Триумф еретиков

Начало конца Фрагмент повести «Удавка»

Искушение

Наступил сырой, промозглый, ветреный ноябрь. Северняк дул с Амурского залива, не затихая, как в трубу.

В такие дни выходить из дома без дела не хочется.

«И что за место выбрал прапорщик Комаров в 1860 году! Полуостров. Сквозит со всех сторон. Не знаю, как там в Сочи или в Марселе, находящихся с нами на одной широте, но во Владике ходить по конторам в ноябре – явно не климатит…» – думал Сергей, зябко поеживаясь в очереди на прием к кадровику в подворотне рыбодобывающего гигантаДальморепродукта.

Все чаще он отлеживался в каюте у «безлошадного» Толяна и все с меньшей надеждой посещал работодателей морских контор в лице суровых и неприступных, как сам КЗОТ, кадровиков. В суете конторских коридоров, в очередях к вратам кабинетов Сергей стал ощущать неведомую ранее унизительную робость. Как будто он входил не к человеку, заглядывающему прежде всего в трудовую книжку, а к прокурору.

Сергей был не робкого десятка, силушкой тоже бог не обидел, но в их кабинетах он… нет, не робел, он терялся. Терялся от высокомерия, от подчеркнутого неудовольствия его визиту. Оттого, что отнимает у Мефистофеля кадровых дел, согбенного под бременем таинственного и засекреченного труда – попутно отсеивать потенциальных перебежчиков валютчиков, контрабандистов, – драгоценное время, смея заходить в кабинет со своей клейменой трудовой книжкой!

На «Горах» тем временем, перед выходом в рейс, прошла вторая волна кадровой чехарды: возвращались постоянные, списывали временных. Почти всегда это были либо больные, либо наказанные, либо хитрованы, но почти всегда к судовым делам безразличные, им на этом судне не плавать. А вот вернутся свои, тем лучше на глаза не попадаться. От долгого бездействия их распирают командирский зуд и желание все переиначить, хоть с ног на голову, лишь бы по-своему. На нынешних судах, где начальства всех мастей и рангов чуть не вдвое больше, чем подчиненных, перечить не моги. Потому что все твои поиски правды и справедливости ограничены простором палубы.

Сергей точно уловил момент, когда отсиживаться дальше у гостеприимного Толяна стало опасно для обоих. По совету Толяна он решил еще разок испытать своей тридцать третьей статьей очередного кадровика. На этот раз – там, где совершенно задыхаются без народа, в находкинской конторе. Там, говорят, ловят рыбу даже «химики». По этому поводу Толян снял с книжки деньги для Сергея. Для пропитания на период оформления ну и… на проводы. Встретиться, по их подсчетам и теории вероятности, они могли бы, в самом благоприятном случае, в чужом порту или в океане. Именно так зачастую бывает у моряков, если даже они живут в одном подъезде.

И Сергей отбыл.

Сердце у него забилось радостно, когда в Находке, у входа в Управление морского рыболовства он увидел громадный щит с надписью «Требуются», выполненный чуть ли не в бронзе и в мраморе. А на первом плане шли его профессии – матрос во всех своих ипостасях: лебедчик, обработчик, добытчик. И все-то у Сережи есть за пазухой, и все-то он умеет!

«Ну, братцы, вы тут без Колесова, смотрю, совсем зашились», – настроился Сергей не продешевить и ни за что не подписаться на старую посудину. И вдруг…

Не требуется! – оборвал его объяснения о причинах опоздания к отходу – брачную ситуацию – кадровик, едва открыв трудовую книжку на злосчастной странице. Между прочим, Сергей остался уверен, что, не опоздай он к отходу, брак у них с Ленкой обязательно бы состоялся, так же, как и то, что опоздал он из-за нее, что соответствовало действительности.

Как так не требуется? На щите у вас написано: «требуются!» – возразил Сергей, вываливая на стол документы. – Вот посмотрите, это свидетельства и удостоверения!

Убери. Прогульщики не требуются, – без интонации, спокойно ответил кадровик и блеснул очками, напомнив того, самого первого, поставившего дьявольское клеймо в этот идиотский документ!

Это был конец! Больше идти некуда. «Одна шайка!» – заколотило Сергея.

– У вас когда день рождения? Я вам томик Маяковского подарю! – зашипел Сергей, еле сдерживаясь, и перегнулся через стол так, что оказался глаза в глаза с этими неестественно увеличенными, старческими, бледно-водянистыми органами зрения.

Не требуется, – отпрянул кадровик, привычно потянув носом: трезв? – Поэтов не читаем. – Кадровик уже крутил диск телефона, вызывая на подмогу своих инспекторов, он уже был битым…

А что ты читаешь? Одни трудовые книжки? Книголюб-оригинал! Вот если бы Владимира Владимировича ты почитал, как он ваше черное племя бюрократов и перестраховщиков разделывал! Окопался, паук! – Сергей перешел на крик, терять уже больше было нечего.

А вот я тебе сейчас сделаю за «бюрократа», я тебя сейчас сдам в спецприемник, бродяга! – Кадровика трясло. Он уже привык к тому, что люди в его кабинете ведут себя, как во храме! А этот…

Это тебя, гада, сажать нужно за то, что бичей плодишь и все тебе до фени! Что там – курорт в океане, на рыбе год сидеть, что ты не пускаешь меня туда? Я куда прошусь? Гулять? Да ты мне руку должен пожать и до трапа проводить за то, что я добровольно лишаю себя земных радостей, иду в вашу сучью систему, где все нельзя, где импотентом и придурком стать можно из-за таких вот ублюдков, как ты! Понял? – Сергей вышел из кабинета и так хлопнул дверью, что очередь, трусовато расступившись, сочувственно посмотрела ему вслед.

В привокзальном буфете Сергей перекусил, жидкий чай выплеснул вон, стакан сунул в карман. За пазухой, прижатая полой куртки, ждала своего часа большая бутылка портвейна. Ему хотелось успокоиться и уйти от назойливой и мрачной картины будущего, накарканной кадровиком. «Козел! Сам катись на стройку! Я – матрос первого класса…» – продолжал он мысленно спор с кадровиком.

Сергей сел в ночной поезд на Владивосток. Найдя полупустой вагон, он забился в угол, ожидая отправления, чтобы начать «успокоительное». Выглянул в окно. На перроне, кутаясь от пронизывающего ветра с моря, прощались редкие пассажиры. Его внимание привлекли трое парней, они были явно навеселе. По всему, двое провожают третьего своего приятеля, усатого, бородатого, с хорошим русским лицом Добрыни Никитича.

Через минуту после отправления Добрыня закачался напротив его купе и «обнюхал» Сергея взглядом: «Свой?» Он еще не остыл от проводов и нуждался в обществе.

Пар-роходский? – спросил он, с трудом выговаривая букву «р». Не дожидая ответа, он сделал вывод и бросил на сиденье дипломат. Затем стянул с себя кожаное пальто, повесил на крючок и тяжело плюхнулся к столику.

Пах-хородский? – не унимался он, путая буквы в столь трудном слове.

Свои… – буркнул Сергей без особой радости: ни врать, ни тем более говорить правду человеку, витающему сейчас вдали от грешной земли, ему не хотелось. – Не желаешь? – Сергей вытащил из-за спины уже раскупоренную бутылку и стакан.