Трибуле

– Вот и прекрасные плоды! – строго сказал Монклар, указывая на корзину, стоявшую на столе.

Комендант впился глазами в главного прево, но лицо Монклара было непроницаемым.

– Когда это принесли? – спросил Монклар, указывая на корзину с фруктами.

– Сегодня утром, – сказал один из стражников. – Я был на посту, когда передали корзину.

– И кто ее принес?

– Один молодой человек.

– Смуглый? Взгляд исподлобья? Волосы черны?

– Это его признаки, монсеньер.

«Тит! – определил Монклар. – Ах, мадам д’Этамп! Да с подобным секретом я смогу отвести вас куда захочу!».

Вслух же он проговорил:

– А этот молодой человек не говорил, от кого он принес фрукты для мадемуазель де Сент-Альбан?

– Нет, монсеньор. Он просто передал корзину.

– Никто не ел этих фруктов?

– Нет, монсеньер.

– Месье комендант, – сказал Монклар, – настойчиво рекомендую вам не пробовать этих фруктов.

– Господин граф, – промямлил комендант, – вы полагаете, что…

– Цыц! Я ничего не полагаю, я просто советую вам ликвидировать эти фрукты.

– Отнесите корзину ко мне! Я лично сожгу эти фрукты…

Тюремщик осторожно взял корзину и, не без предосторожностей, унес ее.

Монклар тоже вышел, за ним поспешил комендант, беспрестанно повторявший:

– Бедная женщина!.. Какое несчастье!..

– Да! – буркнул главный прево. – Именно в тот день, когда я собирался допросить ее…

– Любезный граф! – обеспокоился комендант. – Вы же не думаете, что я замешан в это дело?

– Да бросьте вы!.. Вы шутите… Сент-Альбан мертва… Ее надо похоронить, вот и всё!

– Да, вот и всё! – радостно повторил комендант.

Монклар вернулся в Лувр.

«Мадам герцогиня д’Этамп ускользнула от меня!» – признался он себе.

Проходя по коридору перед полуприкрытой дверью, он услышал тихие голоса. Монклар был любопытен по природе; профессия только усилила это свойство его характера. Он осторожно толкнул дверь и просунул голову внутрь.

В глубине комнаты, в оконной нише тихо беседовали двое. Монклар вздрогнул, увидев собеседников: это были герцогиня д’Этамп и Алэ ле Маю, этот младший офицер королевской гвардии, которого мы уже видели в деле.

«Любопытно», – подумал главный прево.

Он осторожно отступил и прислушался. Но каково бы ни было его желание услышать, о чем говорят эти двое, Монклар не мог разобрать ни единого слова. Какие-то движения, шорох шелкового платья герцогини свидетельствовали о конце свидания. Монклар быстро проскользнул по коридору и был уже за поворотом, когда герцогиня вышла из комнаты.

Генеральный прево размышлял: «Какая связь может существовать между этим бедным служакой ле Маю и могущественной герцогиней? Этот человек продаст себя всякому, кто больше даст… Неужели герцогине понадобилось его купить? С какой целью? Этот мошенник не знает угрызений совести. Он способен на всё… Или, скорее, она его уже купила? Но зачем?»

Внезапно главный прево хлопнул себя рукой по лбу и ухмыльнулся:

«Да это же ребенку ясно! – осознал он пришедшую ему в голову мысль. – Ле Маю был сердечным другом старой Сент-Альбан! Теперь я смогу восстановить схему похищения Жилет, будто бы сам при этом присутствовал».

Как только Монклар оказался перед королем, он сказал:

– Сир, мадемуазель де Сент-Альбан внезапно умерла сегодня утром, и я не смог допросить ее, но у меня в руках есть некая личность, знающая, вероятно, столько же, сколько и покойная мадемуазель. И этот некто заговорит.

Король безразлично кивнул головой.

Неужели Франциск отказался от поисков Жилет?

Ни в коем случае! Больше, чем когда-либо, король был влюблен в нее, и его безмерно волновал запутанный вопрос, действительно ли Жилет является его дочерью. Но данная неизвестность только усиливала королевскую страсть.

Король непрестанно мечтал о Жилет. Но он мечтал и о другой женщине… Что делать? Король был влюбчив… Вот и сейчас его кто-то заинтересовал!

Около девяти часов вечера, по привычке, Ла Шатеньере и д’Эссе вошли в комнату короля. Сансак куда-то исчез. Двое его друзей могли бы рассказать, что с ним приключилось, но они не позволяли себе нарушить абсолютное молчание по этому поводу.

Басиньяк, первый камердинер короля, заканчивал одевать чем-то озабоченного Франциска.

Любовный каприз был для короля серьезным делом.

– Входите, господа, – пригласил придворных король, когда обряд одевания был закончен.

– Куда направляемся, сир? – спросил Ла Шатеньере.

– Туда же, где мы были вчера, где мы были позавчера…

Д’Эссе и Ла Шатеньере с улыбкой переглянулись.

Трое мужчин вышли из Лувра через потайную дверь, ключ от которой был только у самого короля, и сразу же направились к церкви Сент-Эсташ. Королю понадобилось добрых полчаса, чтобы преодолеть расстояние от Лувра до церкви, хотя на это хватило бы и пяти минут…

Его величество пребывал в глубокой задумчивости.

И все его размышления свелись к следующей фразе:

– Прошу прощения, господа, но ни одна герцогиня или принцесса не сопротивлялась так долго, как эта шлюшка!

– Она просто не знает, с кем имеет дело, сир!

– И мне хочется, чтобы она по-прежнему этого не знала.

– Хорошо, сир!.. Но вот мы и пришли.

Король поднял голову и увидел, что стоит перед закрытой дверью. Он почувствовал легкую дрожь, охватившую его с головы до ног.

– Да черт ее побери! – выдавил он из себя, пытаясь улыбнуться. – Я дрожу, как перед первым свиданием!

И он изо всех сил забарабанил кулаком в дверь… Она сразу же отворилась. Изнутри послышались раскаты смеха, пьяное пение… Король находился на пороге болезни!

– Входите, молодые сеньоры! – послышался женский голос.

При слове «молодые» Франциск I расправил плечи и улыбнулся.

– Устройте-ка нас в уголок поспокойнее, где бы нам никто не помешал, – приказал он.

Женщина открыла одну из дверей, и трое наших героев вошли в комнату, обставленную с претензией на шик.

– Это комната для принцев! – угодливо улыбнулась женщина.

– О! О! – удивился Франциск. – Но для нас, бедных провинциальных дворян, это слишком шикарно!

– Да входите, входите же…

– Хорошо. Принесите вина…

– И пусть подаст его рука одной из ваших прелестниц! – добавил Ла Шатеньере.

Гости расположились на широких низких деревянных сиденьях, на которых лежали бархатные подушки.

– Клянусь мертвым Господом! Как бьется сердце! – сказал Франциск.

– Стало быть, это настоящая любовь, сир? – спросил д’Эссе.