Тригинта. Меч Токугавы

– Но вы видели!

– В этом-то и трагедия, прекрасная Лилит. Видеть, как они умирают, как Наоми убивает себя, и ничего не в силах изменить…

– Что вы сказали?
– я вырвала руку из-под его локтя.
– Ш'хина покончила с собой?

– "Смертию смерть поправ".
– помните, Иегошуа не раз повторял эти слова?
– он посмотрел так, словно взглядом хотел передать какую-то мысль. Будто опасался высказать её вслух.

– Умерев, он надеялся воскреснуть, тем самым сравниться с бессмертным Создателем… - задумчиво произнесла я.
– Вы надеетесь, у нее получится? Исполнить предназначение?

Он только пожал плечами и вновь взял меня под руку.

Некоторое время мы поднимались в полной тишине. Затем я заметила:

– Лучано стал человеком.

– Наверное, это и было самым заветным, самым сокровенный желанием вампира.
– кивнул Иван.

– А Яррист? Что с ним?

– Простите, Лилит, я и сам не понимаю. Кто знает, какие сюрпризы таятся в дарах Ш’хины? Я, например, обрел свободу.
– Семъяза слегка пожал плечами.
– Нас всех нашел король Таранис. После схватки с братом он спустился в пещеру...

– Это оно?
– мы одновременно взглянули вверх. Таранис поднимался по ступеням, небрежно опираясь на копье с длинным листовидным наконечником, испещренным древними знаками.

– Маккавей отыскал его после исчезновения Форега, и хранил все эти годы. Не беспокойтесь, теперь копье в надежных руках.

– Смертию смерть поправ.
– задумчиво повторила я.
– Вы думаете, она…

– Ничего я не думаю!
– оборвал меня Семъяза.
– Но верю. И давайте не будем об этом.

…Счастливчик постарался на славу: стол ломился от яств. Блюдо с жареным фазаном, другое с молочным поросёнком, груды фруктов, источающие сдобный аромат хлеба… Даже несколько древних, в паутине и пыли, кувшинов с заплесневелыми боками и залитыми черным воском горлышками. На серебряных столовых приборах - отблески сотен свечей.

Семъяза вышел к столу в черном смокинге, Лучано - в белоснежном фраке, король Таранис раздобыл где-то кожаную куртку с множеством замков и заклепок и такие же штаны - не иначе, порылся в гардеробе Вито.

Один Яррист так и не снял оплавленных доспехов, только страшный мертвый глаз прикрыл черной повязкой.

Спускаясь по лестнице, сидхе разглядывал череду портретов испанских грандов в костюмах разных эпох. Просмотрев все, король усмехнулся, и повернулся к Счастливчику.

– А вы не лишены тщеславия, Маккавей. Вот начнет кто-нибудь изучать ваши семейные портреты, и уверует в переселение душ…

– В моём замке, на протяжении веков, гостили самые разные люди.
– пояснил бывший вампир.
– Этот портрет, например, написал Караваджо - его сослали на Сицилию за какую-то мелкую провинность. А этот - Мазаччо, он гостил у меня несколько месяцев, лечился от чахотки… - Счастливчик скромно потупился.
– Кое-что я, разумеется, выставляю в музеях, Прадо, Лувре и других, по всему миру. Но жемчужину коллекции - круговую фреску "Битва в долине Меггидо" - я не показываю никому, кроме избранных. Она написана на стенах Львиного зала, и, как вы понимаете, не может быть перенесена в другое место. Если пожелаете, ваше величество, позже мы поднимемся в башню. Пикассо был гением, согласитесь. Я даже предлагал сделать его вечным - ну вы меня понимаете… Но он отказался. Боялся, что перестав испытывать животный страх смерти, не сможет творить… Замок Крови Господней хранит множество реликвий. Заботу о некоторых я нижайше попрошу принять на себя Рыцарей ордена Святого Динария - дабы не оказались они в неподобающих руках; другие же… Возможно, настал день, когда чудеса моего замка предстоит явить миру. Но!
– Счастливчик гостеприимно повел руками - прошу к столу!

– Вы приготовили поистине царское угощение, дон Лучано!
– я улыбнулась, принимая его руку.

– Ну что вы, солнцеликая донна! Мне это доставило истинное наслаждение. И… маленькая просьба: не зовите меня больше доном. В роли хозяина Сангре-де-Диос я устраиваю последний прием.

Яррист, проходя мимо нас, самым невежливым образом хрюкнул, затем, пинком подвинув тяжелое кресло, упал в него, схватил ближайший кувшин и, отбив горлышко о край стола, сделал могучий глоток.

Семъяза сел рядом с ним.

– Может, не следовало оставлять Ш'хину одну?
– спросил он.
– Если она очнется, хорошо бы, чтобы рядом кто-то был…

– Всё еще пытаетесь давать советы, дорогой братец?
– съязвил Барбаросса и отвернулся.

Что-то с ним было не так. Будто разжалась, распрямилась тугая пружина, спрятанная в груди. В движениях, вместо выверенной точности, появились широта и размах, единственный глаз блестел какой-то новой, незнакомой мне страстью, и весь облик Первого Рыцаря стал будто проще, доступнее. Он больше не опалял.

Глава 49

ГЛАВА 49

ИЕГУДА МАККАВЕЙ

Исповедь бывшего вампира

…Помню, как вошел он на наше подворье, кутаясь в серую плащаницу и нахлобучив капюшон до самого носа. Ростом Гигант на локоть превосходил любого, и, хотя плечи его были согбенны, а на спине дыбился горб, никто не принял бы его за недужного.

Мы с братьями в тот час грузили телегу хлебами, чтобы везти на рынок - небо только начинало светлеть за Ярдэйном. Тихий это был, и покойный рассвет. Мулы негромко фыркали во сне о своей, вестимо тяжелой, мульей жизни, на заднем дворе, просыпаясь, хрюкали свиньи, а над крышами окрест разносился чистый, звонкий крик петуха.

Когда он вошел и встал посредь двора, как истукан, показалось, что стихло всё не только у нас, а и во всём городе. Будто накрыли славный Ерушалайм железным ковшом, отделив твердь от небесного свода...

Лишь с заднего двора слышалось, как ругается птичница Салмонея: споткнувшись о свиную поилку, она рассыпала зерно.

Узнав Рефаим, мы удивились: давненько никого из них не встречалось средь людей. Да что я говорю! Еще прадед наш, бен Ахав, рассказывал бате, когда тот был маленьким, как его отец видал последнего Гиганта: заросшего диким волосом, голого и босого, в цепях, его водили по площадям, дабы простой люд мог подивиться на бывшего тирана...

Но это был точно он: ни от кого иного не становилось так пакостно, как от Рефаим: под кожей будто бегали полчища красных песчаных мурашей, а в черепе, вместо мозгов, копошились мучные черви… А еще говорили, если Гигант долго стоит на одном месте, то земля под его ногами сама собой начинает превращаться в соль и на ней больше ничего не растет. Но это уже были сказки, как мы в скором времени убедились.

Старший мой брат Илия шепнул Марку, чтобы тот бежал за отцом, а сам, подхватив ближайшую краюху, двинулся к Гиганту. Я, не растерявшись, зачерпнул ковшом водицы и пошел вслед за ним. Разломав краюху - от белого, пухлого излома шел такой аромат, что потекли слюнки, - Илия протянул кусок Пришедшему.

Рефаим, выпростав из-под одеяния черную свою клешню, принял хлеб, запил его водой и мы вздохнули свободней. К тому времени отец, предупрежденный Марком, вылетел из дому и распростерся ниц, повторяя древние слова подчинения. За ним повалился и Илия, вторя отцу: его, как старшего, обучали тайным премудростям. Мы с Марком тоже бухнулись на колени - по примеру.

На рынок в тот день так и не поехали…

Далее было вот что: пришлый назвался Форегъом, предводителем Падших. Как ему удалось вырваться из Рахвии, он не сказал, помянул только вскользь пристрастие Рафаэля к азартным играм;