Тридцать пять родинок

В том, что я буду заниматься этим делом, даже когда подрасту, я не сомневался. Я копил деньги на велосипед, с велосипедом я смогу набрать и тридцать, и сорок клиентов. Да что там сорок. Я готов был забить на школу и постоянно подсчитывал на ходу: шестьдесят клиентов — шесть рублей в день, сто восемьдесят в месяц. Восемьдесят клиентов — восемь рублей в день, двести сорок в месяц! Какая на фиг школа!

Кончилась моя работа примерно через полтора месяца. Мои походы страшно раздражали тех, кто часами толпился возле входа. Когда я выползал из дверей, сгибаясь под тяжестью сумок, им казалось, что я обираю их, уношу то, что могло бы достаться им, если бы люди с рецептами не пришли или опоздали. Короче, кто-то из этих обездоленных нажаловался в поликлинику, и на входе появилось объявление, что больше двух рецептов в одни руки отоваривать нельзя. Я пробовал занимать очередь снова и снова, но тетки из кухни злорадно отправляли меня куда подальше, да и, отстаивая очередь по нескольку раз, я опаздывал в школу — тут уже возмутилась маманя и положила окончательный конец моему бизнесу, мол: «Зачем тебе деньги? Чего тебе не хватает? У тебя все есть!» Как я мог ей объяснить, что мне не хватало именно ощущения не выпрошенных, а заработанных денег.

Ну и, конечно, теплых заспанных женщин, открывающих мне двери в одних ночнушках…

Про 9 Мая

Когда ты школьник, каждый, тем более благопристойный, с точки зрения родителей, повод вырваться куда-нибудь из дому — на вес золота. Для моих одноклассников, измученных надзором со стороны учителей и родителей, три года подряд это был праздник 9 Мая.

В седьмом классе, в самом конце мая, под какую-то годовщину со дня рождения героя войны, имя которого с честью носила наша пионерская дружина, на паре «икарусов» нас свозили в поселок недалеко от станции Монино, откуда родом был тот орел-танкист. Мы в почетном карауле угрюмо постояли возле памятника танкисту во дворе школы, воспитавшей героя, промаршировали под барабаны от школы к дому, в котором родился орел, и там, развернув знамя дружины, дали торжественную клятву всему сбежавшемуся посмотреть на малолетних московских придурков поселку быть такими же, как орел (при этом пара бабулек, еще помнивших безусую, но, несомненно, лихую юность будущего танкиста, испуганно перекрестились: «Свят-свят!»). Потом нас отпустили ненадолго побегать в окрестностях деревни (я так думаю, чтобы приехавшие с нами директор, классные руководители и старшая пионервожатая могли спокойно выпить с дружным коллективом сельской школы). Часа через три, созвав хриплыми гудками все еще остолбенело жмущихся друг к другу пионеров, автобусы отправились обратно в Москву.

Для нас, сугубо городских детей, даже летом выезжавших только в пионерские лагеря, три часа свободы на природе оказались невообразимым открытием чудесного мира. Свобода делать что хочешь и идти куда хочешь, однако, пошатнула некоторые привычные школьные приоритеты.

Многие вещи, важные в мире большого города, такие как навык перебегать дорогу на красный свет или умение втискиваться в переполненный автобус, оказались в деревне бессмысленными. Школьные герои, чьи авторитеты зиждились на умении пробраться в метро без пятачка или украсть рогалик в соседней со школой булочной, чувствовали себя беспомощно перед пасущимся посреди луга быком. (Правда, у кровожадного на вид животного при каждом шаге под брюхом раскачивалось огромное вымя, но городские *censored*ганы никогда не были сильны в зоологии, так что угроза нападения быка для них была абсолютна реальна.)

Неожиданно оказался в лучах всеобщего внимания Костя Волков, единственный наш однокашник, который когда-то давно провел лето в деревне у далекой родни. Он бесстрашно отогнал целую стаю гусей, с грозным гоготом зажавшую пару наших девчонок по дороге на речку. На песчаном берегу реки сбросил сандалии и носки, закатал штанины до колен и вытащил из воды длиннющую пиявку. Костя был единственным, кто посмел попросить у стоявшей за забором старушки «водички попить», получил бидон молока и честно разделил его со всеми, кто решился пить прямо из бидона.

Естественно, на обратном пути в автобусах только и было разговоров что про чистый воздух, голубое небо, страшных животных и отважного Костика.

Когда мы вернулись в Москву, все снова встало на свои места, на всех навалились общественные нагрузки вперемешку с учебой, в классе продолжали верховодить старые герои, и только иногда некоторые девчонки, словно вспомнив что-то, с интересом поглядывали в сторону незаметного Кости Волкова.

Прошел почти год, и тут Костя начал потихоньку подходить к ребятам и девчонкам и, страшно выпучивая глаза, шептаться с ними о чем-то, видимо очень секретном, по сторонам они при этом оглядывались с таким видом, что никакой нормальный мальчишка не смог бы пройти мимо не прислушавшись.

Наконец, дошла очередь и до меня. Отозвав меня в сторонку на перемене, Костя Волков рассказал мне о том, что они (то есть теперь уже «мы», МЫ!! — теперь уже я тоже был в числе избранных!) собирались сделать. Поскольку в прошлом году мы, как лучшие представители пионерской дружины, съездили в Монино, родители легко поверят, что в этом году нас организованно повезут туда же. Только на 9 Мая.

А мы соберем вещи, еду, палатки, мангалы — и поедем туда сами. С НОЧЕВКОЙ! Без старших — никаких учителей, директора и тем более пионервожатой (хотя, должен признаться, тогдашняя наша пионервожатая была очень даже ничего себе, я бы с ней в поход сходил, но, впрочем, о ней потом).

Если родители спросят, почему не все идут в такой поход, надо отвечать, что выбрали самых лучших. Кто ж будет звонить в школу и спрашивать: неужели это правда, что мой ребенок самый лучший, нет ли здесь какой ошибки? Хотя тех ребят, чьи родители могли позвонить классной или директору и проверить, зачем это ученики собираются в поход, Костя не позвал. Этим несчастным конечно же было обидно, но они прекрасно знали своих родителей и понимали, что им свобода не светит.

Я был страшно горд тем, что оказался в числе избранных, поэтому долго не раздумывал и согласился. Операция «Красный следопыт» началась.

Должен напомнить еще раз, что детьми мы были сугубо городскими, да еще, по тогдашнему выражению, «из интеллигентных семей». Что это означало? Да просто к восьмому классу никто из нас ни разу не бывал на улице после одиннадцати часов вечера, за исключением, наверное, Нового года. Дач тогда почти ни у кого не было, поэтому, если кто-то выбирался на природу, это была поездка на метро в Ботанический сад, на автобусе в пионерский лагерь или всей школой на электричке для проведения пионерской военно-спортивной игры «Зарница».

Кстати, именно из «Зарницы» мы и почерпнули большинство сведений про то, что нужно брать с собой в лес — из нее, родимой, военно-спортивной, — ну конечно, и из популярных тогда пионерских фильмов вроде «Отряд Трубачева сражается». Так что, если с нами и приключилась вся эта фигня, так только потому, что ни «Зарница», ни тем более кино не научили нас реальной правде жизни.

Естественно, все время, пока мы собирали свои дурацкие рюкзаки, мы боялись, что нас спалит кто-нибудь из родителей или какой-нибудь одноклассник, которого мы с собой не позвали. Но больше всего, конечно, страшно и обидно было бы спалиться в самый последний момент, где-нибудь на станции, в ожидании электрички. Поэтому мы договорились встречаться не в своем районе, а на какой-то пустынной платформе, от любопытствующих знакомых и родственников подальше. Потом, конечно, выяснилось, что именно нужная нам электричка именно на этой платформе не останавливается — пришлось делать пару лишних пересадок, и в итоге мы приехали на свою станцию, когда уже начало смеркаться.

Автобусы ходили редко, но мы, юные оптимисты, решили, что восемнадцать километров — это фигня, тем более что если идти через поле и лес (вон туда, как нам безразлично махнули рукой), то получится гораздо меньше. Обувь у нас была совсем не спортивная, я, например, был обут в кирзовые сапоги, которые придавали мне очень мужественный вид, но для ходьбы по полю не годились. Шли мы по какой-то недавно поднятой целине, переступая через огромные валы земли, естественно, мы сдохли через пятнадцать минут, пройдя всего, наверное, километр. Тем более что рюкзаки у нас были набиты под завязку железными консервными банками. (Эх-х-х, помню, как мне потом влетело за уворованную ужасно дефицитную банку шпротов, приберегаемую маманей к Новому году.) Ну и поэтому, как только на горизонте показались деревья, мы рванули туда, решив переночевать в лесу, а утром отправиться дальше в путь, в неведомые дали.

Деревья, словно мираж, убегали от нас — к опушке, до которой было, казалось, рукой подать. Мы добирались часа два.

Но подстава оказалась в том, что между полем и лесом был неприступный ров метров двадцать шириной. Какая сволочь прорыла эту дурацкую канаву и, главное, зачем — я просто представить не могу. Но канава тянулась и налево и направо, пока хватало глаз, правда, глаз хватало не намного — потому что на дворе уже была беспросветная ночь. Мы попробовали было перейти канаву вброд, но глубина там оказалась метра полтора, то есть многим ребятам по самое горло, а вода была невыносимо холодной, так что девчонки, попробовав воду кончиками пальцев, залезать в нее категорически отказались. Протащившись вдоль берега минут двадцать, но так и не увидев никакого мостика или даже места поуже, мы решили переправляться на другой берег следующим образом: сначала парни переносят все вещи и переправляются сами, потом самый высокий, которому вода доходила до груди, перетаскивает на плечах девчонок.