Триумф Венеры. Знак семи звезд

— Так оно и есть. Это закон природы: когда мужчина стреляет, женщина заряжает ему ружье.

Чай с позолотой был хорош, плохо только, что хозяин, как холостяк, не имел ситечка для заварки. Обдумывая, с чего начать разговор о покойном Куколеве, Иван Дмитриевич аккуратно сплевывал налипшие к губам чаинки, когда в прихожей звякнул колокольчик.

— Черт, это за мной, — сказал Зеленский. — Я за квартиру задолжал, нарочно ни свет ни заря явился, мерзавец. Сделайте милость, подите, скажите ему, что меня нет дома.

Иван Дмитриевич пошел, открыл дверь. За ней стояла Нина Александровна. Он удивился:

— Вам нужен Сергей Богданович?

— Нет, — после паузы ответила она. — Вы.

Заслышав женский голос, Зеленский выскочил в коридор.

— Вы знакомы? — спросил Иван Дмитриевич.

— Если это можно назвать знакомством. Сергей Богданович преподает в гимназии, где учились мои дочери.

— А-а, — догадался Зеленский, — вы, наверное, слышали, как я позвал господина Путилина из окна.

— Не я. Шарлотта Генриховна. Ей все-таки не терпится сообщить вам, господин Путилин, про флакончик. Она объяснила, где вы находитесь, и велела мне доставить вас к ней живым или мертвым.

Они спустились вниз, вышли на улицу, и возле подъезда натолкнулись на Евлампия.

— Куда это ты? — поинтересовался Иван Дмитриевич, подозрительно оглядывая здоровенную корзину в его руке.

— На рынок, — ответил тот. — Завтра поминки, много чего нужно. Сейчас бабы стряпать придут. А вы к нам никак? Пойдемте, я вам дверь отопру.

Вошли в подъезд.

— Светает что-то рано, прямо как весной, — говорил Евлампий. — Пять часов, а уже светло.

Иван Дмитриевич достал часы.

— Где ж пять? Семь.

— У вас часы еще не то покажут, — ухмыльнулся Евлампий. — Наследник ваш давеча их в кукольной тележке по булыжнику возил, я сам видел. Балуете вы его!

Он достал ключ, и тут Иван Дмитриевич спохватился:

— Барыни разве дома нет?

— Нету.

— Куда она делась?

— К сестре поехала. По дочке соскучилась и полетела.

— Ради Бога, извините, господин Путилин, — сказала Нина Александровна. — Моя невестка женщина взбалмошная. Никто не знает, что в следующий момент взбредет ей в голову.

Иван Дмитриевич обернулся к Евлампию.

— Ты про этот серебряный флакончик что-то слыхал?

— А как же! Мне Марфа Никитична сколь раз говорила…

Он начал рассказывать и успел рассказать достаточно для того, чтобы у Ивана Дмитриевича взгляд сделался как у его жены, когда та лузгает семечки и не может перестать. Рассказ приближался к концу, как вдруг хлопнула дверь подъезда, на площадку взбежал Гайпель.

— О, Иван Дмитриевич, — запыхавшись проговорил он, — хорошо, что вы не спите. Я… Я ее поймал!

— Кого?

Гайпель лукаво сощурился.

— А кого вы искали?

Иван Дмитриевич подхватил его под руку, вывел на улицу.

— Ну? Кого ты там изловил?

— Ту самую, про которую вы спрашивали, — отвечал Гайпель, растягивая наслаждение, чтобы уже на пределе блаженства отдаться последнему экстазу. — Она в сыскном сидит. Я ее в комнате запер и бегом к вам.

— Да говори толком! Кого ты еще заарестовал?

— Ее, — одышливо сказал Гайпель. — С красным зонтиком.

Растянутый для просушки, он стоял в углу, Иван Дмитриевич увидел его, как только вошли, и сразу же узнал этот оттенок цвета, колеблющийся между алым и светло-красным, который три дня назад просквозил перед ним в сентябрьской листве.

Хозяйка зонта сидела рядом, ее он тоже узнал и хлопнул Гайпеля по плечу:

— Молодец!

Это была старшая из племянниц покойного Куколева, блондиночка с прыщавым лобиком и глазами брошенной куклы.

— Елизавета Семеновна, рад видеть вас. Вы меня помните?

— Путилин, кажется…

— А память у вас не девичья. — Иван Дмитриевич осторожно, как к разверстой ране, прикоснулся к алеющему шелку. — Ваша парасолька?

— Что? — не поняла она.

— Зонтик, спрашиваю, ваш?

— Нет, тетя Лотта одолжила.

— Чего это вдруг?

— Я была у нее вчера вечером, а когда уезжала, начал собираться дождик.

— Вы приезжали к Шарлотте Генриховне, чтобы забрать серебряный флакончик вашей бабушки?

— Да.

— Зачем он вам так срочно понадобился?

— Просто на память, если она умерла.

— И он сейчас лежит у вас в сумочке?

— Н-нет.

— Не вынуждайте меня прибегать к обыску.

— Вы не посмеете!

— Конечно, не хотелось бы, — криво улыбнулся Иван Дмитриевич. — У вас там платочек, может быть, нечист или гребень в волосьях. Я не так воспитан, мадмуазель, чтобы шарить в дамских сумочках, но придется. Лучше бы нам не краснеть друг перед другом, но что поделаешь… Позвольте ваш ридикюль.

— Он там, — басом сказала Лиза, прижимая сумочку к груди.

— Я смотрю, вы им очень дорожите.

— Д-да.

— И кому же вы собирались передать эту реликвию?

— Н-никому.

— Понимаю, понимаю. Вы ввели в заблуждение папеньку, сказав ему, будто едете по больницам искать бабушку, а сами решили прогуляться по гавани в шесть часов утра. Покормить чаек, полюбоваться восходом. Так, Елизавета Семеновна?

Она молчала.

— Хватит, милая, — сказал Иван Дмитриевич. — Отвечайте, как называется корабль.

— Пожалуйста, я вас прошу! Обещайте мне, что…

— Название корабля!

— «Архангел Михаил».

— Когда он отплывает?

— Опоздали. Уже, наверное, отплыл.

Иван Дмитриевич обернулся к Гайпелю:

— Лошадей! Быстро!

26

За круглым окошком каюты плескалась вода, под ногами ритмично вздрагивал пол.

— Вишь, подсунули мне келью над самой машиной, — сказала Марфа Никитична.

Они с Иваном Дмитриевичем сидели вдвоем, Гайпеля и Лизу отправили на палубу, чтобы не мешались.