Триптих

Второй. В сале больше всего калорий.

Первый. Дело не в калориях…

Подходят к Вдове.

Как договорились, Софи, летом приедешь к нам. На море мы больше не ездим. Там либо пляжа нет, топчешься на скалах, а вода кишит морскими ежами. Или пляж кишит народом. Это уже не отдых. (Спутнику.) Я вам рассказывал, как отравился рыбой? Еще и это! Омары! И откуда — из Канады. Три недели они лежат в Мадриде, потому что слишком дороги, а когда наконец попадают в Рим, уже воняют, продавать их можно только на побережье, где наш брат думает, будто они только что из моря. Тринадцать туристов от этого скончались. (Опять к Вдове.) Итак, договорились, Софи, этим летом отдыхаем в горах. Маленькое шале, но там можно гулять, Софи, не встретив ни души. (Протягивает Вдове руку.) Ты нам позвонишь? (Уходя.) Но ее сестра хорошо держалась.

В то время как остальные Участники поминок молча прощаются с Вдовой, Роже и Франсина последними выходят из сада.

Франсина. О нет, я не имею в виду Сведенборга и иже с ним, кто ссылается на свои галлюцинации. Я всего лишь имею в виду, что это не так просто. Нет сознания без биологической основы. Откуда вы это знаете? Душа без тела, даже Платон не приводит никаких доказательств — это верно! — и тем не менее он считает такое существование вероятным. Как, впрочем, и Блох. Есть ведь не только малая логика, есть и большая.

Инвалид подходит к Вдове.

Инвалид. Дорогая госпожа Пролль. (Представляется.) Лухзингер. Мы были друзьями, Маттис и я, состояли в одном гребном клубе, о Господи, сколько воды утекло с тех пор… живешь в одном городе, не встречаясь друг с другом… (Протягивает ей руку.) Госпожа Пролль.

Вдова. Спасибо за большой венок.

Инвалид. Я никак не могу прийти в себя.

Конец рукопожатия.

Вдова. Господин директор, я вас провожу.

Вдова провожает инвалида к выходу; лишь Роже и Франсина еще не простились со Вдовой.

Франсина. Подержите мою сумочку? (Подает ему свою сумочку, снимает черный платок, тряхнув головой, приглаживает волосы руками, прежде чем снова завязать на голове платок.)

Роже. Я должен еще раз спросить, как ваше имя.

Франсина. Франсина.

Роже. Вы собираетесь в город? Если не возражаете, я с удовольствием вас подвезу. Мне тоже нужно в город. (Направляясь к выходу.) Какая тема у вашей диссертации?

Усопший один в своем белом кресле-качалке. Тишина. Усопший встает и уходит в другую сторону. Возвращается Вдова. Видит пустое кресло и цепенеет.

Вдова. Маттис!

Дочь входит с пустыми стаканами.

Дочь. Ты слышала, о чем они говорят? Как-никак у человека есть душа, дело не в калориях…

Дочь идет дальше и исчезает.

Вдова. Маттис, где ты?

ВТОРАЯ КАРТИНА

Действующие лица

Старик

Дежурный на бензоколонке

Катрин

Молодой пастор

Сосед с поперечной флейтой

Клошар

Ксавер

Клас

Старуха

Пилот (без слов)

Заключенный

Молодой испанец (без слов)

Ильза

Господин с розами

Молодой банковский служащий

Йонас

Инвалид

Ребенок (без слов)

На переднем плане белое кресло-качалка.

Сцена просторная, пустая, залитая белым светом. Где-нибудь стоит старик Пролль с удочкой в руке, словно тут ручей; неподалеку от него сидит Дежурный, в комбинезоне. Слышится короткий птичий щебет. Затем тишина. На заднем плане появляется Молодой пастор; оглядывается вокруг, словно кого-то ищет, и остается где-нибудь стоять. Снова короткий птичий щебет. Снова тишина.

Белый свет не меняется.

Старик. Ловлю рыбу.

Дежурный. Вижу.

Старик. Зачем вы спрашиваете? (Вытаскивает удочку, на которой ничего нет, и снова ее забрасывает.)

Дежурный. Раньше тут росли березы…

Входит Катрин и садится в белое кресло-качалку.

Катрин. Здесь, да, здесь я однажды сидела… Все, что случается, уже когда-то случалось, и мне уже за тридцать. Ничего нового не добавится. В этом кресле я качалась. Ничего не добавится, чего бы я уже не испытала. И мне по-прежнему будет за тридцать. То, о чем я думаю, я давно уже передумала. То, что слышу, я уже слышала. (Слышится щебетание птиц.) Снова апрель.

Старик, который ловит рыбу, и Дежурный.

Дежурный. Раньше тут росли березы, сплошные березы. И ручей был настоящий. Не капал. В мое время. Ручей с камнями на дне.

Старик. Но с тех пор прошло так много времени.

Дежурный. Тогда здесь водилась форель.

Старик. Я знаю. (Пауза.) Ручей с камнями на дне, верно, и с водорослями на камнях, так что непременно поскользнешься, если захочешь пройти по камням босиком, и потом зеленые пятна на штанах… (Вытаскивает удочку, на которой ничего нет.)

Дежурный. Вы же ничего не ловите.

Старик насаживает на крючок наживку, замолкая при этом; его манипуляции свидетельствуют о близорукости.

Старик. Не может быть, чтобы вы помнили березы. Когда же в таком случае построили кузовной завод? Как раз тогда и исчезли березы.

Дежурный. Знаю.

Старик. Сколько же вам лет?

Дежурный. Сорок один.

Старик снова забрасывает удочку.

Старик. Я тогда еще ходил в школу, и мы ловили форель руками. Без лицензии. Это было запрещено. Только отец мог ловить на удочку. Тогда ручей был настоящий…

Пауза.

Дежурный. Вот теперь надо было тянуть!

Пауза.

Старик. Все говорили: нет новых брюк, нет новой обуви, нет мяса — кризис. Колбаса была только для отца. (Дежурный молчит.) Но березы на берегу вырубили задолго до войны, а вам сорок один год, быть не может, чтобы вы помнили березы и настоящий ручей.

Катрин в белом кресле-качалке; Молодой пастор неподолеку от нее, опять слышится щебет птиц.

Пастор. Как тут птички щебечут!

Катрин качается.

Катрин. Как на кладбище… Ребенком я каждый день ходила через кладбище, это была самая короткая дорога в школу, и там, между бирючинами, стоял бронзовый бюст: какой-то господин с эспаньолкой. Не Ленин, а какой-то ботаник — потом я перестала бояться этого бюста: он только притворяется, будто смотрит на меня! Я трогала пальцами оба его глаза: он только притворяется! Я заметила: ему вообще не интересна сегодняшняя жизнь.

Пастор. Можно задать вам вопрос?

Катрин. Однажды бирючину подрезали, чтобы черный бюст не терялся в листве и можно было прочесть на цоколе годы жизни: 1875–1917. Мужчина в расцвете лет. У меня было впечатление, что он вовсе не хочет возвращаться назад, в жизнь, даже если щебечут птички.