Тридевять земель

В том, что случилось с мужем, её трогала прежде всего одна сторона дела, которая подтверждала её правоту, и ей и впрямь казалось, что такая беспорядочная, не считающаяся с правилами жизнь неминуемо должна была привести к подобному исходу.

* * *

Когда Наташе было года четыре, между Вячеславом и дочкой сама собою сложилась игра, участниками которой, помимо Наташи и самого Вячеслава, выступали ещё три существа. Троица эта вытворяла презабавные штуковины, доставала жемчуг со дна морского, возносилась к небесам, доставляла вести быстрее сотовой связи, освобождала принцесс, которые по своему извечному назначению, прежде чем обрести нерушимое счастье, были обречены на страдания неволи в неведомых краях, и, можно сказать, волшба её не признавала никаких границ. Там, где в силу своей природы пасовал Бобик, на помощь являлась Ворона; там, где по тем же причинам Ворона не достигала цели, Бобик свершал последнее усилие – именно то, которое требовалось каверзными условиями произвольно придуманных игр. Капризы и фантазии этих самодельных персонажей чаще всего бывали бессмысленными, но всё чаще выходило так, что они утверждали добро и попирали зло. С Вороной и Бобиком всё было нипочем, ко всем замкам жизни имелся у них ключ, всё было волшебным, хотя и без всякого волшебства оно и было таким само по себе: зимний лес, заваленный снегом, снеговики из напитанных влагой его пластов, усы для них из влажных веточек березы, мокрые варежки, сопли из носа, шишки вместо глаз, или сивый мороз, накатанная горка, треснувшая ледянка…

Вячеслав уже не помнил, под влиянием каких причин сложилась эта троица, но сейчас он с тоскливым ужасом в душе думал о том, что это подлое время вымыло из его памяти имя третьего участника. Ворона с Бобиком были налицо, а вот кто тут был третьим, он к своему кромешному стыду назвать не мог.

Неприятное открытие настолько поразило его, что, дойдя до своего подъезда и глянув на окна, Вячеслав помедлил и направился то ли в "Спорт-бар", то ли к Александру Карловичу. В обе эти точки путь лежал через разбитый за домом парк. Гравиевая дорожка, петляя между дубами и берёзами, вела на соседнюю улицу, а один её отросток, короткий и прямой, выводил к школе. На развилке стояла доска объявлений. Проходя мимо, Вячеслав всегда по привычке поглядывал туда. В тот день он заметил на доске что-то необычное – это были простые листы белой бумаги с напечатанными принтером стихами. Первые два принадлежали Некрасову, ещё одно – Пушкину.

Ты проснёшься ль, исполненный сил,Иль, судеб повинуясь закону,Всё, что мог, ты уже совершил, —Создал песню, подобную стону,И духовно навеки почил?Некрасов "Размышления у парадного подъезда"Покорись, о ничтожное племя!Неизбежной и горькой судьбе,Захватило нас трудное времяНеготовыми к трудной борьбе.Вы ещё не в могиле, вы живы,Но для дела вы мёртвы давно,Суждены вам благие порывы,Но свершить ничего не дано…Некрасов "Рыцарь на час" Паситесь, мирные народы!Вас не разбудит чести клич.К чему стадам дары свободы?Их должно резать или стричь.Наследство их из рода в родыЯрмо с гремушками да бич.Пушкин "Свободы сеятель пустынный"

В эти бурные дни Вячеслав ожидал увидеть на доске объявлений всё что угодно, – прокламацию, призыв, манифест, но стихи русских поэтов оказались настолько неожиданными и по силе воздействия и ясности до такой степени превосходили любую мыслимую листовку, что он в изумлении некоторое время перечитывал эти, в сущности, отлично знакомые всем строки.

* * *

На маленькой бетонной площадке перед «палатами» Александра Карловича стоял «Мерседес» представительского класса, и, видимо, стоял уже давно, потому что человек, занимавший водительское место, дремал, откинув на подголовник жирный затылок. Недоумевая, что за важные посетители пожаловали в столь колоритный уголок, Вячеслав, прежде чем зайти, всё же позвонил по телефону.

– Заходи, – сказал Александр Карлович, Вячеслав зашёл и остолбенел.

Рядом с Александром Карловичем, одетым как обычно – с неопрятным шиком мастера на все руки, прямо под своим собственным изображением сидела мифическая блондинка с плаката, только теперь это всё-таки была уже не девушка, затянутая в мотоциклетный комбинезон, а довольно зрелая женщина в элегантном брючном костюме.

Выражение лица Вячеслава было настолько обескураженным, что Александр Карлович и его гостья невольно усмехнулись.

– Похожа? – без особых церемоний поинтересовался Александр Карлович.

Вячеслав немного растерялся и не знал, как именно уместно себя вести.

– Что, постарела? – с нетрезвой откровенностью обратилась к нему блондинка.

Перед ними на низком столике стояла почти пустая бутылка клюквенной настойки. Пепельница был полна окурков. Вячеслав вопросительно глянул на своего друга.

– Марина, – сказал Александр Карлович, топя очередной окурок в пепельнице, – это Славка. А это Марина, – добавил он, удивлённо посмотрев на стоящего Вячеслава. – Маринка, мы нальём ему рюмку?

– Обязательно! – бодро сказала Марина. Она старалась казаться весёлой, смотрела прямо и открыто, но далеко в глазах, за первой линией обороны залегла грусть, отчего они казались ещё прекрасней.

– Ну, что, солдат, – насмешливо сказала Марина и погладила Александра Карловича по лысому лбу. – Тебе уж и волос не взъерошить.

Палец её, обратил внимание Вячеслав, украшало кольцо с бриллиантом, удивительно соразмерным изящной оправе тёмного золота – произведение настоящего искусства. – Это мы тут вспоминали, – пояснила она Вячеславу. – Это когда Сашка только из армии пришёл, поехали ночью на Воробьёвы горы, там на смотровой рядом с церковью тётки цветы продавали. А жара была страшная. Ну Сашка и попросил у одной: «Мать, дай попить солдату». – Марина закатилась от смеха. – А та отвечает: «Иди отсюда, солдат».

– Не иди, а езжай, – поправил Александр Карлович. – У меня тогда «Ява» была.

Вячеслав ногой придвинул к столу самодельную табуретку и уселся напротив.

– А вы, Слава, на митинги не ходите? – спросила вдруг она.

– Да нет, – ответил Вячеслав как-то задумчиво, – не хожу.

– Мне Кондрашов говорит, – повернулась она к Александру Карловичу, – у них там в администрации просто паника. По два совещания в день.

Но Александр Карлович происходящие в городе политические волнения близко к сердцу не принимал, отчасти, может быть, и потому, что его этническая родина, о встрече с которой он так неторопливо и обстоятельно размышлял, наслаждалась общепризнанным, эталонным благополучием, и только махнул рукой.

– Ничего не выйдет, – сказал он. – Могут не бояться.

– А мы и не боимся, миленький, – улыбнулась Марина, а Александр Карлович, причмокнув, подмигнул Вячеславу.

– Высоко летает девка, – насмешливо сказал он.

Марина глянула на Вячеслава с шутливым вызовом и тряхнула волосами, подтверждая этим движением слова Александра Карловича. Но тут же игривость сменилась жесткой угрюмостью, которая наконец выбралась из подо всех масок.

– Она сказала – «иди», – вдруг как-то зло проговорила Марина.

Александр Карлович опустил лицо и ничего не сказал.

– Ну, мальчики, мне пора, – сказала Марина.

– Всего доброго, Слава, приятно было познакомиться, – обернулась она к Вячеславу, а Александра Карловича поцеловала в небритую щёку.

Слышно было, как завёлся мотор и как шины медленно катящейся машины прошуршали по гравию. Как только эти звуки стихли, Александр Карлович включил магнитофон, и голос Фреди Кинга деликатно проник в накуренное пространство.

– Ты спрашивай, не стесняйся, – разрешил Александр Карлович. – Если есть что.