Триггер убийства

– Ученые уже столько времени изучают эту любовь! В пробирке вывели! А противоядие никак не придумают, – проворчал подполковник.

– Нельзя противоядие. Любовь – это комплексная эмоция. Механизм сходен со стрессом и болезнью. Но проявляется в каждом организме по-разному. У одного руки трясутся, другой потеет, у третьего расстройство желудка. Как изучать психоз совместно с диареей? Никак!

Самбуров покосился на нее недовольно и подозрительно, девушка удобно устраивалась в кресле.

Он сосредоточился на прохождении старого раздолбанного серпантина, шедшего вдоль линии побережья. Трасса «Таврида», красивым росчерком проведенная через полуостров, предлагала кратчайшее расстояние, ровное покрытие, безопасное движение в виде двух полос в каждую сторону, размашистые съезды, на которых можно скинуть скорость, и лишь пару заправок, как оазисы отдыха.

Трасса «Таврида» служила государственным интересам.

Серпантин, прижатый горами к морю, использовали местные жители горных и прибрежных поселков, иногда отдыхающие, чтобы перебраться в ближайшее местечко. Бесконечные витки дороги ремонтировали заплатками, а то и просто засыпали колдобины гравием. Края, сползающие в пропасть, укрепляли естественными насаждениями, проще говоря, держались они на насмерть сплетенных корнях столетних деревьев. Частенько приходилось разъезжаться поочередно или сползая колесом на обочину. Тихоход на серпантине собирал за собой длинную вереницу машин, и тогда приходилось останавливаться.

Но все недостатки таяли, словно зефирка в чашке какао, в сравнении с видами, которые открывались с дороги. Горы слоями, темными и внушительными, отсоединялись друг от друга, насаживали на свои пики низкое небо. Из туч и облаков вились веревочки тумана и спускались в море. Море блестело золотыми бликами и уводило взор за горизонт.

Красота захватывала дух. Невольно посещала мысль – разве могло появиться такое совершенное зрелище без участия кого-то всемогущего, имеющего сакральные знания о жизни, красоте и гармонии? Где та божественная рука?

Самбуров завернул на смотровую площадку, в глубине которой стояла маленькая часовня.

– Пойдем, – он легонько толкнул Киру в бок.

Девушка удивленно вскинула на него взгляд.

Григорий за руку вывел ее из машины, потянул за собой на самый край пятачка. Развернул полубоком к морю, чтобы в поле зрения попадали еще и горы, бухтой отгораживающие какой-то поселок, находящийся внизу.

– Смотри. Дыши, – приказал он, обняв ее сзади за плечи.

И она послушалась. Они стояли и смотрели.

В машину Григорий вернулся довольным и счастливым, будто совершил что-то важное, как служение богу.

Глава 23

Кира вылезла из машины и с наслаждением потянула спину, помахала руками и ногами. Сидеть целый день, даже ей, спортивной и физически подготовленной, давалось нелегко.

– Это расследование все сплошь из каких-то отдельных кубиков, – бурчал Самбуров. – Ни одной приличной версии толком так и не нарисовалось. Нормальные люди совершают нормальные линейные преступления, а не вот такое!

– Ага, украл, выпил – в тюрьму. Украл, выпил – в тюрьму. Романтика. Не ворчите, товарищ подполковник! – посоветовала Кира, поглядывая по сторонам. Восторженно, с предвкушением, будто ожидала встретить старых друзей. – Сейчас возлюбленного Сенежской найдем, все побежит быстрее.

– Я так понимаю, ты много раз бывала в Коктебеле. Давно в последний раз? – Самбуров обвел взглядом улочку, по которой они спускались к морю.

Они вышли на вымощенную камнем набережную, огражденную белой балюстрадой, с фонарями и скамейками в стиле ампир. Потянулись кафе и магазинчики с крымскими сладостями и сувенирами. Лениво прогуливались отдыхающие. Все как в остальных курортных городках, но только на первый взгляд. При подробном рассмотрении и некотором пребывании в городке проявлялись иные настроения, свойственные только Коктебелю. Здесь с тебя спадали оковы условностей, долженствований, вообще проблем и забот. Здесь хотелось нараспев читать Бродского или Гумилева, и становилось стыдно, если ты их не знаешь. Рассматривая картины, выставленные местными художниками, тянуло обсудить с ними, под каким небом так удивительно правдоподобно прорисовано море и как дивно передана игра светотени. Откуда возьмется понимание живописи, задаваться вопросом не следовало. Дойдя до джаз-банда, окруженного почитателями этого стиля в музыке, постараться удержаться, не забрать из рук музыканта саксофон и не вписаться в мотив, словно играл с ними всю жизнь.

Унимаешь танцующую и рвущуюся к свободе душу и оседаешь в ближайшем кафе.

– В прошлом году, на джазовом фестивале, – Кира восторженно хлопнула глазами и улыбнулась. – Удивительная страна Коктебель, не похожая ни на что в мире. А еще я была здесь в позапрошлом году и до этого. А первый раз, лет в двадцать, с девчонками из рок-группы. Тоже на каком-то фестивале.

– Секс, наркотики, рок-н-ролл? – Самбуров вскинул брови, и взгляд стал пытливым и хитрым.

– Почти, – хмыкнула Кира. – Музыка, танцы до утра, ночные купания, любовь… Я позировала всем художникам, которые желали меня запечатлеть. А еще мне гадали здесь на рунах. Не помню уже, что рассказали. Но произвело сильное впечатление, хотя уже тогда я в это не верила. Вон тот ресторан. Пойдем. – Кира потянула его за собой в двухэтажное здание с лестницами, вынесенными на улицу, и балконом, нависающим над пляжем.

Девушка тыкала пальцем в какие-то позиции в меню, пока Григорий разговаривал по телефону.

– Ну что? У нас есть связь между Халиловым и Монголиным! – оповестил он, выдергивая ее из романтики Коктебеля.

– Какая? – Кира кивнула, демонстрируя готовность слушать.

– Они оба состояли в ОПГ «Залом». Монголин, под погонялом Монгол. Халилов – как Голем. Еще из лидеров Татьяна Николаевна нашла Фюрста, судьба того неизвестна. Поруча, этого убили еще тогда. Сенежская работала с Монголиным и сбежала из Крыма примерно в то же время, когда здесь пропала дочь Каляевой, – перечислял Самбуров, удовлетворенно встретив принесенные ему официанткой тарелки.

– «Залом» крышевали подпольные бордели, Монголин тоже имел интересы в области борделей и торговли женщинами, по всей видимости, оставшиеся с тех времен, – стала рассуждать Кира. – Сенежская в его организации бухгалтером работала. Как мать Сенежской выразилась? Продавала отдельно тело и душу? А Монголин хранит фотографию девушки…

– Сенежская причастна к пропаже дочери Каляевой, Анастасии Зоряниной? – спросил Самбуров, размахивая вилкой.

– Да. Но за Анастасию кто-то или мстить собрался или наказать Тамару Сергеевну. Она нехило испугалась и сиганула из Крыма подальше. Так испугалась, что десять лет сюда носа не казала. И по словам матери, вообще не собиралась ехать в родные места. Но нашелся герой-любовник и сбил ее с пути. Результат мы лицезрели два дня назад. – Кира сложила губы уточкой и картинно вздохнула. – Монголин, по всей видимости, готов был заложить и Сенежскую, и того, кто за ней охотится. Какая, говоришь, кликуха у Халилова была?

– Голем, – отозвался Самбуров. – Его судьба тоже неизвестна.

– Скорее всего, он сын кого-то из группировки «Салейм». Директор детдома сказал, что у одного из его пацанов был там отец. Еще одна причина, по которой Халилова отмазывали от пожара. Протекция его отца в авторитетной ОПГ.

– Ты права, – кивнул Самбуров. – Мы выяснили, что в «Салейме» в авторитетах был некий Ахат Халилов. Собираем информацию по обоим.

– Вот! Голем-Халилов это поджигатель в татуировках. – Кира водила ногтями одной руки по пальцам и ладони другой, задумчиво сверля полупустую тарелку с баклажанными рулетами. Потом отхлебнула из бокала вина.

– Возможно, – упирался Самбуров. Он все доел и оплатил счет, спеша покинуть ресторан. – Но сопоставить по субъективному портрету проститутки Лилии не получилось. Официантка Марина мужчину не опознала. Без татуировок и шрамов она не уверена, что это он. В ресторане он в очках сидел на пол-лица. Сама Лилия-то не очень уверена в портрете. Ну и татуировок на клиенте она не видела. При ней он не раздевался. Ну похож. Но это все косвенно. Бывший директор детдома тоже своего воспитанника не опознал. Столько лет прошло. Он сомневался, ты сама подтвердила, что он не врет.