Тринадцатый этаж

Я сделал шаг назад, чувствуя крайнее изумление:

— Уж не?..

Ее лицо оставалось словно каменным. И само это отсутствие изменения его выражения стало достаточным подтверждением моей догадки.

Внезапно ко мне пришло ощущение, будто я вижу сквозь нее — сквозь это гордое лицо, в котором смешалась прежняя жеманность и приобретенная интеллигентность, сквозь долгие восемь лет, и вновь вижу нескладную пятнадцатилетнюю Джинкс Фуллер. И ведь даже тогда она была дерзкой, импульсивной и абсолютно уверенной в себе, несмотря на скобки на зубах, косички в строгом стиле и школьную форму.

Я даже припомнил некоторые подробности: смущение Фуллера, когда он рассказывал, что его несравненная дочурка «сильно увлеклась» своим «дядей» Дугом; я вспомнил свои смешанные эмоции, которые испытывал, глядя с высоты своего двадцатипятилетнего возраста и ожидаемого в скором времени титула магистра естественных паук, будучи протеже и учеником доктора Фуллера. Осознавая, насколько трудно вдовому мужчине выполнять отцовские обязанности, Фуллер сплавил дочь своей сестре в другой город ради подобия родительского воспитания и образования.

Она вернула меня из прошлого в настоящее:

— Я Джоан Фуллер.

Джинкс! — воскликнул я.

Ее глаза увлажнились, и мне показалось, будто какая-то часть ее самоуверенности улетучилась.

— Я не думала, что кто-то когда-нибудь снова назовет меня этим прозвищем…

Я вежливо пожал ей руку. Затем, чтобы намеренно переключить ее внимание на другое, объяснил причину моей грубости:

— Я тебя не узнал.

— Понятно. А почему я здесь — меня попросили прийти и забрать вещи папы.

Я подвел ее обратно к креслу, а сам облокотился на стол:

— Я должен был сделать это сам. Но я не знал, я думал, что тебя нет в городе.

— Уже месяц, как я вернулась.

— Ты жила у доктора Фуллера, когда?..

Джинкс кивнула и нарочно отвела глаза от бумаг, сложенных на столе.

В тот конкретный момент мне не следовало бы сразу, напролом переходить к главному вопросу. Но мне не следовало упускать возможность.

— Я хочу спросить тебя о папе… Он не казался тебе озабоченным или взволнованным?

Она резко повернула ко мне голову:

— Нет, не замечала. А что?

— Просто дело в том… — Я решил солгать, чтобы не волновать Джинкс. — Мы работали над одной важной задачей. Я находился в отъезде. Мне интересно узнать — решил ли он проблему?

— Эта проблема имеет отношение… к функциональному контролю?

Я внимательно посмотрел на нее:

— Нет. А почему ты об этом спрашиваешь?

— Не знаю. Просто так.

— Но для такого вопроса должна быть какая-то причина!

Джинкс замялась:

— Ну, мне кажется, его что-то немного огорчало. Он очень подолгу просиживал в своем кабинете. И я нашла на этом столе несколько блокнотов, где были записи, касавшиеся этой темы.

У меня складывалось впечатление, будто она пытается что-то скрыть от меня, и я задумался о том, что могло его у меня вызвать.

— Если ты не против, я как-нибудь в ближайшее время зайду к тебе и просмотрю его записи. Наверное, я найду то, что мне нужно.

По крайней мере, это было более тактично, чем сказать ей о том, что я думаю, будто ее отец погиб не случайно.

Джинкс достала пластиковый пакет и принялась набивать его личными вещами Фуллера.

— Приходите, когда вам угодно.

— Еще один вопрос. Ты не знаешь, не заходил ли в последнее время к твоему отцу Мортон Линч?

Она нахмурилась:

— Кто?

— Мортон Линч — это еще один твой «дядя».

Джинкс посмотрела на меня с недоумением:

— Я не знаю никакого Мортона Линча.

Я скрыл свое замешательство под угрюмым молчанием. Линч был университетским ветераном, он работал там по технической части. Он занялся частными исследованиями вместе со мной и доктором Фуллером, когда тот оставил преподавание. Более того, он жилв семье Фуллер больше десяти лет, пока не решил переехать поближе к зданию «РЕИН», что произошло всего пару лет назад.

— Ты не помнишь Мортона Линча? — Ко мне вернулись хорошо запечатлевшиеся воспоминания о солидного возраста мужчине, который строил домики для кукол Джинкс, чинил ее игрушки и целыми часами катал на своих плечах.

— Никогда про него не слышала.

Я решил оставить эту тему и стал сосредоточенно перелистывать стопку листов с записями на столе. Я остановился, когда добрался до древнего воина, но не стал надолго задерживать на нем внимание.

— Джинкс, я могу тебе чем-нибудь помочь?

Она улыбнулась. И эта улыбка вернула всю теплоту и непосредственность той далекой пятнадцатилетней энергичной девчонки. На мгновение я испытал чувство утраты и сожаления о том, что то «увлечение» пришло в ее жизнь так рано.

— Со мной все будет в порядке, — заверила Джинкс. — Папа мне кое-что оставил. И я собираюсь посвятить себя труду — ведь я получила диплом по оценке общественного мнения.

— Ты хочешь стать официальным сборщиком информации?

— Не-ет! Сбор информации здесь не при чем. Я говорю об оценке.

Была какая-то ирония в том факте, что она провела четыре года, обучаясь профессии, которую ее отец в течение тех же четырех лет должен был превратить в устаревшую.

Но сочувствие было неуместно. На это я и указал, заметив:

— С твоей долей акций «Реэкшенс инкорпорейтед» тебя ждет неплохая жизнь.

— С отцовскими двадцатью процентами? Их мне не видать. О, конечно, эти акции мои. Но Сискин захапал все бумаги по юридической договоренности. У него доверенность. Акции и дивиденды остаются у него на правах опекуна до тех пор, пока мне не исполнится тридцать лет.

Сущий грабеж. И не требовалось большого ума, чтобы понять его причины. Фуллер не был единственным человеком, стремящимся к тому, чтобы деятельность «Реэкшенс» отчасти направили на исследования, которые вознесли бы человеческую духовность намного выше того болота, в котором она пребывала до сих пор. Фуллер имел достаточное число сторонников, готовых проголосовать за подъем вопроса о таких исследованиях на любом собрании акционеров. Но теперь, когда Сискин обзавелся двадцатью процентами голосов, принадлежавших ранее Фуллеру, стало ясно, что не приносящие дохода идеалистические задачи симулятор решать не будет.