Тридцать три удовольствия

— Может, это опять какой-то розыгрыш?.. А может… может, я подцепил какую-нибудь заразу, когда мы купались в Ниле?

— Срочно нужен врач.

Я сбегал за Мухиным. Осмотрев таинственный знак на лопатке у Николки, он довольно спокойно отнесся к его появлению:

— Ничего страшного я пока не вижу. Пятна похожи на особую разновидность родимых пятен — так называемых сосудистых. Они возникают у человека в результате разрастания сосудов кожи. Могут появляться как поодиночке, так и целыми группами. Единственное, что заслуживает в данном случае внимания, это необычное их расположение. Похоже на игральную кость. А в остальном, как говорится, случай, не требующий немедленного хирургического вмешательства.

— Люблю я врачей, — рассмеялся я. — Если бы тебя, Николка, таким же точно образом, в виде игральной пятерки, прострелили в пяти местах на левой лопатке, он бы тоже пришел и сказал: «Не вижу ничего страшного. Обыкновенные пулевые отверстия. Бывает, что они появляются в одиночку, бывает, целыми гроздьями. Они возникают в результате прохождения пуль огнестрельного оружия через тело человека. Труп в хорошем состоянии, и не вижу необходимости срочного хирургического вмешательства».

— Это точно, он так бы и сказал, — подтвердил Николка, немного успокаиваясь насчет внезапно появившихся родимых пятен.

— Вовсе я бы не так сказал, — буркнул Игорь.

— Слушай, эскулап, а эти пятна, они что, на всю жизнь мне теперь?

— Вероятнее всего, что да, на всю жизнь. Могут, конечно, и исчезнуть, но скорее всего нет. Я не вижу ничего страшного. Как бы такая натуральная татуировка. Носи на здоровье.

— А как там наш миллионер? — поинтересовался я.

— Здесь случай более серьезный, но тоже не смертельный. Он уже полакомился шампанским и прекрасно себя чувствует. Правда, неизвестно, чем все кончится, потому что оно стало поступать к нему в больших количествах.

— То есть? Откуда?

— Оказывается, все писатели имели при себе по две бутылки шампанского. Кто-то надоумил их взять этот напиток с собой в Египет, потому что, якобы, можно в Каире продать каждую бутылку за пять долларов. И некоторые, особо настойчивые литераторы даже нашли места, где можно было действительно сдать товар. Сегодня они обещали отвести всех остальных туда же, но тут эта история дошла до сведения нашего Ардалиона, и он предложил купить все шампанское по шесть долларов за бутылку. Теперь у нас там не номер, а целый приемный пункт.

Это заслуживало внимания, и мы пошли посмотреть. Действительно, в номере, где поселились на последнюю египетскую ночь Тетка и Мухин, писатели Кафиров и Харло держали в руках по две бутылки шампанского. Еще десять таких же бутылок уже стояли рядом с Ардалионом Ивановичем, который важно восседал за журнальным столиком и заставлял писателей, сдающих шампанское, расписываться в ведомости. Сдав свои две бутылки, Кафиров важно поставил свою подпись в документе и получил двенадцать долларов от «писателя из Подмосковья».

— Господин Кефир, будьте любезны, — сказал Тетка, рассчитываясь с клиентом и пожимая ему руку. — Кто следующий?

— Гх-м… Харло. Марлен Петрович. Детский поэт.

— Если не ошибаюсь, кличка — Харя. Расписывайтесь в двух графах. Вот здесь — «шампанское сдал», и здесь — «деньги получил».

— Надеюсь, этот документ не получит хождения? — потупился детский поэт.

— Получит, но очень не скоро. В книге «Мои встречи с литературой и литераторами». Она по завещанию будет издана только после моей кончины. А я намерен прожить еще лет сорок. Так, получите. И передайте всем остальным, что сегодня я принимаю только до шести часов вечера.

— Ардалион! Ты с ума сошел! — воскликнул Николка, когда детский поэт по кличке Харя удалился. — Ты что, собираешься таскать с собой эту тяжесть?

— Зачем же? Сегодня все выпьем. Ну, а останется пара бутылочек, возьмем с собой в Турцию.

— Можно? — раздался голос в приоткрытой двери.

— С товаром? — важно спросил купец.

— С товаром. Только у меня это… «Салют».

— «Салют» принимается по три доллара. Фамилия?

— Зойферт… Вообще-то, если так, то я лучше попробую еще где-нибудь пристроить. Или дайте нормальную цену.

— Три доллара и ни цента больше.

— Так вы мою фамилию тогда вычеркните. Прощайте.

— Я вашу фамилию еще и не успел записать.

После Зойферта пришли еще писатели Дундич, Быстрый, Талалаев и кабардинская поэтесса Джакова, которая принесла аж четыре бутылки. После писателя Чурыни, который принес только одну бутылку, признавшись, что вторую уже выпил, поступление шампанского прекратилось. Итого было сдано двадцать шесть бутылок, одну из которых приемщик уже успел вылакать.

После ужина вся наша писательская компания отправилась на прощальный вечер, да не куда-нибудь, а на теплоходик «Дядюшка Сунсун». При встрече с господином Хасаном я выразил удивление, что он жив, на это он, смеясь, ответил, что он вовсе не Хасан, а его брат-близнец Сулейман. При этом он, не скрываясь, подмигнул Ардалиону Ивановичу и еще громче рассмеялся.

Программа была точно такая же, как когда мы приходили сюда впятером десять дней назад. Когда появилась Закийя, Николка и Ардалион одновременно ткнули меня с двух сторон в бок. В первый миг у меня прихлынула кровь к сердцу, но потом я больше обращал внимание на то, как зрители реагируют на ее замечательные танцы. Неприятно было видеть восторженные глаза, похотливо разинутые рты, хлопающие ладоши, а оттого и сама Закийя, моя возлюбленная Закийя, была мне неприятна. Я вспомнил, каким огнем опалила она мое сердце тогда, и удивлялся, что теперь во мне было так пусто и так глухо по отношению к ней. Я заметил, что черты лица ее чересчур слащавы, глаза слишком блестят, живот слишком притягивает взор, руки уж очень гибки… Я видел, как вспыхнули глаза Закийи, когда она увидела меня, но вспомнил, что за ночь, отданную мне, она взяла плату у Ардалиона Ивановича, и ответил ей презрительным взглядом. Лучше бы мне умереть было тогда в объятиях Бастшери, чем узнать потом, что любовь была продажной.

Но нет, у меня все-таки было свидание с Бастшери. Закийя тут не при чем. Она просто послужила нам, одолжив Бастшери свое тело, которое теперь плясало для всех танец живота. Я не мог больше смотреть на танцовщицу Закийю, встал и вышел из зала, спустился на нижнюю палубу, закурил и, облокотившись о перила, смотрел, как мимо борта «Дядюшки Сунсуна» проплывают берега, огни зданий, высокие белоствольные и обычные пальмы. Закийя подошла ко мне, горячо дыша после только что исполненного танца, и взяла под руку. Мало того, она прикоснулась щекой к моему плечу:

— Why is my sahib so sad tonight? [54] — спросила она нежным голосом. И то, что она говорила по-английски, а не на том дивном наречии, на котором объяснялась со мной в ту ночь, раздражало меня. Я выпрямился, повернувшись к ней лицом, и сказал:

— Your dance is really wonderfull, miss Zakiya. The public is amazed [55] .

Она улыбнулась слегка виновато:

— It seems to me that you are not glad to see me. Maybe you do not love me anymore? [56]

54

Почему невесел сегодня мой сагиб? (англ.).

55

Ваш танец поистине прекрасен, мисс Закийя. Публика в восторге (англ.).

56

Мне кажется, вы совсем не рады видеть меня. Может быть, вы уже меня не любите? (англ.).