Троцкий. Книга 1

«…Они (участники кронштадтского мятежа. – Д.В. ) хотят такой революции, которая не вела бы к диктатуре, и такой диктатуры, которая обходилась бы без принуждения»{186}.

Приведенные фрагменты написаны сталинским, а точнее, характерным большевистским языком. И Троцкий, и Сталин были личными антиподами, но оба остались типичными большевиками, помешанными на насилии, диктатуре и принуждении. Подобная заданность дала основание Бердяеву заявить: «Этим жутки они»{187}.

Оказавшись за океаном, Троцкому пришлось отбиваться от сталинской клеветы, критики отколовшихся сторонников, нападок коммунистических и рабочих организаций Мексики, которые по-прежнему требовали высылки Троцкого из страны. Находясь в гуще событий, в кипящем море страстей, изгнанник тем не менее чувствовал себя как бы за околицей революции, на периферии главных мировых событий. В нем нарастало чувство внутреннего одиночества, которое порой чрезвычайно угнетало сознание. Троцкий не сдавался, пытался сохранить лицо революционера, напоминал мировому сообществу о себе: он еще жив, он надеется, он еще не сказал последнего слова… Только Наталья Ивановна понимала всю глубину его духовной депрессии, которую он искусно скрывал.

Почти два года, которые Троцкий и его жена прожили у Диего Риверы, казались в смысле быта и условий просто идиллическими. Но неожиданно наступил разрыв. «Яблоком раздора» стал президент Мексики Карденас. Троцкий относился к нему с подчеркнутым уважением: ведь именно он смело приютил его у себя в стране. И вдруг Ривера обрушивается в печати на президента как на «пособника режима Москвы». Троцкий и Ривера пробовали объясниться, но разногласия углубились. Тогда Троцкий заявил, что не может больше пользоваться его гостеприимством.

Почти в это же время произошли и другие события в семье Троцкого, о которых его биографы, за исключением, пожалуй, лишь И. Дейчера, ничего не говорят.

Когда Троцкий прибыл в Мексику, кроме лиц, направленных президентом, и сторонников лидера IV Интернационала, его встречала невысокая, хрупкая, красивая женщина – Фрида Кало. Актриса и художница, она была другом и секретарем Диего Риверы. Живя в Синем Доме художника, Троцкий часто встречался не только с хозяином, но и с Фридой. Неожиданно у 57-летнего Троцкого возникло сильное влечение к этой умной и обаятельной женщине. Это было необычно, потому что Троцкий по своей натуре был пуританином и придерживался строгих взглядов на семейные отношения. Он искренне любил Наталью Ивановну, но здесь чуть не потерял голову. Троцкий, будучи воспитанным человеком, вдруг стал публично проявлять повышенные знаки внимания к Фриде, восхищаться ее умом и талантами. В июле 1937 года Троцкий, по предложению Диего, выехал на три недели (один) в поместье Гомеса Ландеро, где отдыхал, ездил верхом, занимался рыбалкой и немного писал. Через несколько дней к Троцкому приехала на один день Фрида. Никто не знает характера и глубины отношений этих двух людей: немолодого, изломанного жизнью революционера и 28-летней красавицы. Троцкий увлекся, о чем свидетельствуют его несколько записок, адресованных Фриде Кало. Недавно их обнаружил мексиканский журналист Ксавьер Гусман Урбиола в бумагах покойной подруги Фриды – Терезы Проенцо{188}.

Содержание записок говорит о глубоком смятении и увлечении Троцким неожиданно встретившейся на его тернистом пути женщиной. Об их отношениях становится известно Наталье Ивановне и Диего. Последовали трудные объяснения. У Троцкого хватило рассудка не доводить до разрыва с женой. Отряхнув с себя магические чары мексиканки, Троцкий все откровенно поведал Наталье Ивановне. Его секретарь Хеан Ван Хейхеноорт в своей книге «С Троцким в изгнании. Из Принкипо в Койоакан» пишет, что у его шефа после небольшого «помутнения» разум взял верх над чувствами.

Но с Диего Риверой отношения уладить не удалось. В своей последней записке к Кало Троцкий пишет: «Я надеюсь, что можно еще восстановить с ним (Диего Риверой. – Д.В. ) дружбу: политическую и личную, и я искренне надеюсь, что ты будешь моим сторонником в этом мнении. Я и Наталья желаем тебе отличного здоровья и подлинного артистического успеха и обнимаем тебя как нашего доброго и искреннего друга. Твой как всегда, Л. Троцкий »{189}. Как летняя гроза поздней осенью, вспыхнула в сердце революционера любовь и… вернулась в лоно революции.

С помощью своих американских друзей Троцкий весной 1939 года приобрел большой, но неуютный дом на улице Вены на окраине Койоакана – предместья Мехико. Покупка строения сразу поставила Троцкого в тяжелейшее финансовое положение. Он публиковался, где мог, получил в нескольких издательствах авансы на незавершенную книгу «Сталин», пытался переиздать свои старые книги. А нужно было содержать еще двух-трех секретарей, телохранителя, экономку, машинистку. В этой обстановке Троцкий вынужден был продать Гарвардскому университету (Хоттонгская библиотека, бумагами которой пользовался и я с любезного разрешения ее директората) свой архив за поразительно малую цену – 15 тысяч долларов! В критический момент, как и раньше, помогли друзья Троцкого, включая Альберта Голдмана, благодаря чему изгнанник смог более или менее наладить быт в своем последнем пристанище на этой грешной земле.

Первое, чем занялись его друзья и охрана, – это укреплением высокого забора, дверей, входных ворот. У них соорудили специальную башню с прожектором, в доме установили сигнализацию. Он стал похож на крепость. Двери в кабинете и спальне Троцкого обили листовым железом. Несколько полицейских круглосуточно охраняли дом снаружи; секретари и телохранитель – внутри. Наладили контролируемый порядок посещений. Незнакомые люди допускались к Троцкому без вещей и только в сопровождении телохранителя. По-прежнему к нему шли журналисты, ехали сторонники из разных стран. Революционера навещали издатели, деятели троцкистских организаций. Через секретаря Троцкого М. Зборовский узнал, что Троцкий «падок на приезжих из Союза и Испании»{190}. Эту особенность изгнанника пытались учесть в Москве.

Весь день у Троцкого был строго распланирован. Он рано вставал и до завтрака обычно часа два работал за письменным столом. После завтрака литературная работа продолжалась до обеда. Троцкий диктовал, редактировал, писал сам, рылся в своем архиве. Помощники-секретари просматривали почту, делали вырезки, выписки, подбирали необходимый материал к очередной главе книги, новой статье, готовили проекты ответов на многочисленные письма.

Маленькая крепость жила своей напряженной и тревожной жизнью. Шла борьба за выживание. Окружение Троцкого давно заметило, что вокруг дома изгнанника все чаще стали появляться незнакомые люди. Одно время у одного из соседних домов возник настоящий наблюдательный пункт. Какие-то люди вроде что-то копали, но вскоре стало ясно, что это имитация деятельности, потому что каждая новая смена – три-четыре человека – не столько ковырялась в своей траншее, сколько разглядывала дом Троцкого: кто входит, кто выходит, когда и т.д. Сомнений не было; сотрудники НКВД, вынужденные покинуть Пиренеи после поражения испанской революции, видимо, были в немалом количестве перебазированы сюда.

Льва Давидовича страшно сковывали стены двора и дома. Выходя из кабинета во двор, обычно вечером, он мерял три десятка шагов в одну сторону, затем в другую, погрузившись в раздумья. Как он признавался Наталье Ивановне, все чаще его мысль возвращалась назад, к подножию века, в Октябрь, в бронированную коробку его фронтового поезда, к тем ошибкам, которые они допустили с Лениным, не разглядев в Сталине чудовищного Каина. Мысль о «кремлевском горце» все чаще витала в этом каменном дворике еще и потому, что Троцкий последние год-полтора своей жизни отдал созданию политической биографии своего смертельного врага, олицетворявшего, по словам автора биографии, «похмелье русской революции». В своем мартовском (1938 г.) письме в редакцию «Бюллетеня» он, в частности, пишет: «Я обязался в течение ближайших 18 месяцев написать книгу о Сталине и завершить книгу о Ленине. Все мое время, по крайней мере в течение ближайших месяцев, будет посвящено этой работе… Для книги о Сталине мне нужна будет Ваша помощь. Послезавтра я вышлю Вам список своей литературы по Сталину, какая у меня имеется. Уже сейчас могу сказать, что у меня нет книги Барбюса. Не знаю, не было ли в архиве Льва (Седова. – Д.В. ) специальных папок, касающихся Сталина…»{191}

Троцкий еще не ведает, что Марк Зборовский, оставшийся в «Бюллетене» после смерти Льва Седова, передаст содержание этого письма своему резиденту и через некоторое время его прочтет сам Сталин. Думаю, нетрудно себе представить, какое впечатление оно произвело на диктатора. Через 18 месяцев из-под пера Троцкого выйдет книга о нем! Этого нельзя допустить! Сталин понимал, что изгнанник глубже других узнал его «изнутри» и может представить «вождя народов» в таком свете… Именно в конце 1938 – начале 1939 года последовали энергичные устные указания самого Сталина по ликвидации человека, которого он давно поставил вне закона.