Тридцатилетняя война

Несмотря на беды, обрушившиеся на Габсбургов, в Париже не особенно ликовали по этому поводу. Ришелье был недоволен своим шведским союзником. Последние сто лет политика Франции в отношении Германии строилась на том, что она выступает в роли «заступницы германских свобод», а альянс с князьями ей нужен для того, чтобы укрощать императора. Шведский король пренебрег расчетами не только Саксонии, но и Франции, взяв на себя миссию главного распорядителя судьбы Германии.

Положение Ришелье было незавидное. Хотя кардинал и рыл яму Габсбургам, он все же был католиком, и для него было исключительно важно сохранять добрые отношения между лигой Максимилиана и французским двором. Густав Адольф уже дважды скомпрометировал кардинала: сначала растрезвонил на весь мир об альянсе, заключенном в Бервальде, а затем прошел по епископствам Центральной Германии, не меняя, правда, их вероисповедание, но вытесняя епископов, кромсая земли и беспечно раздавая их своим маршалам. Не случайно Максимилиан набросился на кардинала, требуя разъяснить, какие цели преследовал Ришелье, субсидируя короля Швеции.

Ришелье срочно отправил одного посла успокаивать Максимилиана [834] , а другого — вразумлять шведского короля. Первое поручение исполнить было трудно, второе — невозможно. Брезе, зять кардинала, имел инструкции добиться нейтралитета для лиги. Взамен лига должна стать союзником Франции и уступить ей ключевые крепости на Рейне [835] . Инструкции Брезе еще раз показали то, как Ришелье ошибался в Густаве Адольфе. Чувствуя себя арбитром Германии, шведский король не мог позволить себе отказаться от полного контроля над Рейном и своих завоеваний. Когда Брезе в отчаянии намекнул, что Густав Адольф может владеть всей Северной Германией, если уступит Рейн Франции, король рассвирепел и гневно заявил послу: он защитник, а не предатель интересов Германии. Во Франкфурт спешно приехал Эркюль де Шарнасе, готовивший прежний договоре королем, чтобы умиротворить разбушевавшегося союзника [836] . Однако все попытки уломать его закончились тем, что он согласился гарантировать частичный нейтралитет только для курфюрста Трира [837] , и Брезе пришлось утешиться подарком в виде золотой ленты к шляпе стоимостью шестнадцать тысяч талеров [838] .

834

Fagniez, Le Pere Joseph et Richelieu, Paris, 1894,11, pp. 494—500.

835

Avenel, IV, pp. 251-254.

836

Avenel, IV, pp. 257-259.

837

Lundorp, IV, pp. 275-258.

838

Brefvexling, II, i, p. 760.

Поведение Густава Адольфа ставило в тупик не только Ришелье, но и германских князей. Несмотря на подходы императора и испанского посла [839] , невзирая на переговоры, которые уже начал вести Валленштейн с Арнимом [840] , Иоганн Георг не осмеливался заключать сепаратный мир. Курфюрст предлагал королю воспользоваться тем, что он сейчас фактически господствует в Германии, и начать мирное урегулирование, но Густав Адольф не стал и слушать, негодуя и презирая своего союзника. Больше того, он заподозрил тайный сговор как между Арнимом и Валленштейном, так и между Иоганном Георгом и его давним соперником королем Дании. Однажды шведский монарх, не выдержав домогательств саксонского посла, выпроводил его, сердито заявив, что «он начал это великое дело с Божьего благословения, с Божьей помощью его и закончит» [841] .

839

Hallwich, Briefe und Akten, I, pp. 527 Г

840

Irmer, Die Verhandlungen Schwedens, I, pp. 107—108.

841

G. Droysen, Die Verhandlungen "uber den Universalfrieden im Winter 1631—1632. Archiv f"ur Sachsische Geschichte. Neue Folge, VI, pp. 223—226.

Адлер Сальвиус, агент короля, со времени похода по Центральной Германии ублажал курфюрста Бранденбурга разговорами о том, как хорошо было бы выдать за его старшего сына единственную дочь и наследницу Густава Адольфа [842] . Но когда послы курфюрста во Франкфурте поинтересовались мнением шведского короля насчет мира, он сказал им, что в интересах самой протестантской Германии не может даже и думать об этом. Протестантские князья исходили из того, что новые завоевания лишь озлобят католическую партию, породят больше врагов, и лучше бы остановиться и удовольствоваться тем, что достигнуто. Однако Густав Адольф мыслил масштабами империи, он перестраивал жизнь на завоеванных землях, подстегивал торговлю и предпринимательство, наметил объединить кальвинистов и лютеран [843] , нацеливаясь на то, чтобы разрушить прежнюю хаотичную империю и создать новую. В долгосрочном плане его помыслы, возможно, и содержали здравое зерно, но на ближайшую перспективу желания князей, озабоченных бедственным состоянием страны, казались более разумными.

842

R. Schulze, Die Projekt der Vermahlung Friedrich Wilhelms von Brandenburg mit Christina von Schweden. Halle, 1898, pp. 2—3 f.

843

Westin, Negotiations about Church Unity, pp. 135—136; Gebauer, Die Restitutionsedikt in Kurbrandenburg, pp. 235—236.

Какое место в этой новой империи собирался занять сам Густав Адольф, неизвестно. Официально он говорил о себе как о заступнике протестантов, хотя однажды обронил в разговоре с герцогом Мекленбурга: «Если бы я был императором…» [844] Формально в этом не было бы ничего необычного. Теоретически империя не являлась национальным германским государством, она скорее представляла собой многонациональное образование, от которого превратности судьбы сохранили германоязычный фрагмент. На императорский трон в разное время рассматривались кандидатуры французского и даже английского королей, итальянцев, испанцев, датского короля. Густав Адольф со своими балтийскими наклонностями, протестантской верой и превосходным знанием немецкого языка был бы императором не хуже Фердинанда с его испанскими обязательствами, итальянскими интересами и католицизмом. Для севера он был бы даже более подходящей кандидатурой. Кроме того, у него имелась только одна дочь, супруга вряд ли могла принести еще детей, и если бы дочь, как и намечалось, вышла замуж за наследника Бранденбурга, то началась бы германизация шведской династии и самой Швеции с неизбежным ее вхождением в более развитое и населенное содружество германских государств.

844

Kretzschmar, Gustav Adolfs Plane und Ziele in Deutschland und die Herzoge von Braunschweig und Luneburg. Hanover, 1904, p. 176 n. 1.

Тем не менее идея замены Фердинанда Густавом Адольфом вряд ли могла импонировать ведущим германским князьям. Располагая собственной внушительной армией и огромным опытом завоеваний, он потенциально мог стать еще большим деспотом, чем Фердинанд. Угроза раскола между севером и югом Германии еще не исчезла, и для любого германского государственного человека даже со средними умственными способностями было очевидно, что восхождение на императорский трон Густава Адольфа вызовет дальнейшее обострение конфликта, подтолкнет католических князей к единению между собой и с Фердинандом. В любом случае все зависело от доброй воли германских правителей, а у них, за небольшим исключением, ее не было. Наверно, о них Густав Адольф говорил: «Я боюсь глупости и предательства больше, чем силы» [845] . Создавая впечатление, будто он стремится заполучить императорскую корону, и раздавая германские земли своим маршалам [846] , Густав Адольф подрубал сук, на который хотел сесть.

845

Arkiv tillupplysning. Svenska Krigens, I, p. 521.

846

F. Bothe, Gustaf Adolfs und seines Kanzlers wirtschaftspolitische Absichten. Frankfurt, 1910, p. 179; Irmer, Die Verhandlungen Schwedens, I, p. 111.

В феврале во Франкфурт приехал Фридрих Богемский, и шведский король принял его с особыми почестями. Возмущая конституционалистов, Густав Адольф подчеркивал его первенство, чествовал не как курфюрста, а как правящего монарха, настаивая на перечислении всех его титулов, без каких-либо изъятий [847] . Обхождение было поистине великодушным и уважительным, и даже сам свергнутый государь засомневался в их искренности. Фридрих признался бранденбургскому послу: он не видит причин для продолжения войны, кроме трудностей, связанных с «удовлетворением запросов короля Швеции» [848] . Узнав позже, что Густав Адольф намерен возвратить его в Пфальц в качестве вассала шведской короны, Фридрих вспомнил о собственном достоинстве и наотрез отказался [849] . Одно дело иметь союзника, другое — господина. Позиция непрактичная, но единственно возможная в то время для германского князя.

847

Spanheim, p. 226.

848

Aitzema, I.pp. 1260-1261.

849

Moser, Patriotisches Archiv, VI, pp. 176—184.

В неудобном положении оказался и зять Иоганна Георга ландграф Гессен-Дармштадтский. Все лето он посредничал между тестем и императором, а когда осенью его принудили стать союзником Густава Адольфа, ландграф попытался склонить к миру завоевателя [850] . Король заподозрил, что ландграф куплен императором. Когда ландграф пожаловался на дисциплину солдат, расквартированных в Рюссельхайме, король язвительно спросил: не продался ли он императору? Густав Адольф при всех называл его «миротворцем на побегушках у Священной Римской империи» [851] .

850

Hurter, Friedensbestrebungen Ferdinands II, pp. 14 f.; Irmer, Die Verhandlungen Schwedens, pp. 8—68 passim; Droysen, Die Verhandlungen "uber den Universalfieden, pp. 144—145.

851

Irmer, Die Verhandlungen Schwedens, I, p. 109; Spanheim, p. 211.

Чуть ли не ссора разгорелась во время разговора после ужина 25 февраля 1632 года. Густав Адольф, как обычно, разглагольствовал о том, что он сражается за немцев только по доброте своего сердца. «Пусть император за мной не гоняется, и я не буду гоняться за ним», — сказал вдруг король и, повернувшись к ландграфу Гессен-Дармштадтскому, добавил: «Ваше высочество, передайте ему это. Я знаю, что вы хороший империалист». Ландграф хотел было запротестовать, но Густав Адольф не дал ему и рта открыть: «Тот, кто получает тридцать тысяч талеров, должен быть хорошим империалистом». Побелевший от негодования князь все-таки промолчал [852] , а Густав Адольф продолжал рассуждать о неизбежности войны.

852

Moser, Patriotisches Archiv, IV, pp. 466—473.

7

2 марта 1632 года король снова двинулся в поход, оставив Рейн на попечение Бернхарда Саксен-Веймарского, встретился с маршалом Горном в Швайнфурте, а оттуда направился в Нюрнберг, где должны были сойтись все его войска. Здесь его приняли восторженно, муниципалитет задарил подношениями [853] , и, набрав еще сорок тысяч рекрутов, Густав Адольф приготовился идти на юг, сначала в Аугсбург, потом в Баварию.

Желая сохранить верность Ришелье, но боясь больше Густава Адольфа, Максимилиан в итоге сыграл на руку шведскому королю. Французский агент побуждал его к тому, чтобы придерживаться нейтралитета. Однако страхи были столь велики, что он даже и не пытался отмежеваться от армии Тилли и в марте написал Фердинанду, прося его вызвать Валленштейна [854] . Боясь потерять земли, Максимилиан принес в жертву свой нейтралитет и все то, что получил в результате увольнения генерала. 1 апреля он присоединился к Тилли в Ингольштадте, дав Густаву Адольфу все основания для вторжения в Баварию.

853

Monro, II, p. III.

854

Hallwich, Briefe undAklen, 11, p. 277.

Получив подкрепления численностью пять тысяч человек, которых Валленштейн, потянув время и демонстрируя нежелание, все-таки прислал, Тилли отступил на восток, имея в виду удерживать линию по реке Лех. 7 апреля Густав Адольф форсировал Дунай у Донаувёрта и тоже пошел на восток, опустошая все на своем пути, чтобы никакая другая армия не могла найти себе пропитание [855] . Войска уничтожали даже молодые посевы, скармливая их лошадям. Все это время Валленштейн стоял на границе Богемии со своей армией в двадцать тысяч человек [856] , которых он набрал, но не хотел куда-либо вести. Неделями и венское правительство, и император, и сын императора, молодой и гордый эрцгерцог Фердинанд, тщетно умоляли генерала объявить свои условия и прийти к ним на помощь [857] . Валленштейн хранил гробовое молчание даже тогда, когда шведский король перешел Дунай. 14 апреля Густав Адольф добрался до реки Лех, на противоположном берегу на лесистой возвышенности уже стоял лагерем Тилли. Отправившись в разведку, Густав Адольф заметил на другом берегу часовых. Солдаты, не узнав его, с невинной дерзостью прокричали: «Где твой король?» — «Ближе, чем вы думаете», — ответил Густав Адольф и пришпорил коня [858] . Ночью он распорядился выстроить из лодок мост, а утром три сотни финнов под непрерывным огнем Тилли перешли на другую сторону, чтобы возвести земляные укрепления для шведских батарей. Под прикрытием пушек вскоре переправилась и вся армия. Тилли не осмелился атаковать шведского короля. Густав Адольф, перейдя на другую сторону реки, довольно быстро взял штурмом холм; ему, как всегда, помогали искусная тактика и везение. Тилли, раненного в ногу, унесли в тыл, а за ним и его заместителя Альдрингера, без сознания, с размозженным черепом. Остатки армии спасались отступлением. Артиллерия и обозы в основном остались на поле боя, и потрепанное войско Тилли вряд ли смогло бы уйти, если бы ураганный ветер следующей ночью не заблокировал дороги поваленными деревьями [859] .

855

Lammert, pp. 120, 124.

856

Droysen, Gustaf Adolf, II, p. 553.

857

Foerster, Wallenstein, II, pp. 196 f.; 202 f.

858

Droysen, Gustaf Adolf, II, p. 587.

859

Chemnitz, I, p. 310; Brefvexling, II, viii, p. 55; Poyntz, 65; Swedish Intelligencer, II, p. 142.