Тринити

Глава 16 НАС ОКРУЖАЮТ ОДНИ УБЛЮДКИ

Под каблуком крещенских морозов наконец-то стихли метели. До зимних каникул оставались считаные дни.

О существовании именно ее, Татьянина, дня Черемис узнала совсем недавно. То, что она родилась 25 января по старому стилю в час ночи по летнему времени и по не зависящим от нее обстоятельствам, она знала, а вот то, что в этот день родилась еще и какая-то святая по имени Татьяна, она не знала. И не знала того, что в этот день был подписан Указ об учреждении Московского университета. Обо всем этом Татьяне поведал настенный календарь, который ей подарил Бирюк, замазывая свою промашку с Днем донора.

Лучше поздно, чем никогда, подумала Татьяна о своем Дне ангела и решила наверстать упущенное. Она объявила, что праздник назван в честь именно ее дня рождения, и велела всем прийти к ней в комнату отметить. Сообщила она об этом и персонально Бондарю. Татьяна устала ждать от жизни счастливой случайности в плане сближения с ним. Захватить его врасплох, как она рассчитывала поначалу, у нее не получилось, поэтому оставалось действовать, методично подтачивая примерно в такой последовательности: вечеринка в комнате — три сеанса подряд в кинотеатре «Победа» — ночь в ресторане «Журавли» — совместная вылазка на природу в Сосновку — ЗАГС. Последний пункт был необязательным, замуж Татьяна собиралась выйти только после окончания института. Кому она нужна недипломированная?! Поэтому интерес для нее заключался больше в самом процессе. Но если Бондарь попросит руки сам, то она не будет отказываться, мыслила Татьяна.

Треугольник принудил Черемис временно приостановить групповую вакханалию, поскольку крайне неопытная материаловедка Лариса Анатольевна, помешавшаяся на свойствах чугунов и сталей, пообещала сжечь группу в керамических печах, если не будут проведены все сорванные во время раскачки лабораторные работы. Что ни говори, а Лариса Анатольевна была человеком ответственным и, как могла, боролась за усвояемость знаний. Когда кто-то из студентов умудрялся до конца раскрыть физический смысл понятия типа эвтектика или изотерма, одно название которого эвакуирует завтрак из организма неположенным тыловым путем, а через хав, она была готова сымитировать с любым ботаном полный оргазм на брудершафт. И понятное дело, такие штучки, как отложить лабораторные до греческих календ, с Ларисой Анатольевной не проходили.

В связи с металловедческими сложностями Татьяне пришлось пить ангельскую мурцовку наедине с Наташиной Алешей. И танцевать пришлось тоже с ней наедине. Это очень нравилось Алеше и было совершенно не в мазу Татьяне. Алеша была настойчивей. Татьяна на крепленом красном распарилась, как горох, и почти не сопротивлялась. В конце концов они уважили друг друга во всех отношениях, потому что у Татьяны внутри было столько килоджоулей избыточной теплоты, энергии, доброты, любвеобильности и нерастраченной заботы о людях, что ими можно было покрыть тысячи чужих мук и скорбей. Таким образом, девушки как бы отдали должное не пришедшим на праздник парням, а вдогонку высосали все спиртное, заготовленное на большую мужскую компанию. Как только речь красных девиц, а в народе на этажах — просто буханок, стала вязкой, как алкидная смола, и крутой, как конус второго порядка, девушки оправили свои помятые одежды и на пару буйно поднялись в 535-ю комнату.

— Привет, паренечки! — заявили они с апломбом, как две старухи-уборщицы.

— Вы где так долго пропадали? У вас что, залипание контактов? — спросил Артамонов.

— У меня сегодня второе рождение, — сказала Татьяна.

— Ну, что роды? — опять же встречно поинтересовался Артамонов. — Воды отошли удачно?

— Какие воды?

— Ты уже родилась или схватки еще в самом разгаре?

— А остальной народ где? — строго вопросила Татьяна, не врубаясь в смысл беседы.

— Где-где, неужели ты не знаешь? — на всякий случай отпрянул Артамонов. — Находится под воздействием слякоти.

— Так они все еще в лаборатории? — догадались гостьи.

— Конечно. Заливают друг другу горла оловом да свинцом.

— С винцом — это хорошо, — сказала Наташа.

— Шли бы вы все к черту со своими лабораторными! — воскликнула Татьяна, скусывая с ногтей кракелюр. — Линия ликвидус! Линия солидус! Весь праздник мне обломали!

— Да ладно тебе, обломали, — довольная, произнесла Алешина. — Мы и без мужчин отлично развлеклись.

— Извини, но ты же знаешь, что я больше предпочитаю вагинальный, огрызнулась Татьяна. — Я тебе не какая-нибудь там Лариса Анатольевна!

Алеша на секунду заткнулась.

— Кстати, Лариса Анатольевна интересовалась вашими персонами, вспомнил Артамонов. — Особенно касаемо раздела холодной ковки и очень горячего литья.

— Передай ей, что все свое мы уже отлили, — сказала Татьяна. — Где нужно и сколько нужно. Правильно, Алеша?

— Правильно, — подтвердила Алешина, радуясь тому, что только что оттолкнувшая ее Татьяна вновь целым вихрем правильных слов и понятий привлекла к себе. Чемерис была безразмерна в чувствах и не различала мелких переживаний любого рода, пусть даже они и проистекали поблизости.

— Ну-ну, — промолвил Артамонов и перевернулся на другой бок.

— Может быть, кому-то интересно узнать, за что мне Лариса Анатольевна впаяла последнюю двойку? — обиженно прищурилась Чемерис и даже слегка наклонилась к Артамонову, чтобы вопрос не остался без внимания.

— Где ж об этом узнаешь? — оправдался он. — В газетах такое не пишут…

— За то, что я ноги не так сложила, когда на стул усаживалась! — сообщила Татьяна. — Прикинь. Перед началом лабораторной…

— Не может быть! — изумился Артамонов. — Хотя, пожалуй, она и права. Твои ноги как ни складывай…

Татьяна схватила подушку и навернула Артамонова по голове.

— В любой позе они не могут не привлекать внимания, — допел песню Артамонов, задыхаясь от полетевшего во все стороны пуха.

— Ну ладно, прощаю, — успокоилась Татьяна.

— Может быть, нам действительно сходить на лабораторные? — пришла в себя Наташа.

— Очень даже может быть, — взгрустнула Чемерис и, устрашающе потянувшись, тут же воскликнула немножко невпопад теме: — Хорошо, что скоро зимние каникулы!

После зимней сессии Мурат уболтал Артамонова поехать с ним на его родину. Их долго собирали, напутствовали, давали советы, как вести себя в поезде в течение всей длительной поездки. И так же трепетно встречали. Словно с голодухи. Как будто староста и не распускал никого на зимние каникулы и люди просидели две недели в общаге взаперти.

— Куда ты подевал Мурата? — сожители взяли в оборот и стали раскалывать Артамонова, едва он засветился в 535-й комнате. — В ломбард заложил, что ли? Уехали вместе, а возвращаетесь, как разведчики, по одному!

— Он прямо с вокзала рубанул к своей ненаглядной Нинели, — объяснился Артамонов. — Но канистра с вином со мной, то есть все в порядке. Мурат, правда, велел не откупоривать канистру до его самоличного появления, остановил Артамонов Гриншпона, простершего к посудине обе руки, — но мы, думаю, этот вопрос как-то обставим.

— Мурат не обидится, если мы продегустируем канистру по плечики, сказал Рудик. — А ты не тяни, докладывай, как там Кавказ. И не умничай больно много — билеты до Тбилиси и обратно мы тебе, помнится, купили в складчину. Так что все твои впечатления — отчасти и наши тоже!

— Да как вам сказать, юг есть юг. — Артамонов стал усаживаться поудобнее. — Все каникулы протаскались по гостям. Ну, Мурат, конечно, колхозник еще тот. Ни к каким личным отдыхам у них приступать не положено, пока не обойдешь всех родственников. По коленам, по рангам, сначала близкие, потом все глуше и глубже, вплоть до крестного отца соседа троюродного брата. И попробуй у кого-нибудь не выпить и не съесть барана! Потому что любая обида там — кровная! За каждым застольем — не менее ста двадцати тостов! В пересчете на несжимаемую жидкость это что-то около пяти литров по самым мелким рогам, потому что из стаканов они не пьют.