Трип на юг

– Почему же? – подняла брови Вера Павловна.

– Достоевского ошибочно, не знаю уж по каким причинам, считают великим писателем, но автор он довольно посредственный. При жизни его называли графоманом и не зря: слог ужасен, описания раздуты до комичного, бесцветны и банальны, – Антон перевел дух, вспоминая, как репетировал у зеркала, чтобы речь звучала непринужденно. – Литературоведы пытаются оправдать его ляпы, но истинная причина кроется в спешке. Он строчил эту пародию на роман, надеясь на скорое вознаграждение, которое тут же проиграл бы в рулетку. Я считаю, не следует портить такими произведениями наш художественный вкус.

Класс загудел: нападок на Федора Михайловича даже от Раневского не ожидали.

Вера Павловна вышла из ступора:

– Спасибо, Антон… за то, что честно высказал свое мнение, но отойти от программы я не имею права. Позволь, я продолжу.

Антон кивнул и сел на место, добавив:

– Я выскажусь подробнее в итоговом сочинении.

К радости Яра учительница весь урок старательно избегала смотреть на первую парту.

После звонка Антон вышел в школьный коридор. Перемены он предпочитал проводить в классе, зарывшись в книгу, пока остальные бегали в столовую и подымить в туалете. Но утренний инцидент выбил его из привычной колеи и придал решимости.

Наконец объявилась Соня, и рядом, как по заказу, никого. Момента лучше может и не представиться. Не караулить же у подъезда: она может подумать, что Антон преследует ее, подобно типу, который раскладывает животных у школьного стадиона. Она тоже видела голову пса – окна Сони выходили на букву «П» – и потому почти не гуляла одна, полагая, что кто-то за ней следит.

Спустя пять лет труп Сони найдут у аллеи городского парка культуры и отдыха напротив чертова колеса. Голову с огромными удивленными глазами будет подпирать бескровная левая кисть. Остальное выловят водолазы в десяти километрах ниже по течению Иртыша.

Антон скрестил руки на груди и сделал вид, что внимательно изучает трещину на дверном косяке. Сам же искоса наблюдал за Соней.

Девушка прислонилась к оконной раме и высматривала во дворе что-то или кого-то. Касалась пухлыми губами горлышка «Фанты», пила большими глотками, прикрыв глаза. Мельком взглянула на Антона и снова вернулась к созерцанию школьного дворика, поигрывая бутылкой в руке. Соня запросто считывала его намерения и прекрасно знала, что он давно к ней неравнодушен – девчонки такие вещи с пеленок умеют определять. Возможно, потому и подол синей форменной юбки приподнялся на идеальную для фантазий высоту: выше – вульгарно, ниже – уже не то. По обтянутым капроном стройным ножкам так и хотелось провести рукой снизу вверх, и затеряться под мягкой тканью. Голова от волнения пошла кругом.

Три, два, один…

– Софья Андреевна? – позвал он и тут же пожалел. Голос дал петуха, прозвучало не слишком-то мужественно.

Соня уронила бутылку, она откатилась к ногам Антона. Вместо газировки густая пена.

– Могу я пригласить вас в кино? – выпалил Антон, пока не выветрилась решимость. – Экранизация Толкина, вам вроде нравятся эльфы…

Смех Сони пронесся по школе, сманил зевак, пригласил лицезреть странную пару: красивую девушку с пшеничными локонами до пояса и нелепого пацана с залысинами на висках, который к тому же младше всех в классе. Перемена окончилась, и к классу стекалась публика: одноклассники, Сонины подружки из параллели, их высокие кавалеры из волейбольной команды. Антон от смущения готов был с позором рвануть в класс и залезть под парту, всё равно терять уже нечего.

– Я пойду с тобой на свидание, – громко, чтобы все слышали, ответила девушка и добавила: – Если ты выпьешь залпом всю бутылку.

Она кивнула на «Фанту» с липкими потеками на боках. Антон принял вызов, бездумно провернул крышку. Соня и остальные с визгом отпрыгнули от взорвавшихся рыжих брызг. Газировка шипела змеей. По стенам и брюкам Антона заструились оранжевые потеки, рубашка прилипла к телу, пузыри покалывали, будто тело его распадалось и пенилось, как сода в лимонном соке.

Громче всех хохотала Соня.

Рядом возник Яр, прикрикнул на зевак и потянул Антона в мужской туалет. Они вдвоем плюхали на рубашку воду, но пятна не уходили. С брюк стекала вода. Из окна под потолком веяло насмешливым холодом. Антон продрог в мокром костюме.

Он мог бы наступить на горло гордыне и снести обычный отказ, но только не эту подачку, приправленную порцией унижения, не миг ликующей радости, когда Соня сказала «да», брошенный как наживка и тут же отнятый на глазах у тех, кого он в последнюю очередь хотел видеть рядом.

– Уроды, блин, – ворчал Яр. – Может, лучше домой пойдешь?

Антон покачал головой. В зеркале он выглядел жалко – как игрушка из детского стишка, которую забыли под дождем. Но если уйти сейчас, завтра превратится в кромешный ад.

«Они все меня ненавидят. Все, кроме Яра».

В класс зашли в гробовой тишине. Подошвы Антона оставляли на облезлом линолеуме мокрые отпечатки.

Антон чувствовал, как Соня и остальные сверлят его глазами. Почему не ушел? Не настучал? Почему молчит, не пытается мстить? Как бы то ни было, проверку на прочность он выдержал.

День выдался на редкость отстойным. Дома в прихожей Антон сбросил ранец, поставил на газету у батареи промокшие насквозь ботинки. Ладони после работы на заправке пахли бензином, он трижды тер руки цветочным мылом, но запах так и не вывелся.

Минут через десять Ма с Кирой шумно заняли прихожую. Зеленоглазая шестилетка с вороньим гнездом вместо утренних косичек бросилась к брату и чуть не сшибла с ног.

– Отстань, Кирка!

Мимоходом Антон оглядел ее одежду: в малиновых потеках борща, но всё цело, – и вздохнул с облегчением. К мелкой он не испытывал нежных чувств, только раздражение, – по крайней мере, ему так казалось, – но, когда пару недель назад она снова вернулась с оборванным рукавом, в синяках и слезах, он не выдержал: во время прогулки подкараулил у ворот приставучего пацана и поставил на место. Тот, конечно, нажаловался взрослым, но Антона к тому моменту и след простыл. Больше пацан к Кире не лез. Семье Антон ничего не сказал, догадываясь, что такие методы семья не одобрит.

– Ты поел? – Ма стянула с себя пальто и без сил упала на табурет. Кира ускакала мыть руки.

– Не успел.

– Опять допоздна работал?

Антон показал ей белые, в сети морщин пальцы – будто только что вышел из ванной. Ледяные. Ма понимающе кивнула.

– Еще и окна мыл?

– За чаевые.

– Ты молодец.

– Есть в кого.

Она расцвела, на мгновение став не такой уставшей.

– А что у тебя с рубашкой? – нахмурилась она.

– Да газировку пролил.

– Даже не знаю, как ее отстираю…

– Я сам отстираю. И брюки тоже, не беспокойся.

– Это твои одноклассники сделали? – осторожно спросила Ма, а сама смотрела с нажимом, ждала правды или хотя бы кивка. Ей только дай повод устроить скандал – за это ее недолюбливали учителя и другие родители, а за компанию и Антона. У мамы трудный характер. Когда Антон только родился, она играла в драматическом театре, но с ней не смогли совладать ни режиссеры, ни партнеры по сцене. Мама всегда объясняла уход тем, что выбрала сына, а не работу, но по ее разговорам с подругой, по сияющему лицу юной красавицы за кулисами на старых фотографиях Антон сердцем чувствовал, что Ма с радостью бы вернулась на сцену, но обида и гордость ей не позволят.