Тривейн

– Когда это было? Это было запланировано? Когда?

– Неделю, дней десять назад. Да кто вы такой...

– Ваш лучший друг! Человек, который сделает для вас все, что только пожелаете! Вы не хотите в это поверить?

– Не знаю, чему и верить. Все вы тянете из меня соки.

– Ничего подобного, генерал. Я только спросил, было ли это запланировано?

– О Господи!

– А что еще предусмотрено, генерал? Вы еще с кем-нибудь связаны?

– Прекратите, Тривейн! Прекратите!

– Сначала ответьте!

– Откуда мне знать? Спросите их...

– Кого?

– Не знаю.

– Грина?

– Да, спросите Грина.

– Или Гамильтона?

– Да, конечно.

– Что же они могут?

– Все, вы прекрасно знаете!

– Ну, что? Скажите! Вы, ублюдок!

– Вы не смеете говорить со мной в таком тоне! Не имеете права!

– Говорите!

– Что же, получайте! Профсоюзы. Система управления... Психологические службы по всей стране. Все они у нас в компьютерах. Мы будем действовать сообща.

– Боже мой... А президент знает?

– Не от нас, конечно.

– И никто ничего не отменял за последние пять дней?

– Конечно, нет.

Тривейн медленно опустился в кресло.

– Вы уверены?

– Уверен.

Закрыв лицо руками, Тривейн медленно выдохнул, стараясь прийти в себя. Ему казалось, что он только что вынырнул из какого-то дикого водоворота у подводной пещеры и теперь снова погружается в этот бурлящий водоворот. Почему, почему он вечно попадает в шторм?

– Благодарю вас, генерал, – мягко сказал он. – Думаю, на сегодня достаточно.

– Простите?..

– Хочу еще раз повторить, что глубоко уважаю вас. Если бы не Боннер, я бы этого не понял... Вы слышали о майоре Боннере, генерал? Помнится, мы о нем говорили... А теперь позвольте мне дать вам совет: уходите. Убирайтесь, Купер, и как можно быстрее...

Налитые кровью глаза бригадного генерала Лестера Купера впились в этого «шпака», сидевшего перед ним, закрыв лицо руками.

– Не понимаю...

– Мне стало известно, что в скором времени вы собираетесь подать в отставку. Могу я попросить вас написать рапорт об отставке завтра утром?

Купер хотел что-то сказать, но голос подвел его. Тривейн отнял от лица руки и посмотрел прямо в усталые глаза генерала. Вояка сделал последний, предписанный военными инструкциями вдох, чтобы прийти в себя, но это не помогло.

– Вы не... вы... Я свободен?

– Да. Видит Бог, вы это заслужили.

– Надеюсь. Благодарю вас, господин председатель.

* * *

Сэм Викарсон наблюдал, как генерал выходит из кабинета Тривейна. Было уже половина седьмого. Эндрю назначил встречу с Купером на пять часов. Кроме них троих в помещении, занимаемом подкомитетом, никого не было, и Сэм должен был выпроваживать поздних визитеров или сотрудников, если они вдруг возникнут.

Купер бросил на Викарсона невидящий взгляд и задержался на секунду, не спуская глаз с молодого юриста. Сэма поразили эти глаза, лишенные всякого выражения и в то же время недружелюбные. Затем произошло нечто странное – по крайней мере, для Сэма. Генерал вытянулся в струнку, поднял вверх правую руку и приложил ее к виску, как бы салютуя своему визави. Он продолжал стоять так до тех пор, пока Сэм медленно, словно принимая салют, не кивнул головой. Тогда Купер развернулся и стремительно вышел на улицу.

Сэм поспешил к Тривейну. Председатель подкомитета Комиссии по ассигнованиям на оборону выглядел не менее уставшим, чем украшенный знаками воинского отличия реликт, только что покинувший его кабинет. Он сидел с закрытыми глазами, положив подбородок на ладонь правой руки, лежащей на ручке кресла.

– Похоже, встреча была впечатляющей, – тихо сказал Викарсон. – Я уж подумал, не позвонить ли в «Скорую»? Видели бы вы Купера! Он выглядел так, словно только что выдержал танковую атаку.

Не открывая глаз, Тривейн произнес:

– Успокаиваться рано. И радоваться тоже нечему... Думаю, мы многим обязаны Куперу и ему подобным. Мы просили их сделать невозможное, не дав им времени на подготовку! Да что там подготовку, даже не предупредив их заранее. Не научив, как справляться с политическими мессиями, с которыми они вынуждены иметь дело. А когда они постарались справиться, их просто высмеяли. – Тривейн открыл наконец глаза и посмотрел на Сэма. – Вам это не кажется несправедливым?

– Боюсь, что нет, сэр, – стараясь почтительным обращением смягчить ответ, сказал Сэм. – Люди, подобные Куперу, люди его полета, легко находят возможность поплакаться и выразить свое неудовольствие по радио и на телевидении. По крайней мере, могут попробовать что-нибудь в этом роде, прежде чем бежать под крылышко «Дженис»...

– Сэм, Сэм... – устало протянул Тривейн. – Вы никогда не скажете мне «да», даже если от этого будет зависеть мое душевное здоровье. Наверное, это ценное качество.

– Как раз наоборот. Мне еще может пригодиться знакомство с вами.

– Сомневаюсь. – Тривейн встал с кресла, подошел к столу и присел на краешек. – Вы хорошо понимаете, что они сделали, Сэм? Они так представили мою кандидатуру, что если я выиграю, то, значит, выиграл их кандидат. И Купер доказал это.

– Ну и что? Вы-то их о том не просили.

– Но я вынужден буду смириться! Причем сознательно. Я стал неотъемлемой частью той самой коррупции, против которой выступал! Поразить демона – значит поразить меня...

– Что?

– Да так, вспомнил Армбрастера. Ну что, теперь понимаете? Жена Цезаря... и так далее. Если меня изберут или я пройду хотя бы половину предвыборной гонки, я уже не смогу обрушиться на «Дженис», поскольку так же замазан, как и они. Если же попробую сделать это до выборов, то мне гарантирован провал в избирательной кампании. А если решусь после, то разрушу веру людей в меня. Они знают, как помешать: мой доклад... Они сметут меня. Здорово задумано! Спасибо Боннеру и этому загнанному в угол генералу: благодаря им я хоть что-то понял.

– Но какая им выгода? Зачем сажать вас на крючок?

– По самой простой причине, Сэм. Мотив двадцатого века: у них нет выбора... Я появился, чтобы разрушить «Дженис индастриз», и я мог сделать это.

– О Боже. – Викарсон упорно смотрел в пол. – Мне это и в голову не приходило. И что вы намерены делать? Тривейн встал, отошел от стола.

– Прежде всего нужно с корнем вырвать «Дженис». С корнем.

– Но это сорвет вам выборы.

– Естественно.

– Мне жаль.

Энди направился было к креслу, но остановился и взглянул на Сэма. Даже не на него самого, а в ту сторону, где он стоял. Взгляд его был устремлен поверх головы Викарсона, на окно, за которым сгущались сумерки, готовые перейти в ночь.