Тринити
Шрифт:
Не обратив внимания на ремарку и не утруждая себя поиском, Наташа выписала оплеуху кому-нибудь — а именно сидевшему с ней бок о бок Фельдману. Фельдман хотел опешить, но не успел.
Воспользовашись неразберихой, Татьяна с вызовом развернулась и направилась к выходу. Крутанутый каблуком ее сапога-чулка длинный домотканый половик с вихрем свился в архимедову спираль. Татьяна удалилась, хлопнув дверью. Бирюку еще предстояло ответить за то, что она, будучи непроинформированной, не смогла выступить на Дне донора. Провести столь ответственное мероприятие и не задействовать в нем Татьяну — такое Бирюку сойти с рук не могло.
С Нинкиным и Пунктусом после Дня донора стало твориться что-то
Глава 10
БИБЛИОТЕКА им. ФЕЛЬДМАНА
— Все на выбры! Все на выборы! — разносилось по коридору общежития.
Группа агитаторов из местных шла вдоль комнат, стучала кулаками в двери и подсовывала под них листовки в пользу какого-то значительного кандидата. И если бы на дворе было не пять часов утра, этому рейду никто бы и не удивился. Но расчет оракулов был верен — не разбуди они электорат заранее, он найдет причину и проскользнет мимо урны в «красном уголке» на первом этаже прямо в пивной зал «девятнарика».
К восьми утра все выборщики продрали зенки и начали сползаться вниз. Поднятые в выходной ни свет ни заря, студенты рыскали, на ком бы или на чем бы отыграться. Но их ждал сюрприз — на длинных столах в «красном уголке» лежали бутерброды с икрой — сплошным махровым полотенцем. Завидев бесплатное угощение, пытливые избиратели сразу потянулись за халявой, но дежурные нацеливали всех сначала на урну, в которую требовалось бросить бюллетень, а уж потом допускал к закуске.
Многоопытные студенты умудрились проголосовать по два и по три раза.
Кандидат, которому надлежало быть избранным, нравился всем, тем более что никто о нем ничего не знал и не желал знать.
Парни из 540-й комнаты под вожделенным предводительством Фельдмана спустились вниз и вновь поднялись на свой этаж такое бесконечное количество раз, что выдохлись не на шутку. Теперь они лежали и переваривали добытое своими личными голосами.
— А знаешь, какой первый признак переедания черной икрой? — спросил Фельдмана Мукин.
— Нет, а что? — чесанул живот Фельдман.
— Ломается дикция и густеют брови, — сообщил Мукин.
— Ну и что? — спросил Фельдман.
— А то, что Мат опять пополз вниз, — пояснил Мукин. — К ночи он совсем не сможет говорить.
— Ничего страшного, — зевнул Фельдман. — Лишь бы у нашего кандидата перебора не было.
— Ну, выборы — это же не игра в очко, — возразил ему Мукин.
— Отчего же? — не согласился Фельдман. — Как раз в очко и есть.
А в 535-ю комнату, которая располагалась напротив, как обычно, без стука, но шумно вошла Татьяна. Она считала себя хозяйкой мужского общежития и свободно мигрировала по этажам с таким грохотом, что дежурной Алисе Ивановне с вахты казалось, будто наверху идут ходовые испытания седельных тягачей.
— Нам тебя просто бог послал! — обрадованно встретил Татьяну Артамонов. — Мы как раз получили новый холодильник, и нам надо
сделать небольшую перестановку мебели.— Мне сейчас не до мебели, — пропустила Татьяна намек мимо ушей. — Я к вам за cвоей книгой.
— Книгу взял почитать Фельдман, — сообщил чистейшую правду Артамонов.
— Тогда идем заберем, — стала давить Татьяна и, взяв Артамонова за руку, как понятого, потащила его с койко-места в комнату напротив.
— Если только он дома, — попытался отвертеться Артамонов.
Фельдман, как мы уже поняли, был дома. Он завершил прения с Мукиным, еще немного перекусил под одеялом принесенным из «красного уголка» и, улегшись поудобнее, весь отдался пищеварению.
— Ты, помнится, брал книгу, — начал наезжать на него Артамонов.
— Какую? — попытал его Фельдман. — У меня тут не регистрационная палата!
— Красная такая, «Анжелика и король» называется, — напомнила Татьяна.
— Что-то я не помню такой, — сморщил лоб Фельдман и перебросил ногу на ногу.
— Да ты что! — набросилась на него Татьяна. — Мне ее с таким треском дали почитать всего на неделю!
— Красная? — переспросил Фельдман. — Да, да, постой-ка, я как раз припоминаю что-то такое. Ее, по-моему, у нас украли. Точно, украли. Я еще пытался вычислить кто.
— Ты в своем уме? Мне ведь больше вообще ничего не дадут! — закудахтала Татьяна.
— А ты скажи им, что книга совершенно неинтересная, — нисколько не сочувствуя, промолвил Фельдман.
— Ты вспомни, кто к вам в последнее время заходил, — уже мягче заговорила Татьяна. — Может, книга и отыщется.
— Я уже вспоминал — бесполезно. Здесь проходной двор, — снял с себя ответственность Фельдман. — Разве уследишь, кто приходит, кто уходит.
— Что же теперь делать? — приуныла Татьяна.
— Ничего. Это уже глухо, — оборвал Фельдман последние надежды на возврат. — В общаге если что уводят, то с концами, — дал он понять, что разговор исчерпан.
— Если вдруг объявится, верни, пожалуйста, — попросил Артамонов.
— Конечно, — обнадежил его Фельдман. — Если объявится.
Артамонов с Татьяной вышли, а сожители Фельдмана прыснули в подушки комедия пришлась как раз на тихий час. В сотый раз Фельдман разыграл перед высоким собранием из Мукина и Мата подобную драму. Реша, как человек зависимый, любил прихватывать из общественных питейных заведений что-нибудь из посуды — бокалы, рюмки, пивные кружки и даже вазы из-под цветов, при условии, если из последних только что пилось спиртное. А Фельдман, будучи человеком тонким, имел пристрастие собирать книги и другие информационные носители — просил почитать и любыми правдами и неправдами не возвращал. В его чемодане под кроватью собралась уже порядочная библиотека. Фельдман ни разу не повторился в причинах пропажи взятых напрокат книг. Они исчезали из комнаты гетерогенными путями — их сбрасывали с подоконника обнаглевшие голуби, Мукин случайно сдавал их в макулатуру, Мат возвращал по ошибке в читальный зал вместо учебников, и вот теперь новость — книгу просто украли. Взяли и самым беспардонным образом стибрили.
По поводу пропажи книг Фельдман всегда объяснялся самым невинным образом, так что все виндикации хозяев теряли последнюю юридическую силу.
— Моли бога, что книга Татьянина, а не Артамонова, — сказал Мукин Фельдману. — Я бы тебя вмиг сдал. С Артамоновым у нас договор о невмешательстве во внутренние дела.
— Как будто я собираю эти книги для себя! — возмутился Фельдман. — Вы что, не читаете их?! Никто из вас шагу не сделал в публичную библиотеку! Все кормитесь отсюда! — пнул он ногой чемодан под кроватью. В минуты возмущения у Фельдмана открывалось парадоксальное дыхание — при выдохе отделы грудной клетки втягивались, а живот, наоборот, вздувался.