Тринадцатый Койот

Когда они остановились, чтобы напоить лошадей, Бирн умыл лицо в ручье и сел на поваленное бревно. Он вглядывался в журчащие воды, как медведь, ищущий лосося. Он искал не еду, а скорее ответы.

Холм Надежды был достаточно плох, чтобы покинуть его, но достаточно хорош, чтобы смотреть на него сквозь розовые очки теперь, когда его не было столько лет. Ностальгия способна сгладить неровности памяти. Среди страданий были и хорошие времена; он чувствовал, что это несомненно. Теплые весенние дни, когда он катался в грязи с матерью, она облизывала его голову и живот, чтобы помыть его. Другие дети, с которыми он подружился в приюте, те, что уже были взрослыми и, вероятно, все еще жили в городе. Их дома и бизнес были сожжены дотла, их сыновей и дочерей трахали и убивали на их глазах. И хотя он по-прежнему презирал церковь за садизм христианства, за то, что она высасывала его кровь и искажала его детство, даже некоторые монахини занимали в сердце Бирна более теплое место, чем тогда, когда он сбежал. Только выйдя в самостоятельную жизнь, он понял, что познал любовь, пусть и несчастную. Город за городом он мстил за жестокость сиротского приюта, разрушая церкви в отместку. Но мог ли он вынести то, что единственное место, которое он когда-либо называл домом, превратилось в галерею трупов, а весь Хоупс-Хилл обратился в пепел и сломанные кости?

"Что тебя беспокоит?"

Бирн повернулся и увидел стоящего позади него Джаспера. Усы вожака стаи все еще были испещрены кусочками человеческой кожи. Его возвышающаяся фигура отбрасывала длинную тень, достаточно холодную, чтобы заставить плоть Бирна покрыться колючками.

"Я в порядке, босс".

"Твое лицо выдает тебя. Я вижу это ясно, как грязь и зыбь. Взгляд потери омрачает".

Бирн снова уставился в ручей, пузырьки которого роились вокруг выступающей скалы, а чуть ниже буйствовала стайка головастиков. Он задался вопросом, упрощает ли такая незначительность жизнь, успокаивает ли она дикую душу. Джаспер опустился рядом с ним на корточки.

"Держи курс, сынок. Я слышал твой разговор с Оки. Я знаю твою преданность стае".

Бирн осмелился сказать это. "А что насчет вашей преданности стае, босс?"

Джаспер сделал паузу. "Иногда волку приходится отгрызть ногу, чтобы освободиться из капкана".

Ветерок зашумел в кронах деревьев, ласточки поднялись с берез, чтобы исполнить серенаду утреннему солнцу. Джаспер повернул лицо к небу.

"Каждый ветерок приближает нас к волшебству", - сказал он. "Я обещаю, что все это будет стоить того. Когда мы откроем колдовство, земные богатства покажутся вчерашним навозом по сравнению с тем, что будет даровано Койотам. Эта сила будет не только моей, но и нашей. И с ее помощью мы сможем выхватить то самое солнце, что сияет сейчас над вами. Тогда все ласточки мира будут петь для нас и только для нас".

Они отправились дальше. С каждым взмахом рыла Джаспера Бирн надеялся, что тот уведет их подальше от Холма Надежды, но прерия с каждым поворотом становилась все более узнаваемой. Он пошевелился в седле, вспотел и пожевал щеку. Когда Джаспер начал петь американский вариант песни "Куда, о куда ушла моя маленькая собачка?", Корбин присоединился к нему, ухмыляясь, как гиена, а Лерой хмыкнул, поскольку не знал слов застольной песни. Бирн набил рот пачкой табака, чтобы не захмелеть.

" О, где, где он может быть?" завывал Джаспер.

В ответ загрохотал далекий гром, и менее чем через час пошел дождь, но Джаспер не позволил им укрыться под пологом деревьев.

"Мы должны идти по запаху! Этот дождь может смыть его! Оставьте меня в покое!"

И они ехали дальше, их одежда прилипала к телу, а грязь засасывала копыта их лошадей. Деревья каскара, казалось, вздыхали над ними, радуясь ливню с листьями, вернувшимися с грани умирания. Облака клубились, как прилив, превращаясь в серый цвет, такой густой, что в нем отражались сумерки, и Бирн сгорбил плечи, так как воздух становился все холоднее.

Был поздний вечер, когда незнакомцы въехали на холм Надежды.

Гром и тьма следовали за ними, как проклятие. Дождь закончился, но тучи остались, нависая над головой, предупреждая о грядущих событиях. Когда они въехали в город, Джаспер оживился, как ребенок, получивший новый обруч и палку.

"Вот оно, ребята. Источник силы находится здесь, в этой самой деревушке".

Бирн поерзал в седле. Город немного разросся, в нем появилось больше жилых домов, а также государственные здания, включая небольшое здание суда и еще меньшую тюрьму с виселицей перед входом. Здесь были банк и земельная контора, которых он не помнил, и магазин кормов, построенный в отремонтированном амбаре. Улицы были проложены, но оставались запутаны следами колес.

"С чего начнем, босс?" спросил Корбин.

Прежде чем Джаспер успел ответить, из здания тюрьмы вышел человек. Он был одет в костюм-двойку и шляпу Дерби, его усы были доведены до совершенства воском.

Лерой захихикал. "Кто эта весенняя маргаритка?"

Мужчина пересек тротуары и поднял руку к всадникам. "Приветствую вас, друзья. Не видел вас раньше в этих краях".

Джаспер подскочил, забрызгав грязью модные брюки мужчины. Его лицо побагровело.

"Боже, сэр! Присмотрите за лошадью! Этот костюм обошелся мне..."

Джаспер взмахнул сапогом, сбив мужчину с ног. Тот упал в грязь на улице, волна грязи накрыла его, шляпа исчезла в луже. Его пальто распахнулось, обнажив значок.

"Кто вы, черт возьми, такие?" потребовал Джаспер. "Только не говори мне, что ты вроде как констебль, такой щеголь, как ты".

Мужчина с трудом поднялся на ноги, поскальзываясь и ворча.

"Ах ты, паршивый ублюдок!" - сказал он. "За это я получу твою шкуру".

Джаспер достал "железо" - длинноствольный шестизарядный револьвер с коническими шариками, способными пробить дерево. У законника даже не было при себе оружия. Все, что он смог сделать, это поднять руки вверх, когда увидел направленный на него пистолет. Койоты засмеялись, но Бирн отвернулся, смутившись за этого человека, так как узнал его лицо. Когда Бирн видел его в последний раз, законник был еще молодым парнем, сыном пастуха и членом большой католической семьи. Охрана города оказалась более сложной задачей, чем охрана простого стада.

"Как тебя зовут, дорогой?" спросил Джаспер.

Челюсть мужчины сжалась. "Шипман Маккейн".

"Ирландец, да?"

"Американский ирландец".

"Вы, ирландцы, - брючное пятно на наших великих штатах, не меньшая помеха, чем индейцы и другие подобные черномазые".

Бирну это замечание показалось странным, поскольку некоторые из его братьев Койотов были ирландцами и людьми разного цвета кожи. У них было три мексиканца и даже два делавара, но все они погибли в перестрелке с банковскими охранниками, которая стоила Койотам восьми человек. Сам Бирн был наполовину навахо, хотя люди не часто догадывались об этом. Никто из его товарищей никогда не говорил об этом, включая Джаспера. А Лерой был африканского происхождения, раб, сбежавший на запад Канады в 1841 году и вернувшийся в штаты после того, как жизнь в северной стране оказалась слишком тяжелой из-за дискриминации. Несмотря на то, что британские колонии отменили рабство за семь лет до этого, расизм в Канаде был неприкрытым, а городские уставы не допускали чернокожих к честной работе. Вольфены, однако, принадлежали не к одной расе, а к одному виду. Тем не менее, Джаспер Терстон был раздражительным человеком, провокатором, не склонным к более добрым эпитетам.

"По крайней мере, индейцы уже были здесь, когда пришел белый человек", - сказал Джаспер. "Вы, иммигранты, вторгаетесь на землю хозяев".

Маккейн встал, подняв руки вверх. "Хоупс-Хилл - мирное место, сэр. Хороший, христианский город. Мы не терпим издевательств и не потерпим их. Было бы разумно с вашей стороны признать меня как представителя закона и оказать мне должное уважение".

Койоты посмотрели друг на друга, а затем разразились смехом. Бирн был единственным, кто остался неподвижен, когда Джаспер выстрелил Маккейну в живот. Законник повалился на землю, но остался на месте, дрожа, как новорожденный щенок.

Джаспер сказал: "Вот что мы думаем о кровавом законе, милый".

Маккейн опустился на одно колено, из уголка его рта текла струйка крови. Очки упали с его лица. Корбин достал свою железку, чтобы закончить работу, но Джаспер поднял руку.

"Нет", - сказал он. "Пусть он подумает об этом. Пусть наслаждается".

"Хорошо, босс".

Они поехали дальше, пока Маккейн плакал по своей матери через горло, наполненное кровью. Двери уже закрывались, горожане слышали выстрелы, некоторые из них видели убийство. Бирн опустил край шляпы, ему было стыдно так, как никогда раньше. Еще больше лиц он узнавал, еще больше знакомых глаз смотрели на него, когда гасли огни внутри. Мог ли он просто бездействовать на этой бойне? Он усомнился в собственной извращенной морали. Почему жизни этих людей стоило спасать больше, чем жизни всех остальных, убитых Койотами? Это было правление террора, наследие жестокости, и Бирн ездил с ними с подросткового возраста, брал все, что хотел, питая свои самые темные мечты гедонистической, эгоистичной жестокостью. Он грабил, насиловал, убивал и занимался каннибализмом. Но по мере взросления он начал понемногу укрощать зверя, используя учения Джаспера против их цели. Вместо того чтобы управлять своей ликантропией, чтобы использовать ее в качестве оружия, он делал это, чтобы вернуть то, что осталось от его человечности. Он хотел быть хозяином своей судьбы, становиться оборотнем только по своему усмотрению, вместо того чтобы двигаться вместе со стаей или быть рабом луны и планет. Он сожалел о том, что произошло в последнем городе, о том, как он потерял контроль. Возможно, возвращение домой было следующим шагом к освобождению. Но сможет ли он освободиться от стаи? И хочет ли он этого?