Тринити

В течение всего разговора Фельдман нервно поглядывал на часы, как будто у него в ведомстве внедрялась посекундная тарификация приемного времени.

После спешных дебатов стороны сошлись на половине. Бондаря это устраивало — он намеренно завысил требуемую сумму вдвое, и в результате вышло как раз столько, сколько нужно.

Под диско-клуб под нажимом общественности институтский профком отвел «аквариум» — стеклянный параллелепипед, притиснутый к торцу главного учебного корпуса. По проекту помещение задумывалось как студенческое кафе, но неожиданно даже для самого ректора было пущено под бельевой склад.

Если бы не Татьяна, неизвестно, смогли бы нанятые Бондарем грузчики без потерь перетащить из «аквариума» в подвал расползавшееся в руках тряпье, которое по гражданской обороне предназначалось для каких-то чрезвычайных ситуаций. Бондарю за эту беспримерную помощь в перетаскивании пришлось пообещать Татьяне место внештатной официантки. Не сейчас, к весне, но Татьяну устраивало и это.

Забелин вызвался быть мастером по световым эффектам бесплатно, без всяких компенсаций.

Вскоре диско-клуб был готов к пробному приему посетителей. В пику ансамблю «Сладкие спазмы» он был назван «Веселые судороги». Так решил Бондарь.

Объявление на его стеклянных дверях гласило: «По причине небезразмерности зала приглашаем не всех желающих. Билеты продаются в профкоме. За справками никуда не обращаться».

Бондарь строго-настрого приказал Фельдману:

— Билеты распространяй по принципу равного представительства. Чтобы дам было столько же, сколько и мужиков. Иначе будет провал — выпрет наружу невостребованность, которая может все свести к нулю. Народец зажмется и не будет танцевать. А это всегда плохо.

— Хорошо, — сказал Фельдман и запустил в ход свой обычный трюк.

В результате основная часть билетов разошлась по блату. Поток просителей не кончался. Фельдмана брали за кадык, но, несмотря на свою всегдашнюю изворотливость, он не мог обеспечить билетами очередь длиною в коридор.

— Вас же в институте пять тысяч, а зал вмещает всего полсотни! — объяснял он студентам тупиковость ситуации и трусил — он не выполнил указания Бондаря насчет паритета полов и опасался, как бы жизнь не сделала на талоне его совести очередной прокол или, хуже того — не прожгла, ведь, когда у судьбы нет под рукой дырокола, она может прожечь дырочки в личном деле обыкновенной «Примой».

Татьяне не досталось контрамарки. Но она все равно решила попасть на первую дискотеку стопроцентно. Раздвинув толпу, она прощемилась в профком, затащила Фельдмана в пустую комнату, заперла на шпингалет дверь и стала смотреть на него в упор. Фельдман стремглав опустился с цыпочек на пятки и с перепугу отдал свою кровную контрамарку. Татьяна выдула из груди тяжкий воздух, который от задержки дыхания безвылазно клубился в ее гребцовских легких минут пять, и молча вышла. Свернув до осьмушки заветную контрамарку, она аккуратно упрятала ее на дно сумочки.

Немало почитателей увели «Веселые судороги» у вокально-иструментального ансамбля «Сладкие спазмы» своим дебютом. Мелодии, от которых раздувались стекла «аквариума», были немножко громоподобнее, чем тот вялый музон, который возделывали Бирюк с Гриншпоном на своем экологически чистом музыкальном участке и который был присущ публике, живущей по отрывному календарю костромского полиграфического гиганта. Студенты старались презреть танцульки под живую, но заезженную советскую эстраду и поспешали на синтетическую западную дискотеку.

— «АББА»? Нет? Значит, «Бони М», — легко угадывал группу Пунктус и, поправляя очки, устремлялся в круг танцевать быстрый танец, чего он обычно не делал под аккомпанемент Миши Гриншпона.

— «Бони М»? Нет? Значит, «АББА», — вступал с ним в разговор тугодум Нинкин — как обычно, через полчаса.

…Когда в окрестные магазины завезли елочные украшения, Новым годом пахнуло еще более свежо и остро. Повсюду прямо на улицах начинались какие-то рождественные базары, ответить за которые народ должен был по полной программе.

Остатки неяркого декабрьского света пробивались в 535-ю комнату сквозь призму бутылок в межрамном пространстве и рассыпались по стенам всеми цветами побежалости. Батарея напитков была намеренно заморожена до самого праздника. Очень сильно веселил глаз зеленый напиток «Тархун», к розливу которого приступил местный пищекомбинат. Мурат путался и называл его по-своему — «Трахун».

— Подлетаем к проксиме Центавра, — комментировал Решетов, поглаживая разноцветные отсветы бутылей на своих иллюминаторах. — С музыкой вроде бы наладили — спасибо Бондарю, но, чтобы сочельник был действительно звездным, необходимо решить проблему женщин на ночь. На новогоднюю ночь, — сказал Реша и сделал вид, что поправился.

— Пусть Мурат, как и договаривались, смотается в пединститут, — надавил на горца Рудик. — Слышь, мушкетер, как там у тебя дела с Нинелью? Пригласил бы ты их к нам всех сразу, что ли… Всю группу без остатка и разногласий!

На такой вопрос — как там у тебя дела с Нинелью? — Мурат мог ответить только письменно. Устно он не вникал в то, какое чувство у него возникало к Нинели, он просто загонял в мыло пару-тройку таксомоторов в день, чтобы видеть подругу из неродственного педагогического вуза непрерывно, а если свиданию мешала тренировка, Мурат направлял всю свою любовь на противника и изрешечивал его рапирами до посинения.

Ковалентная связь пединститута с Муратом установилась во время производственной практики. Нино была с причудами. Она числилась на четвертом курсе иняза, и никакой учительницы из нее уже явно не получалось. Она разговаривала с Муратом только по-английски, потому что русский стала подзабывать. Мурат тоже практически не знал русского, и ему ничего не оставалось, как по подсказке Бирюка пойти в кружок «диссидентов», где Зоя Яковлевна Карпова готовила желающих старшекурсников к защите диплома на английском.

Защита диплома на иностранном языке — это стопроцентная защита, уверял Бирюк. Многие оттого и защищались на различных наречиях, чтобы не провалиться на русском говоре. В дипломной комиссии в случаях, когда идет защита на иностранном, сидят представители и с кафедры иностранных языков, и с профильной кафедры. Одна половина комиссии никогда не слышала про турбины и даже под страхом смерти не сможет отличить диффузор от конфузора, а крейцкопфный двигатель от турбонаддува. Другая половина — полнейший ноль в языках. В результате ты имеешь шанс проскочить между двух половин. Десять минут бормотания перед располовиненной комиссией — и ты дипломированный специалист.