Триста метров

Гурьбой вошли в избу. Дед замешкался и чуть не растянулся на пути у капитана, но тот и не заметил, он смотрел поверх голов в прокуренную темень потолка. В две тусклых лампочки светилось помещение, и Ленинский портрет едва виднелся на стене.

— Граждане селяне, — громко объявил капитан, — Наши бойцы едут на фронт. Морозы лютые, и тут ты будь хоть немец разпоследний, враз околеешь. Так вот, такое дело, — он переглянулся с Лейтенантом, — Надо тёплых вещей собрать. Всё что есть. Для наших бойцов. Времени у нас два часа, потом состав отправляется. Так что давайте бабоньки, несите всё что тёплое найдёте. Холодно нашим бойцам на фронте. Так пусть там только фрицы мёрзнут, а уж мы-то своих оденем обуем. Приказ понятен?

Люди недовольно загалдели. В такой мороз у кого есть лишняя шерстянка, скорее на себя наденет, чтобы не замёрзнуть.

— Ясен приказ, ещё раз спрашиваю? — повторил капитан ещё громче, так что стёкла в избе зазвенели.

— Дядя военный, ты на фронт поедешь, там нужны военные танки, — прошептала Катя и тронула ручёнкой полушубок Леонида.

— Спасибо, — тихо ответил лейтенант, взял игрушку, наклонился и поцеловал девочку в щёку, — Ты мамку слушай и помогай ей, поняла?

— По-ня-ла, — серьезно, по слогам пообещала Катя.

Пока селяне продолжали роптать и сетовать на стужу, где-то в центре толпы началось шевеление. Бабы заохали, мужики им вторили по-своему, но тихо, неразборчиво.

— Дед, ты чего? — изумилась Света.

— Чего-чего, — старик сорвал с себя шапку, сбросил тулуп, размотал потрёпанный и в дырах шарф. Немного покряхтел и поворчал, стянул побитые валенки, — Эх вы, люди. Там наши ребята мёрзнут а вы. Эх…

— А ты?

— Дура ты, Светка. Мне тут до дома триста метров, уж как-нибудь дойду. А им немцев всё зиму от Москвы гнать. Я-то что, я дойду.

Дед скрючился, склонился над своим обносками и подтолкнул их вперед своей палкой.

— Дядя военный, — опять шепнула Катя лейтенанту, — Я видела. У деда глаза разные, а плакают одинаковые.