Триумф и трагедия. Политический портрет И.В.Сталина. Книга 2
Шрифт:
Логика же действий Сталина и его окружения вела к тому, чтобы создать соответствующую систему политических и социальных отношений в партии и стране и утвердить положение «господствующей личности». (Это выражение я заимствовал из критического анализа Плехановым работ французского философа XIX века И. Тэна.)
«Господствующая личность»
Это выражение Плеханова, по моему мнению, весьма удачно характеризует ситуацию, которая стала складываться в стране с начала 30-х годов, ситуацию, отражающую неуклонное восхождение одной личности на вершину вождизма, утверждение цезаризма. Такое положение стало возможным потому, что партия, как это ни горько говорить, разрешила, согласилась с этим современным цезаризмом. Мы десятилетиями говорили о возрастании роли партии в самых различных сферах нашей деятельности, но ни в докладе Н.С. Хрущева на XX съезде партии «О культе личности и его последствиях», ни в известном постановлении ЦК по этому вопросу, ни в других официальных документах не было сказано о том, что партия хоть в какой-то мере виновна в уродстве культа. Хотя среди причин его появления эта – одна из основных. Подобострастное отношение к своим руководителям, бесконтрольность, пожизненность должностей создали обстановку, в которой человек со злым, изощренным,
В «Святом семействе» К. Маркса и Ф. Энгельса приводится глубокая мысль:
«Великие кажутся нам великими лишь потому,
что мы сами стоим на коленях.
Поднимемся!»
Имеется много высказываний Сталина, в которых он верно трактует соотношение «вождь и масса», не преувеличивает роли личности в истории, подчеркивает значение коллективного руководства в партии. Так, в декабре 1931 года он говорил: «Единоличные решения всегда или почти всегда – однобокие решения. Во всякой коллегии, во всяком коллективе имеются люди, с мнением которых надо считаться. Во всякой коллегии, во всяком коллективе имеются люди, могущие высказать и неправильные мнения… В нашем руководящем органе, в Центральном Комитете нашей партии, который руководит всеми нашими советскими и партийными организациями, имеется около 70 членов. Среди этих 70 членов ЦК имеются наши лучшие промышленники, наши лучшие кооператоры, наши лучшие снабженцы, наши лучшие военные, наши лучшие пропагандисты, наши лучшие агитаторы, наши лучшие знатоки совхозов, наши лучшие знатоки колхозов, наши лучшие знатоки индивидуального крестьянского хозяйства, наши лучшие знатоки наций Советского Союза и национальной политики. В этом ареопаге, – продолжал Сталин, – сосредоточена мудрость нашей партии. Каждый имеет возможность исправить чье-либо единоличное мнение, предложение. Каждый имеет возможность внести свой опыт. Если бы этого не было, если бы решения принимались единолично, мы имели бы в своей работе серьезнейшие ошибки». Хотел того или не хотел Сталин, но последними словами он невольно подтвердил мысль, что многие из «серьезнейших ошибок», допущенных в процессе коллективизации, партийного и государственного строительства, в сфере культуры, стали возможны именно в результате единоличных решений одного человека, превратившегося в «господствующую личность».
Прежде всего это выразилось в устойчивой тенденции к свертыванию коллегиальности в работе Центрального Комитета, которой Ленин придавал огромное значение. Известно, что в первые шесть лет после Октября в соответствии с партийными нормами и политической необходимостью было созвано шесть съездов, пять конференций и 43 пленума ЦК. На всех этих партийных форумах не было давления авторитетов, коммунисты имели возможность свободно излагать свою точку зрения, формулировать позицию по тому или иному вопросу. Как правило, важнейшие документы, принимавшиеся партией, были плодом коллективных усилий и разума. В процессе выработки решения принимались во внимание (или к сведению) самые различные подходы и мнения. Свидетельство тому – жаркие споры, компромиссы, многочисленные дискуссии по узловым вопросам внутренней и внешней политики партии.
В то же время, когда после XVII съезда партии стало рельефно просматриваться культовое обожествление его персоны, «вождь» принял меры к резкому ограничению коллегиальности в выработке решений. Он уже не нуждался в других мнениях. С 1934 года (после XVII партсъезда) по 1953 год (год смерти Сталина), т. е. за двадцать лет, в основном до войны, состоялось всего два партийных съезда, одна конференция, 22 пленума ЦК. Перерыв между XVIII и XIX съездами партии – 13 лет! Были годы – 1941, 1942, 1943, 1945, 1946, 1948, 1950, 1951-й, когда Центральный Комитет на свои заседания не собирался ни разу! Со временем Сталин, а это явствует из его решений и линии поведения, смотрел на ЦК уже не как на «ареопаг мудрости», как он еще называл его в 1931 году, а просто как на партийную канцелярию, удобный подручный аппарат для реализации его решений. По сути, партия стала послушной машиной выполнения указаний «господствующей личности». А ведь готовясь к XIV съезду партии в 1925 году и редактируя проект Устава ВКП(б) (с изменениями), Сталин подчеркнул в знак особой важности слова: «Очередные съезды созываются ежегодно. Центральный Комитет имеет не менее одного пленарного заседания в два месяца». Жизнь, естественно, внесла свои коррективы. Была война, заставившая страну трансформироваться в военный лагерь и не позволившая скрупулезно придерживаться принятых норм. И это объяснимо. Но фактически пренебречь ими…
Ленин еще на III съезде партии, в далеком 1905 году, в докладе «Об участии социал-демократии во временном революционном правительстве» говорил: «Революционный народ стремится к самодержавию народа, все реакционные элементы отстаивают самодержавие царя (разрядка моя. – Прим. Д.В. ). Успешный переворот поэтому не может не быть демократической диктатурой пролетариата и крестьянства…» Еще на заре века, задолго до победы социалистической революции, Ленин допускал лишь «самодержавие народа» в форме «демократической диктатуры». Для Сталина теперь все эти старые речи о демократии, народном представительстве, коллективном разуме стали как-то сразу неактуальными, даже наивными. Разве он не выражает интересы народа? Разве он что-либо хочет лично для себя? Разве марксизм отрицает роль вождей?.. Единоличный «вождь» все прибирал к рукам: мысль, политическую волю, социальный арбитраж. Все это становилось похожим на политическое самодержавие.
Усилению бюрократических тенденций в партии способствовало специфическое понимание Сталиным партийного единства. Известно, что в 20-е годы партии пришлось столкнуться с весьма активным противодействием в проведении своей политики со стороны отдельных групп коммунистов. Далеко не всегда это были «враги». Часто особые взгляды, позиции, отличные от принятых, «курсы», «платформы» возникали от нестандартных оценок ситуации, своеобразного понимания перспектив движения, а иногда появлялись как результат особенностей характера
отдельных личностей. Но сегодня, анализируя весь спектр борьбы «оппозиций», «группировок», все больше убеждаешься, что одним из решающих пунктов разногласий и ожесточенных схваток были проблемы выбора конкретных путей развития демократии , соотношения «вождь и партия», роли масс в революционном процессе, хотя отчасти это как бы камуфлировалось иными мотивами и фразами. Во многих случаях «оппозиционеры» были просто не согласны с авторитарностью, не готовы к единомыслию как духовной униформе, к чему всегда стремился Сталин. Мы, диалектики, зная, что жизнь движется вперед противоречиями, обычно тем не менее инакомыслие рассматривали как враждебное проявление. А может быть, в инакомыслии как раз и выражалось стремление найти более оптимальную альтернативу? Разве бездумное единомыслие не плодит догматиков, безликих, равнодушных людей?В те годы было, конечно, и немало таких людей, которые сознательно ставили перед собой цели, не вписывающиеся в программные установки партии. Как правило, у них были другие идеалы или иные социальные приоритеты. В условиях разрухи, внешней империалистической опасности, роста различных оппозиционных группировок по инициативе Ленина на Х съезде партии в марте 1921 года была принята знаменитая резолюция. После доклада, сделанного Владимиром Ильичом, съезд обязал немедленно распустить все фракционные группировки. В резолюции ясно говорилось, что единство и сплоченность рядов партии, обеспечение полного доверия между членами партии и работы действительно дружной, действительно воплощающей единство воли авангарда пролетариата, является особенно необходимым в настоящий момент… Эта установка сыграла роль в утверждении монополии на мысль. Она выступала против разномыслия, борьбы мнений, против фракционных групп с политическими платформами, не всегда совпадающими с программными и уставными целями партии.
Сталин часто обращался к этой резолюции, нанося удары по «оппозициям» и «уклонам». Постепенно в его устах слова «оппозиция», «оппозиционер» приобрели вполне определенный смысл, тождественный понятиям «противник», «враг». В последующем любое, даже частное несогласие отдельных руководителей с политикой партии и тем более несогласие с его позицией «вождь» однозначно расценивал как «борьбу с партией», «вражескую деятельность». Борясь за единство, но понимая его не диалектически, а догматически, Сталин постепенно добился полной ликвидации здоровой борьбы мнений, свободного высказывания коммунистами своих взглядов, критики вышестоящих партийных органов. В партии возникло «бездумное однодумство». Под флагом борьбы за «монолитность» партии Сталин исподволь, постепенно, но неуклонно убивал демократические начала во внутрипартийной жизни. Понимая единство как исполнительность, беспрекословное повиновение директивам, готовность поддержать любое решение вышестоящих органов, Сталин тем самым способствовал укреплению в партии догматического мышления, искоренению творческой инициативы масс. Часто малейшее отступление от спущенных сверху канонов не просто осуждалось. Маленков, выступая на январском Пленуме ЦК 1938 года, привел пример, когда в Калмыкии, в Сарычинской парторганизации, был исключен из партии коммунист Кущев. На занятиях по политграмоте Кущеву был задан вопрос:
– Можем ли мы построить социализм в одной стране?
– Построить социализм в одной стране можно, и мы его построим, – отвечал Кущев.
– А построим ли мы коммунизм в одной стране?
– Коммунизм в одной стране построим…
– А полный коммунизм?
– Построим.
– А окончательный коммунизм построим?
– Окончательный – вряд ли, – размышлял Кущев, – без мировой революции. Впрочем, посмотрю в «Вопросах ленинизма», что по этому поводу пишет тов. Сталин.
Вот за последний ответ, за свои сомнения, Кущев был исключен из партии и снят с работы. Но Маленков усматривает здесь не проявление догматизма, не культовое уродство, требующее религиозного, политического единомыслия, а видит «происки врагов», окопавшихся «на каждом предприятии, в колхозе и совхозе». Кущев допустил малейший «сбой» в единомыслии, и «враги» тут же этим воспользовались, исключив его из партии. Такова логика Маленкова.
Подобные трактовки уродовали демократическое понимание единства, предполагающее синтез коллективной воли с одновременной возможностью свободно излагать свои взгляды и позиции. Ведь Х съезд своей резолюцией о единстве предусматривал, что партия неустанно будет продолжать, испытывая новые приемы, бороться всякими средствами против бюрократизма, за расширение демократизма, самодеятельности… Любой коммунист, рискнувший выступить с новым предложением, инициативой или несогласный с теми или иными аспектами политики партии, рисковал быть ошельмованным, а то и просто причисленным к лику «врагов». От коммунистов все больше требовали лишь «поддерживать» и «одобрять» и все меньше и меньше – принимать реальное участие в обсуждении важных проблем партийной и общественной жизни. А все это автоматически еще выше поднимало «вождя» над партией, превращало его в «господствующую личность».
На XVII съезде партии по предложению Сталина была ликвидирована Центральная Контрольная Комиссия, обладавшая прерогативами контроля за работой ЦК и Политбюро. Функции созданной Комиссии Партийного Контроля были перенацелены на контроль за исполнением партийными организациями решений центральных органов и прежде всего указаний «господствующей личности».
Постепенно решения Сталина стали восприниматься всеми как решения партии. Уже в середине 30-х годов его указания оформлялись как постановления ЦК или циркулярные распоряжения. Власть партийного «вождя» стала фактически неограниченной. Приведу характерный пример. Накануне и в годы войны, когда вошли в норму «ночные бдения» в кабинетах руководителей, Сталин частенько приглашал нескольких членов и кандидатов в члены Политбюро пообедать у него на даче в Кунцево. Чаще всего это были Молотов, Ворошилов, Каганович, Берия, Жданов. Реже приглашались на ночные обеды Андреев, Калинин, Микоян, Шверник, Вознесенский. Во время застолья решались различные вопросы государственной, партийной и военной политики. Сталин обычно резюмировал итоги «беседы». Маленков, а иногда Жданов оформлял эти «заседания» протоколами Политбюро. Споров, дискуссий не возникало. Соратники Сталина старались чаще всего угадать мнение «вождя» или вовремя поддакнуть. Принципиальных несогласий со Сталиным никогда не было. Даже самому «единодержцу» это иногда надоедало. Так, когда за обедом, накануне XVIII съезда партии, зашла речь о подготовленном докладе Сталина, то все стали хором дружно его хвалить. Сталин слушал, слушал и вдруг жестко бросил: