Трое из ларца и Змей Калиныч в придачу

– Ишь, какой стеснительный, – снова засмеялась мавка. – Как девица красная. Иди же ко мне, аль не нужна тебе карта?

Вот так, значит, да? Может, еще о чем-то тебе известно? Я почему-то так разозлился, что мне стало все равно на приличия. Бодро вышел так, п-прикрываясь ладошкой, смело сел рядом, задрожав от прохлады и еще чего-то, самому непонятного. Красавица с интересом смотрела на меня, словно заново оценивала. А когда ее взгляд уперся в звезду, улыбка покинула красивое лицо, брови нахмурились, в глазах больше не прыгали лукавые чертики. Они сверлили, просвечивали, как рентген, до самых внутренностей. Под этим взглядом, если честно, стало очень неуютно. Осерчала красавица. Или нет? А разве я виноват, что одежду Горыныч, проказник, где-то здесь заныкал?

– Откуда у тебя это? – тонкий изящный пальчик уткнулся в звезду.

– В подвале нашел, – промямлил я. Господи, что я несу? В каком подвале? Неужели нельзя было придумать что-нибудь правдоподобнее? И почему меня вдруг такая робость взяла, словно школьника на первом свидании? Что за фигня? Нужно отвлечься, подумать о чем-то другом, в норму себя привести как-то. Воды холодной вылить на голову? Так я только что из речки, вон, даже посинел весь от прохлады.

– Не врешь, – констатировала тихо Устина, коснулась звезды и тут же отдернула руку, словно обожглась. – А сердце твое неспокойно, словно борешься сам с собой. Ты и здесь, рядом, и далеко отсель. Тревога некая снедает тебя, а еще болезнь сердечная, пока несмелая, но разгорающаяся все сильнее. Тебе и самому невдомек то, потому и мучишься, и места себе не находишь.

Блин, такое впечатление, что меня здесь и рядом не сидело. Как все-таки унизительно, когда о тебе говорят, словно не замечая в упор, а так, размышляя вслух! В конце концов, о какой сердечной болезни она говорит? Инфаркт диагностировала, что ли? Станешь тут сердечником после такой ночки.

– Помоги мне, Леонид! – вскрикнула вдруг мавка, холодные ладони коснулись моего тела. Брр, холодом обдало, словно они сделаны изо льда. – Тебе, любимцу богов, то не затруднительно, а вот деве лесной жизнь облегчит.

– Да с радостью, – я не понимал, чего от меня хотят, но отказываться в моем положении было бы еще той глупостью. – Говори, все, что смогу, сделаю.

– Не обманешь? – Устина заглянула мне в глаза, словно искала в них правильный ответ.

– Не обману. Только руки убери, а то душа стынет.

Девушка послушно отняла руки, сказала несколько отрешенно:

– Не обманет. Глаза говорят: сделаю. Можно верить.

Снова с собой разговаривает, болезная. Это как же ей должно быть одиноко, если дошла до такого состояния?

– Только знаешь что? – спросил я, потихоньку вытягивая из ее руки карту. – Давай сначала одежду мне найдем, а то замерз я. Вдруг насморк подхвачу? Оно нам надо?

Мавка послушно отдала карту, потом тряхнула головой, заставив волосы зеленой волной снова рассыпаться по плечам, сказала серьезно, как ребенок, который доверился взрослому:

– Смотри, ты обещал. Идем!

– Далеко? – я начал осторожно вставать, чтобы не напугать ее своим… хм… хозяйством.

– Одежка твоя тут недалече. Горыныч ее ночью спрятал, думал, никто не видел. Сова видела, прилетала жаловаться.

– На что?

– В ее гнездо змей все уложил, ей спать негде. Ждет пернатая, пока я дом совиный освобожу. Не отставай!

Она легко побежала между деревьев, так что мне пришлось немного напрячься, чтобы не отстать. Как красиво бежит дева лесная! Залюбуешься!

Путь был недолог. Согреться я успел, а вот устать – нет. Утренняя пробежка даже взбодрила.

Мавка остановилась возле широкого дуба.

– Зришь, где сова сидит? – Устина ткнула пальчиком в ветви. – Там найдешь одежку, доспехи, меч и котомку.

– Только ты отвернись, – попросил я.

Мавка пожала плечами, коварно улыбнулась, но просьбу выполнила.

Я подпрыгнул, ухватился за нижнюю ветку, подтянулся, залез. Ну, а дальше уже было совсем просто. Ветки росли так густо, что я поднимался по ним, как по лестнице, не особо напрягаясь.

Сова вредная попалась. Пока я поднимался к ней, успела цапнуть меня за руку, словно предупреждала: еще раз – получишь по полной. Ай, ай! Да понял я, понял, нечего трижды повторять!

Дупло было таким же масштабным, как и дуб. В него могла залезть не то, что сова, а даже я, при этом не особо стесняя себя в движениях. Не дупло – квартира трехкомнатная. Я быстрехонько облачился сперва в одежду, потом вынул доспехи, меч, рюкзак, и, с криком «Поберегись!», бросил все это вниз. Сова недружелюбно что-то проухала вслед и гордо забралась в дупло.

Что не говори, а нет ничего лучше, чем стоять на твердой земле. Экипируясь, я спросил:

– Так в чем я могу помочь тебе, царица лесная?

– Дитятко свое я потеряла, – мавка смотрела на меня умоляюще, а в глазах ее стояла неумолимая тоска. – Не успело оно родиться, когда я…

Она все говорила, а по бледным щекам потекли слезы, губы скривились, лицо перекосилось, сделалось страшным. От красоты и следа не осталось. Теперь передо мной стояла изможденная горем старуха, заламывающая руки и молящая о помощи. В общем, не все я понял из ее рассказа из-за рыданий, но главное все же уловить сумел.

Много лет назад полюбила простая девушка Устина, дочь крестьянина, молодого человека из зажиточной семьи, да так сильно, что подарила ему любовь свою всю, без остатка. Само собой, что результат вскоре заметили все. Забеременела, в общем, Устина. Родители парня не то, чтобы были не рады такой невестке, только приглядели они в жены своему отпрыску другую, побогаче да познатнее, с приличным приданым. Парень родителям не перечил, даже рад был такому повороту. С Устиной быстренько распрощался, свадебку тут же затеял. В общем, козлом оказался избранник. Устина не смогла пережить такого поворота судьбы, потому в день, когда любимый под венец топал, собралась девушка с силами и бросилась в реку. Так она стала мавкой лесной, потому что вода вынесла ее на берег в лесу, где Устина и пришла в новую жизнь. А вот дальше я что-то не совсем понял. По ходу, ребеночек ее нерожденный был отправлен за грехи матери в некий мир теней, и теперь вызволить его оттуда может только живая душа, которая согласится поделиться своим светом с невинным, но все же виновным, дитем.

– Что конкретно я должен сделать? – спросил я. Помочь матери снова обрести своего ребенка – святое дело, только в тонкостях всех этих магических законов что-то не очень хотелось возиться. Не понимаю я их. Пока что.

– Идем, я покажу, – мавка ухватила меня за руку и потащила за собой. Рука сразу онемела от холода.

Солнце уже выглянуло из-за горизонта, но в лесу было еще сумрачно. Туман понемногу сдавал свои позиции, расползаясь по земле. Может, из-за этого, или по какой другой причине, только как-то необычно было в лесу. Помню, однажды, лет десять тому, среди зимы началось обледенение. Деревья, дороги, дома, машины, земля, даже каждая травинка – все было одето в толстую ледяную броню. Казалось, целая планета вдруг превратилась в чистейший горный хрусталь, перенеслась в сказку. Солнечные блики играли, прыгали, носились в воздухе, отражаясь от крошечных льдинок, что носились в воздухе пылью. Необычное ощущение так мне запомнилось, что я, тогда еще мальчишка, долго ходил под впечатлением, словно и вправду попал в сказку. То же самое сейчас. Туман как бы скрадывал очертания деревьев и кустов, приглушал звуки, гасил несмелые солнечные лучи, превращая обычный пейзаж в сказочную былину. Даже на душе появился сладкий страх, предчувствие, ожидание чего-то необычного, от чего щемит в душе.

В общем, когда мы остановились, я так и не понял, куда меня завели. Память словно отшибло. Мавка отпустила, наконец, мою руку, показала куда-то.

– Пойдешь по тропе, – сказала Устина. – Только никуда не сворачивай, не оглядывайся и не сходи, что бы ни привиделось. Тебя будут сбивать с толку, бить, звать за собой, просить, плакать, умолять – знай себе молчи, не отвечай. Тропа выведет тебя к Смородине-реке. В ней души умерших долают свой последний путь. Многие плачут и стонут, иные радуются, но ты не обращай на них внимания.