Три

Бобби сидел на кухонной стойке и что-то говорил Рубену, который ложечкой насыпал сахар в чашку с молоком. На рабочей поверхности стойки было грязно — рассыпанный молотый кофе, какие-то крошки, разлитое молоко, — но мне было все равно, в тот момент я думала только о том поразительном факте, что Рубен сам оделся. Куртка была одета шиворот-навыворот, но в остальном он выглядел нормально. Он даже пробовал побриться, и это не так уж плохо получилось. Он взглянул на меня и помахал рукой.

— Я хотел достать бубликов, но не смог найти ключ от буфета.

Я попыталась улыбнуться.

— Как ты себя сегодня чувствуешь, Рубен?

— Хорошо, спасибо, что спросила, это приятно, — сказал он.

Он не полностью стал прежним, с ним все-таки что-то было не так — чего-то не хватало во взгляде, но он стоял, ходил, он был одет и разговаривал.

Бобби потянул Рубена за руку.

— Давай, По-По, пойдем смотреть телевизор. Можно ведь, бабушка?

Я все еще находилась в состоянии изумленного оцепенения, но кивнула.

Я не знала, куда себя деть. Я позвонила в агентство насчет сиделки и сказала, что сегодня мне никто не нужен, а потом записалась на прием к доктору Ломейеру. Все эти действия я выполняла на автомате.

Выйти из квартиры, даже после такого чуда, все равно оставалось делом непростым. Рубен очень долго никуда не выходил, и я опасалась, что это его слишком утомит. Я думала попросить Бетси совершить привычный уже осмотр территории и проверить, не отираются ли поблизости репортеры, но что-то остановило меня, и я не постучала в ее дверь. Вместо этого я вызвала такси, хотя клиника «Бет Израэль» находилась от нас всего в нескольких кварталах, и сказала Бобби, чтобы он надел свой маскировочный наряд. В тот день нам повезло. Репортеров я вообще не заметила, а люди, крутившиеся рядом с нашей квартирой — какой-то хасид и группа подростков-латиноамериканцев, — даже не взглянули в нашу сторону. Водителю такси удалось припарковаться прямо перед парадным входом. Он как-то странно посмотрел на Бобби, но ничего не сказал. Это был один из этих водителей-иммигрантов. Бенгалец или откуда-то из тех краев. Думаю, он даже не говорил по-английски, и мне пришлось показывать ему дорогу к клинике.

Наверное, Элспет, мне нужно немного рассказать вам о докторе Ломейере. Нет сомнений в том, что он хороший врач, но мне очень не нравилось, что он, когда я привозила Рубена на обследования, говорил о нем так, как будто его здесь нет.

— Ну, и как дела у Рубена сегодня, миссис Смолл, есть ли у нас с ним какие-то проблемы?

Это был первый доктор, который сказал нам, что причиной забывчивости Рубена может быть болезнь Альцгеймера. Рубену он тоже не понравился.

— Почему я должен узнавать о себе подобные новости от такого придурка, как этот?

Специалист, к которому нас направляли, был гораздо более презентабельным, но это означало путешествие на Манхэттен, а я не была готова везти Рубена так далеко. Пока что сойдет доктор Ломейер. Мне были необходимы ответы. Мне было необходимо знать, с чем мы имеем дело.

Когда мы вошли в кабинет доктора Ломейера, он был приветливее, чем обычно.

— А это Бобби? — спросил он. — Я о вас слышал, молодой человек.

— А что вы делаете на компьютере? — поинтересовался Бобби. — У вас там картинки. Я хочу их посмотреть!

Доктор Ломейер удивленно заморгал, а затем развернул монитор к Бобби. На экране была фотография альпийского пейзажа.

— Нет, не эту картинку, — сказал Бобби. — Ту, на которой тети держатся за свои письки.

Наступило неловкое молчание, а затем Рубен ясно и разборчиво произнес:

— Ну давайте, док, покажите ему эти картинки.

Бобби улыбнулся ему, очень довольный.

Челюсть у доктора Ломейера отвисла. Вы можете подумать, что я преувеличиваю, Элспет, но вам нужно было видеть лицо этого человека.

— Миссис Смолл, — сказал он, — и сколько времени это уже продолжается?

Я рассказала ему, что Рубен начал разговаривать вчера вечером.

— Он начал связноразговаривать вчера вечером?

— Да, — подтвердила я.

— Понятно.

Доктор нервно заерзал в кресле.

Я почти ожидала, что Рубен сейчас отпустит что-нибудь типа «эй, тупица, я тут, если вы не в курсе», но он промолчал.

— Должен сказать, миссис Смолл, что весьма озадачен, если то, что вы говорите, правда. Расстройство Рубена было… На самом деле я крайне удивлен, что он вообще передвигается. Еще совсем недавно я полагал, что следует выписать вам направление в один из государственных приютов для подобных больных.

Гнев налетел на меня, как разогнавшийся поезд.

— Не смейте так говорить о нем! Он находится здесь! Он — живой человек, а вы… вы…

— Придурок? — совершенно отчетливо подсказал Рубен.

— Бабушка? — Бобби вопросительно взглянул на меня. — Можно мы пойдем отсюда? Этот человек больной.

— Это твой дедушка больной, Бобби, — сказал доктор Ломейер.

— О нет, — заявил Бобби, — По-По не больной. — Он потянул меня за руку. — Пойдем, бабушка. Это глупо.

Рубен был уже на ногах и направлялся в сторону двери. Я тоже встала.

Доктор Ломейер все еще пребывал в растерянности, лицо его стало багрово-красным.

— Миссис Смолл, убедительно прошу вас, пожалуйста, сразу же запишитесь на еще один прием. Я могу направить вас к доктору Алену из клиники «Гора Синай». Если Рубен демонстрирует признаки улучшения когнитивной способности, это может означать, что дозировка демантина, на которой он находился, работает гораздо более эффективно, чем мы могли себе представить.

Я не сказала ему, что Рубен уже много недель назад отказался принимать лекарства. Что бы ни было причиной таких чудесных превращений, это был точно не демантин. Я не могла заставить Рубена глотать эти таблетки.

Дочь Стэна Муруа-Уилсона, Изабель, раньше училась с Бобби Смоллом в одном классе. В мае 2012 года мистер Муруа-Уилсон согласился побеседовать со мной по скайпу.

Само собой разумеется, что все мы, родители учеников школы Роберто Эрнандеса, были более чем шокированы, когда узнали о Лори. Мы просто не могли поверить, что подобные вещи могут произойти с кем-то из наших знакомых. Не то чтобы у нас с Лори что-то было, вы не подумайте. Моя жена, Анна, не ревнивая, но у нее была пара стычек с Лори на собраниях родительского комитета по поводу ее поведения. Анна сказала, что та любит пофлиртовать, и назвала ее сумасбродкой первый сорт. Большинство детей в школе — испаноговорящие латиноамериканцы, но дело не в интеграции и диверсификации образования; послушайте, Лори была не тот человек, который стал бы посылать своего ребенка в школу только за тем, чтобы тот сошелся с детьми из их района. Знаете, очень немногие белые родители, чьи дети посещают специализированные школы, такие, как бы это сказать, чопорные. А Лори могла легко устроить Бобби в одну из хороших еврейских школ, расположенных по соседству. Я убежден, что частично проблема между Анной и Лори заключалась в Бобби… если хотите знать, он был далеко не самый простой ребенок.

Моя специализация — английский язык, и я планировал преподавать, пока Изабель не окончит школу, а поведение Бобби — до катастрофы, я имею в виду, — и отношение к нему Лори напомнили мне новеллу Ширли Джексон «Чарльз». Читали? О мальчике по имени Лаури, который каждый день приходит из детского сада и рассказывает о злом мальчике по имени Чарльз, который очень плохо себя ведет, обижает других детей, убил хомячка и прочее. Родители Лаури злорадствуют и возмущенно говорят что-то типа «Почему родители Чарльза не приструнят его?». Ну и, конечно, когда они приходят на родительское собрание, то узнают, что в группе нет мальчика по имени Чарльз, — этот плохой ребенок на самом деле их собственный сын.