Триптих

Пауза.

Дежурный. Да, а после войны у него была букинистическая лавка, и вдруг дела у него пошли совершенно замечательно. У него бывали книги, которых нет даже в настоящих книжных магазинах. Ты знаешь, что такое букинистическая лавка?

Господин лет тридцати, элегантно одетый, держит в руке букет роз с длинными стеблями, выглядит смущенным, потом поворачивается к Медсестре, несущей поднос с инструментами.

Господин. Сестра…

Ильза. Кого вы ищете?

Господин. Я ищу вазу.

Ильза. Потерпите немножко.

Господин. Большую вазу.

Старуха в инвалидной коляске и Дежурный.

Старуха. Ильза!

Медсестра останавливается.

Почему ты не разговариваешь с отцом?

Ильза. Я ему не нужна.

Старуха. Что ты говоришь.

Ильза. Он ведь даже не слушает.

Старуха. Но он часто ходил с тобой в пешие походы, это я видела у него в альбоме, у тебя тогда еще были косы, Ильза, и отец укрывал тебя своей штормовкой.

Ильза. О да.

Старуха. Потому что было холодно, и между скал он разложил костер, чтобы вы не замерзли.

Ильза. О да.

Старуха. Разве он тебя не слушал?

Ильза. О да, когда я была ребенком.

Старуха. Ты все это забыла?

Ильза. Нет, бабушка.

Старуха. А велосипед? Я, собственно, знаю про велосипед потому, что у твоего отца опять не было денег, и он занял их у меня, ведь тебе хотелось иметь велосипед, Ильза, и ты его получила.

Ильза. О да.

Старуха. Согласись, ты несправедлива.

Ильза. Я ему написала, когда у меня была помолвка, и в ответ он прислал мне открытку.

Старуха. Ты говорила.

Ильза. Открытку, и больше ничего. Старуха. И так иногда бывало.

Ильза. Однажды я пришла к нему на могилу, и было как всегда, когда я хотела ему что-то рассказать… (Смотрит на Старика и отворачивается.)

Дежурный. Это его дочь?

Старуха. Милая девочка. Иногда после школы она помогала мне в киоске. Обрезала ножницами названия непроданных газет, чтобы их не занесли в счет.

Молодой человек в опрятном строгом костюме проверяет свои ногти, манжеты, галстук.

Молодой человек. Ильза?

Медсестра, несущая поднос с инструментами, останавливается и смотрит на Молодого человека.

Не смейся! Так положено, ты знаешь: безупречная одежда, но без экстравагантности. Белая рубашка — это обязательно. И, понятное дело, никаких длинных волос. Летом, когда жарко, нам разрешается спять пиджак, но не галстук, а рубашка должна быть каждый день свежей. Рукава не закатывать! Так не годится, когда занимаешься с клиентами. Для них, для клиентов, очень важно, чтобы я выглядел как отпрыск хорошего семейства или их ровня. Банк основан на доверии. (Еще раз проверяет манжеты.) Ильза, с понедельника я работаю в кассе!

Катрин и Старик.

Старик. Он никогда на ней не женится. Я ей так и сказал. Если только в банке узнают, что его тесть красный… они этого не любят.

Идут дальше.

Медсестра идет дальше, Молодой человек в опрятном строгом костюме один; Молодой пастор подходит к нему.

Пастор. Как вы умерли?

Молодой человек. Понятия не имею.

Пастор. Таким молодым?

Заключенный, из глубины сцены.

Заключенный. Я его застрелил. (Подходит ближе.) Вы меня тоже не знаете…

Молодой человек. Нет.

Заключенный. Мы никак не рассчитывали, что в кассовом зале кто-то задержится после конца рабочего дня. Я во всем сознался. Вы вообще не защищались, я и в этом сознался, вы считали банкноты и даже не поняли, что произошло. Меня бы помиловали за хорошее поведение, ровно через год. И я бы никогда больше не совершил ничего подобного, это правда, я уверен. (Молчание.) Почему мне не верят? (Молчание.) Ваша фамилия Губахер. Эрих. Двадцать семь лет. Вы были бойскаутом и закончили коммерческое училище. Я все это знаю, ведь это зачитывается вслух. И прокурор сказал, что вы всегда были очень добросовестны и пунктуальны. Я все это слышал. Вы были помолвлены с медсестрой. (Пауза.) Я в вас выстрелил. Да! Сзади. Да! Теперь вы меня видите. Я просидел девять лет, ломал себе над этим голову. Девять лет! — а он даже не спросит, как меня зовут. (Идет дальше.) Тут меня никто не знает…

Медсестра приносит вазу.

Господин. Спасибо, сестра, большое спасибо.

Медсестра идет дальше, Господин опускает вазу на пол и ставит в нее букет роз.

Катрин и Старик останавливаются.

Катрин. Дедуля…

Старик. Что такое?

Катрин…мы ходим по кругу.

Старик видит Господина, ставящего розы в вазу.

Старик. Так он выглядел? Твой Кавалер Роз. А как еще мне его назвать? Ты скрывала его имя, я видел лишь розы в твоей комнате: тридцать пять штук, с длинными стеблями.

Господин поднимается и оценивающе смотрит на букет. Почему вы не здороваетесь друг с другом?

Господин идет дальше.

Я понимаю.

Катрин. Пролль, мне был нужен мужчина.

Старик. И новое пальто.

Катрин. Вы вообще ничего не понимаете, Пролль, потому что вы буржуй, как и все остальные, все хотят мною владеть…

Господин и Молодой пастор.

Пастор. Я могу задать вам один вопрос? Вы принесли такие красивые розы. Вы знали эту молодую женщину?

Господин. Что вас интересует?

Пастор. Почему вы с ней не разговариваете?

Господин. Мы слушали пластинки. Она уселась на ковер. Я не знаю, о чем мы говорили… Мы слушали пластинки…

Катрин опять села в белое кресло-качалку. Старик стоит рядом.

Катрин. Хочется спать, лучше бы мне никогда не жить и не знать ни о чем — только спать. (Закрывает глаза.)

Старик. Катрин, но ты жила.

Она молчит.

Почему ты закрываешь глаза?

Ксавер подходит к Молодому человеку, несущему чемодан и дамское пальто на руке; он ставит чемодан на землю.

Йонас. Катрин так и не забрала своих вещей. (Кладет дамское пальто на чемодан.)

Ксавер. Буржуй! Это словечко у нее от тебя. Как только что-то не по ней, так сразу: буржуй! Один ты не буржуй, ты нет, потому что ты сидишь за пишущей машинкой и творишь революцию.

Йонас. Что ты мне хочешь сказать?

Ксавер. Когда она попросту сбежала из дому, я прождал ее десять дней. И десять ночей. А потом принес ее вещи к тебе, я думал, она у тебя. Она тобой восхищалась. Твоими рассуждениями о Бакунине. Ты открыл ей Зигмунда Фрейда и Маркузе, и что бы ты ни написал, она все принимала беспрекословно, я думал, у вас роман. Уже давно. И я нисколько не возражал, чтобы Катрин жила у тебя. Нисколько. Это ты ей внушил.