Тридцать пять родинок
Шрифт:
Свадьба лучшего друга
Когда-то давным-давно, когда я работал в тогда еще новом и блестящем Шереметьеве-2, познакомил я своего тогдашнего лучшего друга (и тезку, кстати) с одной стюардессой. Поэтому, вполне естественно, когда они наконец через годик затеялись жениться, мне была предложена почетная роль свидетеля.
Должен признаться, не люблю я свадьбы. Как, впрочем, и похороны, и другие праздники, на которые собираются люди, объединенные какими-то другими интересами, кроме желания именно сейчас увидеть именно друг друга, потому что им вместе хорошо. Но, раз уж я был практически виновником этой свадьбы, отказаться не получилось, и я честно выполнил все положенные обязанности. Наконец, около полуночи, когда народ начал расползаться из
Весь день над женихом нависали родители и по совершенно варварскому обычаю не давали парню выпить. Бедняге за весь день досталась всего пара фужеров шампанского.
Поэтому, как только мы оказались в такси, тезка наковырял у меня в сумке бутылку, плавным движением свинтил крышку и радостно присосался к водке. Пока опешившая невеста среагировала с переднего сиденья и бутылку-то отняла, жених успел сделать несколько больших глотков, поэтому дорога до дома прошла весело. Заскучал жених только при входе в подъезд, когда невеста категорично отобрала у меня сумку с ворованными бутылками и обещала налить нам по сто грамм, и не больше, мол, хватит пить, первая брачная ночь — не для этого вовсе.
Романтиком мой друг не был, никаких новых и удивительных открытий первая брачная ночь ему не сулила, и по его лицу было видно, что ему было бы сейчас гораздо веселее выпить еще стакана по три на лицо и посидеть на кухне, поболтать. Но невеста была непреклонна. Зная прекрасно, что будет с ее новоиспеченным благоверным после трех стаканов, она твердо повторила про сто грамм и в койку, и тезке пришлось смириться.
Я ж был хитер и замыслил коварное. Зная невесту и зная жениха как облупленных, я просчитал возможный конфликт интересов и еще в такси перепрятал одну из ворованных бутылок из сумки за пазуху. Пока народ, входя в квартиру, толпился в прихожей, я замешкался на лестничной клетке и запрятал заныканную бутылку под щиток электросчетчика.
План был такой. Когда свидетельница уже будет сладко спать, я выйду на лестницу, как бы покурить, заберу оттуда водку, покашляю перед дверью, за которой брачуются жених с невестой, жених наверняка поймет мой сигнал и выйдет, мы тогда пойдем на кухню и скушаем водку. А дальше будем продолжать кто что может, но теперь уже довольные и счастливые.
Не зная, что у меня есть такой хитрый план, жених капризничал и требовал минимум стакан, но невеста была непреклонна. Затолкав благоверного в комнату, она отправилась в душ, через пять минут, пробегая через нашу проходную комнату, хитро подмигнула свидетельнице, показала мне кулак и закрыла за собой дверь.
Свидетельницу я знал не первый день, романтических сюрпризов тоже не ждал, поэтому терять время мы не стали, а спокойно и деловито улеглись. Через час, как и планировалось, свидетельница сладко спала, а я был готов отправиться покурить. Выйдя на лестницу, достал заначку из щитка, отнес ее на кухню и засунул в морозилку, заодно достал из холодильника сыр и колбасу, чтобы было чем закусить.
Порубив закуску, я красочно разложил ее на тарелку и отправился под дверь к новобрачным, сигналить: мол, друган, ком цу мир.
Кашлять мне пришлось минут десять. Уже даже свидетельница зашевелилась от моего кашля и спросонок зачмокала губами, а жених все не вылезал из-за закрытой двери. Ну, нет и нет, спит, наверное, умиротворенно решил я, хлопнул стопочку, зажевал колбаской и отправился на боковую.
Разбудил меня наутро истеричный женский вой.
В одной ночнушке, с растрепанными волосами, молодая бегала по нашей комнате и рыдала:
— Уше-е-е-ел! Он уше-е-е-ел!!!
Выяснилось что, когда молодая утром проснулась, она не обнаружила в постели своего благоверного, решила, что он отправился
пописать, но когда он не вернулся через полчасика, вышла из комнаты, проверила кухню, ванную и туалет — благоверного нигде не оказалось. Более того, выяснилось, что пропала и вся его одежда со стула в ее комнате.— Он уше-е-ел!!! — выла она.
— Ясен пень, — утешал я ее. — Обиделся на то, что ему не дали водки, и отправился к себе домой, чтобы все-таки выпить. Фигня вопрос, сейчас вернем, помиритесь!
Однако родители молодого, разбуженные моим звонком, доложили, что никто не приходил, все спят, отстаньте.
— А ведь и правда, — вдруг сообразил я, — ведь мы же спали в проходной комнате. Никто через нас не проходил, иначе я проснулся бы…
— А-а-а-а!!! Балкон откры-ы-ыт, значит, он вылез через балко-о-о-он!!!! — рыдала молодая.
— Так ведь родители говорят, что не приходил, — пытался я ее успокоить.
— Он пьяный был, значит, его милиция забрала-а-а!!! — еще пуще убивалась молодая…
Тут окончательно проснулись родители молодого, сообразили, зачем мы им звонили, и с криками «Как — пропал???» набежали к нам в квартиру. И началось.
Вырывая друг у друга трубку, народ обзванивал морги, вытрезвители и больницы. Женщины, которым не досталось места у телефона, рыдали друг у друга на плече. Я старательно записывал на бумажку телефоны приятелей и знакомых, чтобы звонить им, если в моргах не окажется никого похожего.
И тут среди копошащейся и гомонящей толпы появился молодой.
Опухший и встрепанный, он стоял посреди комнаты совершенно голый, сжимая в руках комок одежды.
То, что началось, я описывать не буду.
Повторю только, что он мне потом рассказал, — как это получилось.
Он, натрахавшись, уже почти засыпал, как вдруг услышал, что открылась входная дверь, кто-то прошел на кухню, загрохотал холодильником и посудой, потом в соседней комнате послышался мужской кашель… Сообразив, что он спит не дома, а в чужой постели, он с ужасом понял: «Муж пришел!!» На цыпочках, стараясь не шуметь, в темноте собрал свои вещи и выглянул на балкон, но вылезать испугался и спрятался в платяной шкаф. Сидеть ему было неудобно, он начал щупать, что ему там упирается в спину, и обнаружил мою сумку с тремя с половиной бутылками водки, запрятанную молодой женой. Недолго думая он высосал сразу целую поллитру, отрубился и пришел в себя только наутро от непонятного гама и топота народа по квартире.
Тут, наверное, напрашивается какая-то мораль — фиг знает. Я оставляю пустую строку:
Впишите тут мораль сами, по своему вкусу.
Как я чуть не замерз
В далеком восемьдесят втором году дружил я с дочкой полковника, это просто какая-то жопа, доложу я вам. Если какая дама обмирает при виде парадных золотых погон и начинает мурлыкать песню Пугачевой про «настоящего полковника», мне хочется подойти к ней, заглянуть так ласково в глаза и шепнуть в ухо жарко и нежно: «Если прижмут к реке — крышка…» Потом отдам честь и уйду, печатая шаг — «ать-два», делая на ходу повороты через левое плечо.
Был тот папа-полковник мелковат, такого не послать в штыковую, и с биноклем ему не стоять на безымянной высоте — на цыпочках-то не по-солидному будет перед ординарцами… Пожалуй, только финансисты и медики таких размеров могут в нашей доблестной армии дослужиться до заветной папахи. Ну, может, и танкисты еще, как раз за то, что умеют собираться в маленький комочек внутри своих командирских бронемашин. Но этот был именно медиком, и, говорят, когда оперировал он в госпитале, подтаскивали ему в операционную специальную такую подставку, чтобы сподручнее было. Но зато все остальное делал он по-взрослому, как положено: типа водки литр выкушать, а потом, придя домой, орать на жену, забитую учительницу, и дочку-студентку: «Смир-р-р-рна!!!» — и если недостаточно смирна, то и по шее можно отхватить запросто. Короче, боялась подружка моя своего папу-полковника ужасно. Поэтому всегда часов в восемь вечера начинала суетливо оправлять юбку, застегивать лифчик и бежала в ванную смывать любовно нанесенные тени и помады. В десять у нее начинался комендантский час.