего, четвертым всадником. Хотя Комитет гражданской авиации Южной Африки и Национальный комитет по вопросам безопасности транспорта настаивают, что ни один человек рейса 467 компании «Далу Эйр» не мог выжить, это вознаграждение уже инициировало истеричную охоту на человека, в которой с готовностью принимают участие как местные жители, так и туристы. И тот факт, что имя Кеннета выгравировано на мемориальной плите, несмотря на отсутствие его останков или следов ДНК, которые так и не были обнаружены, привело в ярость ряд нигерийских групп христиан-евангелистов — еще одна причина для принятия повышенных мер безопасности.

Но я здесь не для того, чтобы враждовать со службой безопасности или вымаливать интервью у VIP-персон. Сегодня меня интересуют вовсе не они.

У входа в здание местной общины Мью Уэй меня встречает Леви Банда (21), родом из Блантира, Малави. Три недели назад он отправился в Кейптаун, чтобы разыскать останки своего брата Элиаса, который, как он считает, стал одной из случайных жертв, погибших, когда фюзеляж упавшего самолета прорезал смертельную борозду по району города. Элиас работал садовником в Кейптауне, чтобы поддерживать свою многочисленную семью в Малави, и Леви заподозрил неладное, когда тот целую неделю не выходил на связь со своими близкими.

— Он каждый день посылал нам СМС, и каждую неделю от него приходили деньги. У меня не было другого выхода, как поехать сюда и попытаться его разыскать.

Элиаса нет в списке погибших, но при таком количестве неидентифицированных останков — большинство из которых, как считается, принадлежат нелегальным иммигрантам, — которые дожидаются процедуры официального опознания по образцу ДНК, это ни о чем не говорит.

Во многих африканских культурах, включая и мою собственную — кхоса, очень важно, чтобы тела погибших вернулись на родину их племени, чтобы воссоединиться там с душами предков. Считается, что, если этого не сделать, душа погибшего останется неприкаянной и будет приносить горе живущим. А доставка тела домой может быть делом дорогим. Перевозка тела по воздуху в Малави или Зимбабве может стоить до 14 000 рэндов, и без чьей-то поддержки такое для среднего гражданина просто недоступно. Для семей беженцев транспортировка мертвого тела на две тысячи километров по автодорогам — перспектива пугающая и ужасная. Когда-то я слыхал истории о том, как распорядители похорон сговаривались с семьями умерших оформлять трупы как мануфактурные товары, чтобы сэкономить на транспортных расходах.

После катастрофы Каелитша гремела голосами громкоговорителей, когда родственники жертв умоляли общественность помочь, чем может, чтобы тела погибших могли быть доставлены на родину. Нередко бывает, что скорбящие получают вдвое больше денег, чем им требовалось; многие люди из Восточно-Капской провинции мигрируют в Кейптаун в поисках работы, и никто не знает, когда они сами будут нуждаться в такой помощи. А во всяких комитетах и организациях беженцев ситуация такая же.

— Община здесь была очень щедрой, — говорит Дэвид Аман (52), опрятный и учтивый зимбабвиец из Чипинге, который также согласился побеседовать со мной.

Как и Леви, он находится в Кейптауне в ожидании, когда власти дадут добро на то, чтобы он забрал домой останки своего кузена, Лавемора, также ставшего жертвой авиакатастрофы на земле. Но еще до отъезда из Зимбабве Дэвид получил то, чего не было у родственников Леви, — уверенность в том, что близкий ему человек мертв. И узнали они это не от патологоанатома, работавшего на месте происшествия.

— Когда мы перестали получать вести от Лавемора, мы сначала не знали, жив ли он, — рассказал мне Дэвид. — Моя семья обратилась к знахарю ( сангома), который провел ритуал и поговорил с предками моего кузена. Они подтвердили, что тот связался с ними, и после этого мы уже точно знали, что он умер.