Триста метров

— Это, дед, ты не боись, мы остановим. Тут такое дело, без меня никак там не сдюжат. Вот и еду раньше срока. А что до мороза, так и не такие морозцы видали. Меня вообще мороз не берёт.

— Мне говорил, что и пуля не берёт, — хихикнула Варя.

— Ты мне но-но, субординацию блюди, жена, — прикрикнул Леонид и молодые засмеялись.

— Не берёт его, — ворчал дед, пока натягивал тулуп и нахлобучивал линялую ушанку. Влез в белые, под цвет своей нечёсаной в пол торса бороды, истоптанные валенки и прихватил из тёмного угла кривую палку с вытертым до блеска круглым верхом.

— То же мне богатырь нашёлся. Богатыри — не вы.

— Это он Лермонтова начитался, — заметила Света.

— А мы проходили Лермонтова в том году. Или не в том, а в прошлом, — Варя смутилась и прикрыла варежкой лицо.

Света только языком поцокала и головой покачала.

— Мам, а можно я военный танк возьму? — спросил укутанный к морозу человечек.

— Можно, Катенька, — вздохнула мама.

— А куда его? Я не дотянуся до карманов.

— Одна беда с вами, — вздохнула Света и положила игрушку к себе в карман.

На улице морозный вечер загустел колючей ветреной пургой, метал размашистые всполохи по земле и по небу. Ветер дробно стрекотал по одежде льдистой крупой. Словно назойливый дворняга-пёс, противно норовил лизнуть лицо морозно-жгучим языком.

Дед еле-еле плёлся сквозь метель, его перегоняла даже Катя-неваляшка, кутанная-перекутанная по погоде. На ветер и бросал свои ворчливые слова скрипучий дед. Кряхтел и кашлял, а ворчать не унимался.

— Да даже если немец и возьмёт Москву, ему не жисть. Кутузов он ведь тоже не дурак был, знал, как супостата извести. Возьми стервец-Наполеон, да подавись только.

— То, дед было давно и при царях, — поддерживал в споре лейтенант, — Сейчас совсем другое время. Вот как дадим немцу пинка у златоглавой, так он и околеет. Немец он же хлипкий. У них и каски на ночные горшки похожи, а что в ночном горшке? Такое дело, там известно что.

— А тут ты молод ещё знать. Оно как на морозце-то ещё по-крепче камня будет. Слышал я что будто чукчи эскимосские…

— Это вы, дедушка, что-то не то вспоминаете, — заметила Варя, — У них изо льда избушки, нам в школе говорили.

— Да это в сказках всё ваши избёнки ледяные, — отмахнулся дед, — Ох, ну и морозище. А мы кажись на месте.

За разговорами они и правда подошли к просторному срубу сельсовета. Под светом фонарей, пятнистым в снежной заверти, собрались уже множество людей. Где старики стояли, искорками рыжими виднелись самокрутки, а где бабы, слышался неровно громкий гомон голосов. Из темноты, со станции, прожектор паровозный вылепил по небу светло-снежный конус света. Дымила в темноту труба и лязгали металлом в темноте невидимые части эшелонного состава.

Свету с дочкой безропотно пустили внутрь избы, туда же пропихнули деда, или сам он пропихнулся своей палкой, там уже никто не разбирал. А лейтенанта в полушубке с поднятым воротником оттёрли. Леонид прикрикнул на толпу, но и в ответ ему неробко отвечали. А вскоре на крыльцо под снег и председатель вышел. Лейтенант опять попробовал пробиться внутрь, в тепло, но не себе искал он места, а хотел пристроить Варю.

— Ты что ж меня отталкиваешь, а? Я никуда теперь, то есть куда ты, ну и я туда, никак иначе.

— Такое дело, холодно же, Варька.

— А на себя бы глянул, губы посинели вон.

Лейтенант отмахнулся.

— Идут, — кивнул в метель председатель. Передёрнул плечами под кожанкой с ремнями, да жёнин платок на шее чуть поправил, вроде бы не так заметно, что женский. Дед тоже протиснулся обратно на улицу. Как бы не пропустить что-то важное. Раздобыл у кого-то самокрутку и нервно дымил вместе с другими стариками.

Сквозь снег от состава шли трое армейских. Впереди — капитан с командирской сумкой, следом двое бойцов с винтовками. Поравнялись с крыльцом.

— Ты председатель? — спросил капитан.

Получил утвердительный ответ, шагнул в избу. Перед военными поспешно расступались люди.

— Лейтенант, — окликнул капитан Леонида, — А вы тут что? Почему не на фронте?

Биричев вытянулся по стойке, неуклюже поднёс руку в перевязи к шапке. Доложился.

— Вижу-вижу, ранен значит. Тогда почему не в госпитале? А то — в отпуск, значит, жениться, — капитан прикусил губу и шумно выдохнул носом, — Нашёл время, не иначе как… Как говоришь фамилия?

— Биричев.

— Ясно, значит, родственничек комсостава.

— Так точно, товарищ капитан. Готов поступить в ваше распоряжение, вот мои документы. Как видите, — он расстегнул полушубок, потянул из-за пазухи стопку бумаг. Цветом яркнула на гимнастёрке ленточка медали, — Мне ещё два дня по документу отпуска положено, но как же я тут буду, когда немец под Москвой?

— Как же он будет? — уже теплее усмехнулся капитан, — Будешь как миленький. Не тут, а у меня в эшелоне. Ноги в руки и давай в пятый вагон. Там кликнешь Марченко, пойдёшь пока в его распоряжение.

— А я тогда куда? — выступила Варя.

Капитан нахмурился в недоумении.

— А что вы смотрите, как будто я девчоночка малая? Я между прочим гражданка Биричева, могу документ показать.

— Ах вот как. Ну так сиди дома, мужа с фронта жди, под ногами не мешайся, — рявкнул капитан, — Развели тут балаган с соплями.

— Нет, товарищ капитан. Я с вами. Вам нужна медсестра, — не унималась задорная Варя.

— Так медсестра ты что ли?

— Ну, почти, — Варя невольно понизила голос, — Меня мама всему научила, она фельдшер. В Минске… осталась.

Капитан недолго бессловесно мерил её взглядом, а потом махнул рукой.

— Лейтенант, предыдущий приказ отставить.

— Е-е-сть, — удивлённо протянул Леонид.

— Со мной сейчас пойдёте, тут Марченко не разберётся, сам решу. А сейчас мне поможете. Пошли уже в избу, тут холод собачий.

— Пусть холода немцы бояться, товарищ капитан, — засмеялся Леонид.

— Ступай-ступай, а то как бы твоей жене не пришлось с тебя и начинать свою службу. Здесь вам уже не хаты с печкой. Здесь уже фронт. Вон там, — он указал на состав, — Начинается наш фронт. Отсюда метров триста.