Троцкий против Сталина. Эмигрантский архив Л. Д. Троцкого. 1929–1932

Участие коммунистов в этих боях, тем более руководящее участие, требует с их стороны не только ясного понимания развития революции в целом, но и умения выдвигать своевременно такие частные, острые, боевые лозунги, которые сами по себе вовсе не вытекают из «программы», но зато диктуются обстановкой дня и ведут массы вперед.

Всем известно, какую огромную роль сыграл в 1917 году, во время коалиции русских соглашателей с либералами, большевистский лозунг: «Долой десять министров-капиталистов!» Массы доверяли еще социалистам-соглашателям, но и у самых доверчивых масс всегда есть инстинктивное недоверие к буржуа, эксплуататорам, капиталистам. На этом и была построена тактика большевиков в определенный период времени. Мы не говорили «долой министров-социалистов». Мы не выдвигали даже лозунга «Долой Временное правительство» в качестве боевого лозунга момента. Но зато мы неустанно били в одну точку: «долой десять министров-капиталистов». Этот лозунг сыграл огромную роль, так как позволил массам на деле убедиться в том, что соглашателям министры-капиталисты ближе и дороже, чем рабочие массы.

Лозунги этого типа как нельзя лучше соответствуют данной стадии испанской революции. Пролетарский авангард полностью и целиком заинтересован в том, чтобы толкать испанских социалистов ко взятию всей власти в свои руки. Для этого и нужно разорвать коалицию. Очередной задачей является борьба за изгнание буржуазных министров из коалиции. То или другое, вероятнее всего, частичное, половинчатое разрешение этой задачи мыслимо только в связи с крупными политическими событиями, под ударами новых массовых движений и пр. Так, в России под давлением массовых движений вылетели из коалиционного правительства сперва Гучков и Милюков, затем князь Львов. Во главе правительства оказался Керенский, число «социалистов» возросло и пр. После приезда Ленина партия большевиков ни на одну минуту не солидаризовалась с Керенским и соглашателями. Но она помогала массам отталкивать буржуазию от власти и проверять соглашательское правительство на опыте. Это был необходимый этап на пути движения большевиков к власти.

Насколько можно понять издалека, выборы в кортесы обнаружат чрезвычайную слабость правых республиканцев [539] типа Замора [540] —Маура [541] и обеспечат огромный перевес мелкобуржуазных соглашателей разной окраски: радикалов, радикал-социалистов и «социалистов». Несмотря на это, можно почти с уверенностью ждать, что социалисты и радикал-социалисты будут цепляться изо всех сил за своих союзников справа. Лозунг «долой «Замора — Маура» вполне своевременен. Нужно только ясно понять одно: коммунисты не ведут агитации за министерство Леру [542] , не берут на себя никакой ответственности за социалистическое министерство, но в каждый данный момент главный удар направляют против наиболее определенного и последовательного классового врага и этим ослабляют соглашателей, расчищая путь пролетариату. Рабочим-социалистам коммунисты говорят: «В отличие от нас вы верите своим социалистическим вождям; заставьте же их, по крайней мере, взять власть. В этом мы вам честно поможем. А потом давайте проверять на деле, кто из нас прав».

539

Имеются в виду группы и объединения испанских политических деятелей во главе с А. Замора, М. Мауром, М. Унамуно, М. Доминго, которые в 1930 г. выступили за ликвидацию в Испании монархического режима, фактически явились вдохновителями вооруженного выступления солдат в декабре того же года с требованием республики. Результатом было свержение монархии в апреле 1931 г.

540

Замора Алкало Нисето (1877–1949) — испанский политический деятель, умеренный либерал. Первый президент Испанской республики (1931–1936).

541

Маур Мигель (1887–1971) — испанский политический деятель, либерал. Один из лидеров Испанской республики в начале демократической революции 1931–1939 гг., член правительства.

542

Леру Алехандро (1864–1949) — испанский политический деятель, лидер Радикальной партии Испании, премьер-министр в 1933–1936 гг.

Вопрос взят выше в связи с составом кортесов. Но и другие события, например репрессии против масс, могут придать чрезвычайную остроту лозунгу «долой Замора — Маура». Победа в этой области, т. е. выход в отставку Замора, получила бы на новом этапе почти такое же значение для дальнейшего развития революции, как выход в отставку Альфонса в апреле. В выдвигании таких лозунгов надо исходить не из доктринерских абстракций, а из состояния сознания масс, из того, как массы воспринимают события и как на них отразится тот или другой частичный успех. Голое противопоставление лозунга «диктатуры пролетариата» нынешнему режиму само по себе совершенно недостаточно, ибо не захватит масс.

В связи с этим снова встает вопрос о социал-фашизме. Это глупенькое изобретение страшно левой бюрократии превращается сейчас в Испании в величайшее препятствие на пути революции. Обратимся снова к русскому опыту. Меньшевики и эсеры, стоя у власти, вели империалистическую войну, защищали собственников, преследовали солдат, крестьян и рабочих, производили аресты, ввели смертную казнь, покровительствовали убийству большевиков, обрекли Ленина на подпольное существование, держали других вождей большевизма в тюрьме, распространяли про них ужасающую клевету и пр. И пр. Всего этого с избытком достаточно, чтобы задним числом назвать их «социал-фашистами». Но тогда, в 1917 г., это слово вообще не существовало, что не помешало, как известно, большевикам прийти к власти. После страшных преследований большевиков в июле — августе большевики вместе с «социал-фашистами» заседали в органах борьбы против Корнилова. В начале сентября Ленин из подполья предлагал русским «социал-фашистам» компромисс: «порвите с буржуазией, возьмите власть, и мы, большевики, будем мирно бороться за власть внутри Советов».

Если бы между соглашателями и корниловцами, тогдашними действительными «фашистами», не было никакой разницы, то невозможна была бы совместная борьба большевиков с соглашателями против корниловцев [543] . А между тем эта борьба сыграла огромную роль в развитии революции, отбив атаку генеральской контрреволюции и помогши большевикам окончательно оторвать массы от соглашателей.

В том и состоит природа мелкобуржуазной демократии, что она колеблется между коммунизмом и фашизмом. Во время революции эти колебания бывают особенно остры. Рассматривать испанских социалистов как разновидность фашизма — значит заранее отказываться использовать их неизбежные колебания влево, значит закрывать себе самим путь к социалистическим и синдикалистическим рабочим.

543

Речь идет о том, что во время выступления генерала Корнилова за установление твердой государственной власти в России в конце августа 1917 г. большевистское руководство заявило об условной поддержке Временного правительства и призвало к совместному с ним подавлению Корниловского мятежа. После ареста Корнилова большевики с удвоенной силой возобновили антиправительственную агитацию.

В заключение этого письма отмечу, что критика и разоблачение испанского анархо-синдикализма представляет чрезвычайно важную задачу, которую нельзя запускать ни на день. Анархо-синдикалист на своих верхах представляет наиболее замаскированную, наиболее вероломную и наиболее опасную форму соглашательства с буржуазией и прислужничества ей. В своих низах анархо-синдикализм заключает большие потенциальные силы революции. Основная наша задача здесь та же, что и по отношению к социалистам: противопоставить низы верхам. Однако задача эта должна быть тщательно приспособлена к специфической природе синдикальной организации и к специфическому характеру анархистской маскировки. Об этом в одном из следующих писем.

Еще и еще раз настаиваю: необходимо собирать статьи, резолюции, платформы и пр. важнейших революционных организаций и групп Испании, переводить их на французский язык и рассылать всем секциям для перевода на другие языки.

С горячим революционным приветом

Ваш Л. Троцкий

Кадикей, 24 июня 1931 г.

Федерации Шарлеруа бельгийской левой оппозиции

Дорогие товарищи!

Спешу ответить на вопросы, которые вы мне ставите в вашем письме от 19 июня.

1. Интернациональный Секретариат ответил вам, что он не знает причин, по которым т. Росмер прекратил свое участие в революционном движении. Вы считаете это невероятным. Я вполне понимаю ваше недоумение. Тем не менее мне самому были все время неясны причины ухода т. Росмера из Лиги. Последнее письмо его к нам также дает мало материала для каких-либо политических выводов.

2. Должен с сожалением отметить, что та часть письма т. Росмера, которая излагает мое отношение ко внутренним конфликтам в Лиге, дает неправильное представление о том, что было. По изображению т. Росмера выходит так, будто мое вмешательство помешало т. Росмеру устранить из Лиги или нейтрализовать внутри Лиги ее отрицательные элементы во главе с т. Р. Молинье. Так как никаких политических разногласий, по словам т. Росмера, не было, то остается совершенно непонятным, почему я вмешался и почему я поддержал т. Молинье против т. Росмера. Все это абсолютно неверно с начала до конца.

Т[оварищ] Росмер забыл вам сообщить, что он жил у меня известное время одновременно с Молинье. На нас обоих, как и на т. Маргариту Росмер [544] , т. Молинье произвел прекрасное впечатление своей преданностью делу, энергией, предприимчивостью, самоотверженностью. Уже в это время мы знали, что по поводу т. Молинье распространяются всякого рода сплетни, одной из причин которых является порывистый характер т. Молинье и его способность нарушать филистерские правила и предрассудки. Вместе с т. Росмером и Маргаритой Росмер мы решили дать категорический отпор этим сплетням и инсинуациям. В этом смысле я написал письмо парижским товарищам по инициативе т. Гурже, который всегда аттестовал Молинье с самой лучшей стороны, как настоящего революционера и прекрасного товарища.

544

Росмер Маргарита — жена А. Росмера.

После отъезда т. Росмера в Париж он не раз писал мне не только с похвалой, но с восторгом о работе Молинье. В его письмах, как и в письмах Маргариты Росмер, встречались такие фразы: «Если бы у нас было два таких Раймона, мы далеко ушли бы вперед…»

Через несколько месяцев в письмах т. Росмера стали появляться указания на то, что между Молинье и Навиллем трения и конфликты, причем т. Росмер ни разу не писал мне, кто, по его мнению, несет ответственность за эти конфликты.

Еще через несколько недель я получил два письма: от т. Росмера, с одной стороны, от тт. Навилля, Жерара и Гурже, с другой — против Молинье. Из этих писем я впервые узнал, что тт. Росмер и Навилль сделали попытку лишить т. Молинье права занимать какие бы то ни было посты в Лиге и даже, как сквозило между строк, исключить его из Лиги. Такое требование они предъявили парижской федерации, секретарем которой был Молинье. Федерация подавляющим большинством голосов против инициаторов предложения о снятии Молинье с секретарства высказалась против Росмера и Навилля. Только после этого они написали мне свои письма, требуя моего содействия против Молинье.