Тринадцатый час ночи
Шрифт:
— Молодец, помощничек, — кивнула паучиха, устраиваясь в принесенном Жоркой кресле. Заднюю пару лап она свесила с кресла, а тремя остальными парами стала действовать как руками. И хотя пальцев на лапах у нее не было, ведьма этими лапами очень ловко орудовала. Только тут Тягунов заметил, что на печном шестке стоят еще какие-то банки-склянки и в самой печи уже не угольки тлеют, а полыхает несколько поленьев и стоит огромный чугунок, в котором кипит и клокочет какое-то варево.
Сначала ведьма взяла двумя лапами какую-то штуковину, напоминающую по виду небольшой половник — у Тягуновых мама примерно таким, только не медным, а из нержавейки, компот разливала из трехлитровых банок. Паучиха тоже этим половником полезла в трехлитровую банку — он свободно проходил через горловину, — но, конечно, не за компотом, а за желтым порошком. Чтоб достать порошок, ей пришлось все шесть лап задействовать, потому что одной парой паучиха банку придерживала, другой крышку с банки снимала, а третьей зачерпывала
— Теперь бери пестик и перетолки в порошок что в ступу положено! — велела она Жорке. — И перемешай хорошо, чтобы порошок получился одного красно-бурого цвета и ни желтого, ни черного не просвечивало.
Едкое зловоние сперва так защекотало Тягунову ноздри, что он несколько раз подряд громко чихнул, а потом еще и закашлялся. Был момент даже, когда его чуть-чуть не стошнило, но меньше чем через минуту он перестал испытывать неприятные ощущения и стал с превеликим усердием толочь пестиком угли, многоножку и желтый порошок. От углей еще некоторое время исходил жар, медный пестик от них нагрелся так, что его даже больно было держать в руках, но потом Жорка и к этому притерпелся. Пару раз или несколько больше Тягунову приходили в голову здравые мысли, например, о том, что, наверное, стоило уйти, когда колдунья предложила ему сделать выбор. Один раз даже мелькнуло в голове: а не обманет ли его паучиха? Может, как только он поможет ей приготовить это зелье неизвестного назначения, ведьма тут же обмотает его паутиной и подвесит под потолком рядом с Витькой Мышкиным?! Но ни одна из этих мыслей надолго в Жоркиной голове не задержалась. Чем дольше он толок порошок в ступке, чем дольше вдыхал испарения, которые оттуда поднимались, тем больше погружался в состояние отупения. И уже минут через пять он вообще перестал думать о чем-либо, кроме как о том, чтоб самым наилучшим образом исполнить поручение колдуньи. Ему стало абсолютно наплевать, зачем он толчет в ступе всю эту дрянь, но зато очень беспокоило, хорошо ли все перемешалось и будет ли порошок, который у него получится в итоге, соответствовать требованиям паучихи. И не то чтоб Тягунов боялся, будто ведьма, если порошок получится плохой, в наказание за это съест его или под потолок подвесит, замотав в паутину, нет, страх у Тягунова был совсем другого рода! Он опасался, что паучиха скажет: «Никудышный из тебя помощник! Ступай отсюда пешком, глядишь, к утру доберешься!» И когда Жорка об этом думал, ему становилось ужасно стыдно: неужели он не сумеет, не оправдает доверия? Нет, надо изо всех сил постараться, чтоб паучиха его похвалила!
Именно поэтому Жорка очень волновался, когда ведьма строго приказала:
— А ну-ка покажи, чего натолок!
У Тягунова аж сердце заколотилось, когда паучиха принялась рассматривать смесь. А когда ведьма соизволила сказать, что бурый порошок получился годным, он так обрадовался, будто ему тысячу долларов на день рождения подарили.
Забрав у Жорки ступку, паучиха встала с кресла, взяла четырьмя лапами ухват и вытащила из печи чугун с кипящим варевом густо-синего цвета. Высыпав весь бурый порошок из ступки в этот чернильный «супчик», ведьма откупорила бутылку со стеклянной пробкой и тоже вылила ее содержимое в чугунок. Затем снова взялась за ухват и затолкала чугун обратно в печь.
— Ну вот, — проскрежетала паучиха, — помог ты мне, благодарю. Через десять минут все готово будет, а еще через пять тринадцать часов ночи наступит! Придет Покровитель, и все решится.
Жорка, конечно, знал, что после двенадцати ночи отсчет начинается сначала и никаких тринадцати часов ночи попросту не бывает. Но высказывать свои сомнения Паучихе не стал.
Ведьма опять подняла вверх две передние лапы, между ним ярко вспыхнула зеленая искра. Жорка ненадолго зажмурился, а когда открыл глаза, то увидел, что на столе перед паучихой откуда-то взялась огромная старинная книга в черном кожаном переплете.
— А теперь придется тебе ненадолго окаменеть! — неожиданно объявила ведьма. — Нельзя простому смертному заклинания слышать! Опасно!
И вновь вспыхнула искра между передними
лапами паучихи…Глава XIV
ТРИНАДЦАТЫЙ ЧАС
Скорее всего Жорка Тягунов не очень долго находился в окаменелом состоянии. Должно быть, те самые десять минут, за которые паучиха сварила в печи свое колдовское зелье и прочла заклинания, которые простым смертным не положено слушать.
По идее, Тягунов должен был сильно волноваться — ведь паучиха обещала, что, когда наступит тринадцать часов ночи, появится некий Покровитель. А Жорка еще до того, как в подвал полез, стал догадываться, что этим Покровителем может оказаться сам сатана. Опять же ведьма грозилась, что Витька Мышкин будет принесен в жертву этому самому Покровителю. Уж чего страшнее, казалось бы! Вполне логично было бы и засомневаться: а не обманет ли паучиха? Что ей стоит теперь, после того, как Тягунов доставил ей из подземелья все нужные прибамбасы, и его, несчастного, в жертву принести? Если она предлагала Жорке уйти и добираться самостоятельно, так это еще не значило, что она его и впрямь отпустить собиралась. Просто знала, что Тягунов не пойдет среди ночи на станцию да и надеется избежать нахлобучки от родителей. Кое-какие мыслишки на эту тему у Жорки мелькали непосредственно перед тем, как ведьма его отключила, но он старался их отогнать.
А вот после того, как Жорка вновь обрел способность видеть, слышать и говорить, в душе у него воцарилось полное спокойствие и равнодушие. Ему стало абсолютно все равно, что произойдет и с ним самим, и с Мышкиным, и с родителями, которые так и не дождутся их с этой лыжной прогулки… У него в душе как бы все смерзлось, окаменело.
Если бы Жорка не находился в таком заторможенно-замороженном состоянии, то скорее всего заметил бы, что паучиха явно взволнована и даже находится в состоянии, близком к панике. Ведьма сразу четырьмя лапами нервно перелистывала свою черную книжищу, судорожно почесывала лысый череп пятой, а подбородок — шестой. Седьмой и восьмой она время от времени притопывала по полу. Кряхтела, кашляла и невнятно бормотала что-то себе под нос, хотя вообще-то носа у нее не имелось. Можно было догадаться, что у нее какие-то проблемы возникли. А какие? Чугун с варевом она уже вытащила из печи, и теперь он стоял на полу и остывал, исходя каким-то темно-синим паром с очень резким запахом.
— Не получается! — Это были первые членораздельные слова, которые Жора услышал от паучихи после своего пробуждения. — Мешает кто-то! Мешает!
Ведьма еще раздраженнее затопала задними лапами по полу, а затем вновь принялась листать книгу.
— Вроде бы все, как положено, изготовила… — бормотала паучиха. — И раствор синий получился, и пар идет такой, как нужно, — а вот поди ж ты! Неужели кто-то Серафиму надоумил?! Но она ведь и мальчишек этих в глаза не видела, и не родня они ей, да и не местные совсем. Что ж делать-то?! Ведь вот-вот уже…
Ведьма не успела договорить, как печка, до того стоявшая прочно и неколебимо, мелко задрожала, и внутри ее, там, где угли тлели, послышалось гудение, очень похожее на то, которое издает мощный трансформатор: дзу-у-у-у-у! Только трансформатор обычно гудит нудно и монотонно, а гудение, шедшее из печи, с каждой секундой становилось все басовитей и громче.
— Проканителилась! — со страхом и досадой проскрипела паучиха. — А он-то придет как часы… Ох, что будет!
Заторможенность и замороженность стали постепенно уходить. Жора уже перестал ощущать полное равнодушие к своей судьбе и помаленьку начал интересоваться тем, что происходит вокруг. Например, он уже понял: вот-вот сюда явится тот самый Покровитель, и уловил, что ведьма ждет его появления со страхом. Потому как она что-то не то сделала или не так, как требовалось.
Печка тряслась и гудела все сильнее, казалось, будто она вот-вот рассыплется на куски и кирпичи разлетятся в разные стороны. Однако каким-то непонятным образом от этой тряски печка не потрескалась и даже побелка с нее не осыпалась.
Еще через минуту-полторы все оконные стекла задребезжали, стали трястись и пол, и стены, и потолок — короче, весь домишко заходил ходуном. Паучиха ухватилась лапами за кресло, которое то и дело подскакивало и стучало ножками по полу. Витька, опутанный паутиной, раскачивался под потолком, будто матрос в подвесной койке во время шторма, а Жорке, чтоб устоять на подпрыгивающем полу, пришлось обеими руками уцепиться за паутину, благо, как уже говорилось, она была толщиной с бельевую веревку.
А потом из печи, хотя задвижка трубы вроде бы была открыта, внезапно повалил густой черный дым. Причем, вопреки законам физики, дым не стал подниматься вверх, к потолку, а, наоборот, стал как бы выливаться на пол и ровным слоем растекаться по нему. Тряска прекратилась, гудение как-то плавно перешло в клокотание, похожее на то, что издавал чугунок, когда паучиха кипятила в нем варево.
Черный дым за несколько минут полностью скрыл пол, и тот стал совершенно гладким и блестящим. Жорке даже стало казаться, будто это и не дым вовсе, а что-то жидкое, типа нефти или мазута. Сперва дым дошел до щиколоток, потом аж до колен добрался… Тягунов успел подумать, не задохнется ли, если дым его с головой накроет, но произошло совсем иное.