Трилогия о Драко: Draco Dormiens, Draco Sinister, Draco Veritas
Шрифт:
Снейп наклонился над Драко, словно изучая, что же выросло в чашке Петри. Наконец, он удовлетворенно откинулся, сложив руки.
— Будут наблюдаться побочные эффекты, — сообщил он.
— Я и не думаю, что это случайно окажется способность дирижировать французскую оперетту, — несколько печально заметил Драко.
— Нет, — отрезал Снейп. Гермиона удивилась такому поведению Драко: Снейп обладал куда меньшим чувством юмора, чем Вольдеморт, который, согласно различным сведениям, мог иногда злобно покудахтать. — Ты должен быть очень осторожным, Драко. Пока я занимаюсь восстановлением твоей
Драко резко вскинул голову.
— Я не смог дотянуться до Гарри вчера вечером. Я пытался…
— Так перестань пытаться, — перебил его Снейп, но что-то вспыхнуло у него в глазах, и Гермиона по непонятной ей самой причине вдруг ощутила болезненный ледяной укол паники. — Я не вижу смысла растрачивать твою энергию, чтобы стараться пообщаться с Поттером, который, несомненно, всё ещё спит у себя в общежитии. Ты должен сосредоточиться на том, чтобы сохранить свои силы…
— Спасибо, профессор, — ответил Драко. — Я очень ценю вашу заботу.
— Да, и сходите пройдитесь. Сегодня весьма приятное утро.
Драко с Гермионой взглянули на него с удивлением — они отродясь не слыхали от Снейпа слова «приятное», у Гермионы даже мелькнула мысль — а не случилось ли с ним чего-нибудь: казалось, он всеми силами пытается отвлечь Драко…
Фыркнув и, тем самым прервав её раздумья, Снейп унесся в вихре чёрной мантии.
Драко поднялся на ноги.
— Ты не задернешь занавески, а? — попросил он, скидывая с себя пижамную рубашку.
Гермиона охнула и отступила, поспешно задёргивая занавески, однако образ Драко — без рубахи, с расстегнутыми пижамными штанами — он намертво впечатался в её память.
Он болен, — тут же напомнила она себе. Несомненно, это все из-за того, что в её разуме беспокойство и настоятельное желание позаботиться о нём смешались в какое-то странное и неправильное чувство…
Из-за занавески, одергивая поверх черных штанов свой белый свитер, возник Драко.
— Мне нужна расческа, — пробормотал он, — никак не могу её найти…
— Мы же собираемся пойти разбудить Гарри, правда? Попросишь у него.
— А что — у него есть расческа?
Гермиона показала Драко язык.
— Мне кажется, у тебя и без того с волосами все в порядке.
Она и, правда, так думала: волосы выглядели слегка взъерошенными. Она была уверена, что эта взъерошенность расстраивает Драко.
— Ты сам расскажешь Гарри или я? Он будет так счастлив.
— Значит, считаешь, что с моей прической все в порядке?… О, уверен, он будет сражен наповал.
— Да я о противоядии, дурачок! Или ты… Ты уже говорил с ним?
— Нет, — покачал головой Драко. в глазах его застыло легкое беспокойство. — Я не мог дотянуться до него с того момента, как проснулся утром. Может, он спит? Я, вроде бы, помню, что он был тут вчера ночью… Ты видела его?
— Нет, я думала, он помогает Снейпу.
— Ну, может, мне это приснилось, — пожал плечами Драко. — Да, ладно. Думаю,
ему захочется узнать новости, — по его губам промелькнула улыбка, настоящая, но такая мимолетная, словно он тут же спрятал её. — Он ведь будет счастлив, правда?Гермиона потом не раз вспоминала эту улыбку, гадая, увидит ли она когда-нибудь снова Драко улыбающимся.
— Ну, конечно, будет, — кивнула она. — Ты совершеннейший идиот.
— Ты посмотри, кого ты называешь идиотом, Грейнджер.
— Ладно, Малфой. Пошли.
За окнами поезда мелькал мирный пейзаж. Горы уступили место холмам, холмы — равнине, утыканной местами деревьями и маленькими городишками. Снег уже сошел, хотя лед ещё поблескивал на оконных решетках и ветвях деревьев.
Гарри смотрел в окно скорого поезда, отправившегося в путь из Хогсмида, и старался не думать. Его самого удивляло, что он так долго бодрствует. Он растянулся на холодном сиденье, подложив рюкзак под голову, пытаясь заснуть, но, вместо этого, всё таращился и таращился в окно. Наверное, это из-за того, что в вагоне было холодно. И ещё его беспокоил шрам на руке — он ныл так, словно был свежим; опустив глаза к ладони, он не удивился бы, если бы увидел кровь, — но нет, рука была чистой и выглядела совершенно обычно.
Шрам перерезал все эти знакомые линии и завитки на ладони… жаль, что он никогда не обращал внимания на такой раздел Прорицания, как Хиромантия…
Дверь в купе скользнула и отодвинулась — Гарри ожидал увидеть проводника или ведьму, развозящую закуски, но это был Рон.
«Нехорошо как-то получается…» — подумал Гарри.
Рон вошел и сел напротив. Сел и взглянул на Гарри — очень по-мальчишески, насторожено, словно готовый к обороне. Он был таким же, как раньше, — разве что чуть худее. Синие глаза и синие же тени под ними. Серый свитер грубой вязки, вельветовые штаны.
— Я просто подумал, что раньше ты никогда не ездил на поезде без меня. Правда?
— Верно, — согласился Гарри.
— Ну, и как?
Гарри снова взглянул в окно. Темнело, и на стекле появилось его собственное отражение. Бледное лицо, зеленые глаза, спутанная проволока черных волос. Никакого шрама. Никаких очков — на станции в Хогсмиде он наложил заклятье на свои глаза.
— Одиноко, — ответил он.
— Забавно, — откликнулся Рон. — Мне и в голову не могло прийти, что ты можешь чувствовать себя одиноким. Мне всегда казалось, что всё, что нужно, у тебя всегда под рукой. И все, кто угодно. Все хотят быть с тобой, смотреть на тебя, — я и представить не мог, что со всем этим вниманием ты можешь быть одинок. Я в том смысле, что герой не может быть одинок — иначе кто о нем узнает?
— Не стоит рассказывать об этом публике, — ответил Гарри. — Но я одинок. Когда на четвертом курсе ты перестал со мной разговаривать, половину всего этого срока меня снедало желание умереть. А вторую половину мне хотелось тебя убить. Но никто не хотел об этом слышать — это не из того, чем интересуются репортеры. Им интересны истории про моих погибших родителей, про то, с кем я встречаюсь, где покупаю свою одежду, какие у меня планы в отношении Вольдеморта…
— Хочу заметить, что ты не опроверг мои слова.