Тризна по князю Рюрику. Кровь за кровь! (сборник)

— Если снова предашь, плотник, то ни один бог тебя не помилует, хоть наш, хоть новый. По коням, братцы!

Глава 6

Хазаров ждали в седлах. Молча глядели, как приближаются чужаки.

Вот уже стали видны силуэты, встречный ветер принес запах конского пота и железа. Вскоре начали различать всадников. Иногда казалось, люди выпрыгивают из пылевого облака, словно из небытия.

— Ладони держать открытыми, — приказал Розмич. — Не шевелиться.

— Младшим дружинникам должно помалкивать, — тут же напомнил Добродей. Словил недобрый взгляд новгородца, но не смутился.

Отряд заметили давным-давно, сложно не увидеть посреди голой степи неподвижных, как древние валуны, всадников. Окружали скорее с интересом, нежели злостью. Добродей заметил изготовленные к стрельбе луки и оголенные клинки. В какой-то миг старшему дружиннику показалось, будто их не люди обтекали, а рой исполинских пчел, ибо разговоры хазаров сильно напоминали жужжание. Наконец слуха коснулась знакомая речь, и, хотя вражеский воин ломал и коверкал слова, вопрос поняли все:

— Кто такий? Что делать наш земля?

— Я — Добродей, старший дружинник князя Осколода Киевского. Это — мои люди. Я пришел поговорить с вашим воеводой.

Вопрошавший затарабанил на своем языке, переводил остальным. Едва закончил, в толпе послышались смешки, перемешанные с раздраженными выкриками.

— Каган Ас-Халиб умер, — хитро протянул воин, сощурив и без того узкие глаза.

— Да. Мой князь погиб. Но это не отменяет…

— Молчать! — пискнул воин.

Масса людей, окружившая отряд, как море одинокую скалу, ожила. Воины дикарского вида расступались, пропуская вперед кого-то важного. Добродей пригляделся — лицо знакомое. Этот не раз побывал в Киеве, да и у самого Осколода.

Следом за вожаком ехал пузатый хазарин, разодетый в дорогие ткани. В щекастой морде Добродей узнал одного из важных купцов, которых не только терпели в Киеве, но и в княжеский терем изредка приглашали.

Хазарский главарь вопросительно глянул на купца, тот расплылся в лягушачьей улыбке, выпятил грудь и каркнул что-то на своем. Вожак ответил грубо, и взгляд купца заскользил по лицам славян. Добродею показалось, осматривает их не как возможных знакомых, а как корзины с рыбой или бочки с брагой.

— Вон тот, — купец ткнул пальцем в самого Добрю, — человек близкий к Осколоду, Ас-Халибу то бишь. Из старших дружинников, кажется. Этот, — палец указал на Цыбулю, — год назад сынишке моему нос разбил, за просто так, в дозоре, видите ли, был, а мой якобы угомониться никак не мог. Эти двое, — купец кивнул на Кавку и Налега, — чаще в корчме сидели, чем в седлах дружинников, почему Осколод позволял? Даже не догадываюсь. А вот тот, широкоплечий… не Осколодов. Он на новгородской лодье приплыл. И тот, который подле него, — тоже. Остальных вижу впервые. Стало быть, тоже новгородцы.

Сердце старшего дружинника ухнуло, как умирающий филин. Душа провалилась в пятки. Хазарин выслушал купца очень внимательно, спросил ледяным голосом:

— Зачем хотеть видеть меня?

Добре пришлось набрать в грудь побольше воздуха:

— Мы идем к вашему беку, или самому Великому кагану, с поклоном и просьбой о справедливости. Сами наказать Олега не можем. А вы можете.

Предводитель наморщил нос, покосился на купца. Тот затараторил по-хазарски, отчего рожа предводителя стала ещё гаже.

— Для этого с тобой новгородцы? — рявкнул купец.

— Они действительно ходили под стягом Олега, но теперь поняли…

На лице хазарского купца вспыхнула самодовольная улыбка, глаза стали хитрее лисьих.

— Не лги, куявлянин.

— Я не…

— Врешь, дружинник! Ты очень глуп, если в самом деле надеялся, будто мы поверим твоим россказням.

— В Киеве остались наши люди, — не сдавался Добря, — они откроют ворота крепости…

Купец перевел слова старшего дружинника. Сделал это нарочито громко. Сотня грянула разом. Многие хохотали, запрокинув голову, а один картинно упал с лошади, чем вызвал новую волну общей радости.

— Чтобы сжечь Куяву, хазарам помощь не нужна. Зато Хелгу-Салахби [28] , останься вы в городе, ваши мечи могли бы пригодиться.

Он снова обратился к предводителю. Вопрошал с самодовольством, то и дело кивал на Добродея. Хазарин хмурился, отвечал резко, казалось, не говорит, а лает.

— Тебя отпустим, — заявил купец. — Пойдешь к Хелгу, скажешь: хазары готовы отказаться от битвы, если Куява заплатит дань. Но в этот раз возьмем на половину больше! И впредь будем брать столько же. Ежели ваш князь не одумается, Куява обратится в пепел.

28

Хелга-Салахби — прозвание Олега на языках булгар и персов.

— Олег мне не поверит. И Киевом он не дорожит.

— Не поверит? Не дорожит? Тогда пусть с тобой едет один из них, — разодетый хазарин указал на новгородцев. — Который из них ближе к князю?

Ответа купец не ждал, сложив губы трубочкой, хмуро рассматривал воинов.

— Широкоплечий. На пристани он ближе других стоял к Салахби.

— А с остальными, — прорычал Розмич, — с остальными что будет?

Купец гаркнул по-хазарски, палец ткнул сперва в Добрю, после в Розмича. Военачальник быстро кивнул…

Добродей успел увидеть, как вскинулись луки и натянулись тетивы. Он стремительным движением выхватил меч, но, когда острие клинка покинуло ножны, стрелы степняков уже пропели о смерти. Им вторили скрипы вспоротых кож и крики людей. Все произошло столь быстро, что Добродей сперва не поверил глазам.

Но воины падали наземь. В глазах изумление, в руках — обнаженные мечи, не успевшие попробовать хазарской крови. Цибуле стрела угодила прямиком в горло, из приоткрытого рта сочилась розовая пенистая слюна. Из груди Кавки торчат сразу три оперенья, и хотя ноги воина ещё дергаются, подняться он не сможет. Никогда.

Один из новгородцев остался в седле, замер с оскаленным ртом. Из его глазницы неспешно вытекало белое вперемешку с красным, стрела вошла по самое оперение. Несколько мгновений, и этот начал заваливаться на бок, тело обмякло, новгородец рухнул вслед за товарищами.

Взволнованные лошади ржали, пятились и брыкались. К ним уже спешили черноволосые кочевники, с завидной ловкостью хватали под уздцы. От чужого запаха животные взбрыкивали ещё сильнее, но хазары, будто колдуны, что-то шептали, уговаривали, смиряли.