Тридцать ночей
Шрифт:
Глава 27
Последнее причастие
Я полусидела, почти растянувшись, в единственном кресле в нашей гостиной комнате, в изумлении смотря на раскинувшийся передо мной беспорядок. Реаган вырубилась на диване в своей "СОХРАНЯЙ СПОКОЙСТВИЕ И ВЫХОДИ ЗА ГАРРИ" пижаме и с изумрудно-зелёной шляпкой-таблеткой на голове. Две бутылки вина, недоеденная пицца, скомканные салфетки "Клинекс" и грязная посуда были разбросаны по всему кофейному столику. Лана Дель Рей тихо напевала на заднем плане — "Вот Что Делает Нас Девушками".
В тишине — без голоса Реаган, мурлыкающего "всё будет хорошо" или визжащего "этот злобный мудак" — все вопросы всплыли на поверхность. Крича, как будто были разъярены от того, что их игнорировали. Как я могла позволить этому случиться? Почему он изменился? А изменился ли он? Или это его истинная природа? Почему? Нуждается ли он в спасении гораздо больше, чем я? Какого чёрта я должна с этим делать? Какого чёрта я вообще должна делать относительно всего этого?
Я сжала зубы вместе и запихнула все до единого вопроса обратно. Я сконцентрировалась лишь на известном мне ответе. Я должна покончить с ним и поскорее. Если это причиняет такую боль всего на всего после двух ночей, я не могу вообразить, каково это было бы, если бы мы продолжили.
Я начала двигаться впервые за последние несколько часов. Мои колени заскрипели от неожиданного движения, но я поприветствовала это. Как минимум, эту боль я могла понять. Я доковыляла до Реаган и сняла её шляпку, откинула рыжие локоны с её лица.
— Грёбанный говнюк, — пробормотала она и снова вернулась к похрапыванию.
— Я сама виновата, — прошептала я, накидывая поверх неё любимое ею овечье одеяло.
Мои глаза метнулись к часам на стене, что они делали каждый час или около того. Не в ожидании звонка от Айдена, а возвращения Хавьера с работы. Он будет волноваться обо мне. И мои новости — мои хорошие новости — осчастливят его. В 20:05 я неторопливо вошла в кухню и набрала ему.
— Алло? — Хавьер ответил сразу же после первого гудка.
— Привет, Хавьер, это я, — мой голос был осипшим.
— Иза? Что случилось?
Я прочистила горло. Ему не надо ещё больше тревог после шестнадцати часового рабочего дня. Или вообще когда-либо.
— На самом деле, хоть раз произошло нечто правильное, — сказала я, уходя от ответа на его вопрос. — Ну, может быть. Я не хочу сглазить, — я постучала по деревянному кухонному столу, когда произнесла эти слова.
— О, да? Что? — он прозвучал так, словно улыбался в этот момент.
— Думаю, что возможно нашла способ остаться, — я тоже улыбнулась.
Наступил краткий миг молчания, и затем раздался громкий вздох удивления.
— Ни хрена себе! Как? — теперь он кричал.
Ручаюсь, он вышагивал взад и вперёд насколько это позволял ему шнур телефона, установленного в кухне.
— Я заключила сделку по продаже своей добавки, — ответила я.
На линии повисла тишина, за исключением его дыхания.
— Он собирается её купить у тебя? — Хавьер прозвучал благоговейно.
— Да.
Еще больше молчания. Затем тихий свист.
— Не могу сказать, что понимаю пижона. Но за это
я буду ему по гроб жизни обязан, — сказал Хавьер.У меня возникло неожиданное желание рвануть через весь город и обнять его. Неважно, каковы были его чувства к окружающему миру, они всегда были вторичны по отношению к счастью членов его семьи.
— Да, мы оба ему будем обязаны. Но не сглазь меня, Хавьер, пожалуйста. Юристы не могут гарантировать это и они сказали, что мне, возможно, всё ещё придётся вернуться в Англию.
Хавьер рассмеялся.
— Ладно, ладно. Разве ты не должна быть учёным-рационалистом и всё такое? — я могла расслышать, как он стучит по дереву, вероятно, по кухонным шкафам.
— Не в этом вопросе, — решительно заявила я, не найдя ничего смешного в этом, и поцарапала свои костяшки пальцев в кровь о кухонный стол.
Он снова рассмеялся, и я услышала, как он говорит с Марией. Он говорил на испанском, но после четырех лет, проведённых с ними, я понимала всё: "Мама. Это Иза. Она полагает, что нашла способ остаться". Мария пронзительно завизжала, и через несколько секунд её заглушил хор девочек. Антонио добавил баритона в эту какофонию. Они все ворвались в разговор и стали говорить одновременно:
— Иза, amorcita, счастье, счастье — (пер. с испан. языка: amorcita — дорогая)
— Ох, как? Кто?
–
— Когда?
–
— Приезжай к нам, linda — (пер. с испан. языка: linda — милая)
— Мама готовит карнитас44 —
— Карнитас? Забудь о карнитас. Я пеку пирог "Трес Лечес"45. Хавьер, езжай за ней. Дора, включи какую-нибудь музыку.
— Мам, Анамелия проснулась.
— О, это хорошо, она любит музыку.
Наконец, глубокий голос Хавьера прогремел над всеми остальными голосами, обращаясь на английском:
— Вы прекратите? Это ещё не точно. Не сглазьте её.
В унисон, я услышала ещё больше постукиваний по дереву и ещё больше смеха. Девочки начали петь песню, в которой была лишь одна строка. "Она остаётся, она остаётся, ла-ла-ла, она остаётся".
— !Basta! — заорал Хавьер и, в конце концов, всё стихло. Я задыхалась от их радости. (пер. с испан. языка: Basta — хватит)
— Ну, так во всём остальном всё в порядке? — Хавьер пытался говорить, как ни в чём не бывало, но я понимала, о чём на самом деле он спрашивал: "как дела с Айденом?".
Я несколько раз сглотнула. Как много ответов на этот вопрос в дихтономическом ключе?
— О, ну ты знаешь, всё как обычно. ICE выгоняет меня, богатый мужчина хочет купить моё изобретение, запас шоколада истощается, — я попыталась отшутиться, настолько убедительно, насколько могла.
— Иза, хватит пороть чушь. Что случилось? — настаивал он.
Но я не могла ему рассказать. Он явно изведёт себя, беспокоясь. Всё и так достаточно плохо. А также он может начать ненавидеть Айдена. И, так или иначе, это ещё хуже. Я снова тяжело сглотнула и дала ему другое объяснение, которое по-прежнему являлось правдой, и было безопасным для всех.
— Ты был прав с самого начала, Хавьер. Лучше не привязываться. Особенно, ввиду того, что я не знаю, останусь ли здесь или уеду.
Он не мог поспорить со мной. Но он оставался на линии, чувствуя, что я всерьёз нуждалась в этом.