Трилогия о Драко: Draco Dormiens, Draco Sinister, Draco Veritas

Гермиона уставилась на Рона, открыв рот. Потом перевела взгляд на Гарри. Ее взгляд метался между ними — она все больше и больше походила на маленького зверька, оказавшегося между двумя хищниками.

— Я не… — ее голос оборвался. — Вы оба… — взгляд остановился на Гарри. — Гарри…

— Рон сказал, что любит тебя, — ровным голосом сказал Гарри, и Рон вздрогнул. — А ты любишь его.

— Что он сказал!? — побледнев, ошарашено прошептала Гермиона, не сводя с Гарри глаз. — Нет, он не мог сказать этого… Это неправда… Наверное, ты не так его понял… — ее глаза скользнули к Рону. — Ты ведь не это имел в виду, да? Гарри просто не так тебя понял, да?..

Словно она дала ему пощечину, Рон побледнел и застонал.

— Ты не можешь так поступить, — в упор глядя на нее, сказал он. — Я понимаю, ты боишься, но… ты не можешь так поступить…

— Боюсь? — эхом откликнулась Гермиона. — Чего я боюсь?

Развернувшись, Рон взглянул на Гарри. Глаза его были огромными, почти черными от напряжения.

— Я люблю ее, — тонким, но вызывающим голосом заявил он. — Люблю, а она любит меня. Мы любим друг друга. Мы больше не будем прятаться. И мы вместе каждую ночь. Вместе — во всех смыслах.

— Рон! — вскрикнула Гермиона, сорвавшись на визг. — Что ты делаешь?

У Гарри был такой вид, будто его сейчас вырвет.

— Так, это уже переходит всякие границы — и шуток, и игр… Одному из вас лучше сейчас сказать мне правду, и побыстрее, черт бы все это побрал!

Рон повернул голову к Гермионе:

— Ради Бога, пришло время, — попросил он. — Скажи ему, что любишь меня.

Гермиона медленно уперла руки в боки и, когда она заговорила, голос ее был яростным и ледяным, как зимний шторм.

— Я не люблю тебя, — голос ее повышался, она была на грани истерики. — Я не люблю тебя и — более того — я не понимаю, о чем вы тут говорите. Я никогда не была с тобой. Я никогда…

— Ты врешь, — голос Рона переполняло удивление и гнев. — Как же ты можешь…

— Нет, это как ты можешь?! — крикнула в ответ Гермиона. — Как ты можешь стоять здесь и нести такую ужасную ложь!?

— Но это правда!

— Я никогда не делала этого! Никогда!

Рон заговорил снова, не сводя глаз с Гермионы, хотя слова его были обращены к Гарри:

— Как ты думаешь, куда она идет, когда ты не можешь ее найти? Как ты думаешь, что она скрывает? Как ты думаешь, почему она всегда такая усталая? Разве у тебя нет ощущения, что она больше не любит тебя? Теперь ты знаешь, почему.

— Зачем ты это делаешь? — голос Гермионы дрогнул и зазвенел расколотым стеклом. — Зачем?.. Зачем ты делаешь это, Рон?

— Да потому что я устал от вранья! — крикнул он в ответ.

— Но ведь ты сейчас врешь!

— Я говорю правду! — загрохотал Рон и снова повернулся к Гарри — бледному, безмолвному, неподвижному. — Ты ведь веришь мне, да? — хрипло прошептал он. — Ты ведь знаешь, что это правда.

Гарри ничего не сказал. Его глаза скользнули вниз, снова вернулись к Рону — он смотрел на него без всякого выражения, словно на постороннего. Потом он взглянул на Гермиону, невольно качнувшуюся к нему. Он протестующе поднял руку:

— Нет.

— Гарри… — просительно прошептала она, замерев на месте. — Ты ведь знаешь, я бы никогда… Я ведь люблю тебя… — она повернулась к Рону. — Скажи же ему, что ты солгал. — Еще не поздно, скажи.

Рон не смотрел на нее, он не сводил взгляда с Гарри, вокруг его глаз залегли напряженные морщинки:

— Это правда. Я знаю, что ты сейчас хочешь сделать. Сделай.

Гарри поднял правую руку и указал на Рона:

— Веритас.

Гермиона вскрикнула, когда струя черного цвета сорвалась с пальцев Гарри и ударила Рона в грудь — тот согнулся, задохнувшись, и медленно сполз по стене, стискивая себя руками и вытянув ноги.

Гарри отстраненно взглянул на него — словно все происходящее его совершенно не касалось.

— Рон, — и Рон поднял перекошенное от боли лицо. — Это правда — то, что ты мне только что рассказал?

Рон с трудом перевел дыхание, боль впивалась в него, заставляя дрожать его голос, однако он был все так же решителен и тверд:

— Да.

Гермиона побелела и пошатнулась, упершись в стену рукой, чтобы не упасть. Она потеряла дар речи.

Гарри продолжал:

— Ты с Гермионой любовники? Вы … вы… были вместе? — решительно и резко спросил он.

— Да, как я тебе и говорил, — кивнул Рон.

Лицо Гарри окаменело, скулы заострились. Но голос был все так же тверд:

— Сколько раз?

Рон покраснел.

— Я не знаю… Много… Я не считал… почти каждую ночь.

— Где?

Рон склонил голову и с трудом ответил:

— В комнате старост.

Гарри не хватало воздуха, он дышал часто, словно задыхаясь, однако голос его был все так же спокоен.

— А она тебя любит?

— Гарри… — отыскала свой голос Гермиона.

— Замолчи, — холодным ровным тоном приказал Гарри, не сводя глаз с Рона. — Она любит тебя?

— Она сказала, что да, — уткнувшись взглядом в свои руки, произнес Рон. — Сказала, что да…

— Мне она тоже говорила, что любит, — в голосе Гарри не было ничего — ни боли, ни гнева, ни любви, ни ненависти. Только ужасающая пустота. Он указал рукой на Рона:

— Finite incantatum.

Рон дернулся. В его глазах больше не было боли, но напряженность сквозила в каждом жесте, каждой линии его тела. Он начал медленно подниматься на ноги, упираясь в стенку спиной и руками.

— Прости, — произнес он, опустив к полу глаза. — Прости.

Гарри вскинул голову и взглянул на Рона. В его глазах было что-то от одиннадцатилетнего мальчика, умоляющего своего друга сказать, что тот соврал ему. Однако позади этого мальчика стоял мужчина, знавший, что это не так.