Трогать запрещено

Я давлю по газам, с каким-то отчаянием сжимая руль. Надо поговорить. Только вот что я могу ей сказать? Не умею я вести задушевные диалоги. Не заточен мой язык под это.

– Я впервые в подобной ситуации, – признаюсь честно, выруливая на дорогу, пристраивая тачку в плотный поток.

– Только не говорите, что вам впервые признаются в любви, – усмехается девчонка. И это ее “вам” режет слух.

Да, наверное, именно так впервые. Чтобы просто прийти и признаться. Без задней мысли, без расчета, максимально неискушенно и предельно честно. Сука! Сжимаю челюсти, а это ее “Я, кажется, влюбилась” – зациклилось в голове и крутится снова, и снова, и снова. Больше чем уверен, она знала, понимала всю суть ситуации и все равно пришла. Не струсила. Не спасовала.

– Только отцу не говорите, – ее голос дрожит.

Оглядываюсь. Юля закусывает губу, но держится молодцом.

– Почему я должен ему сказать? – удивляюсь.

Вот такого она мнения обо мне?

– Не знаю, – пожимает плечами и всхлипывает. – Может побоитесь, что я вам буду мешать, мозолить глаза, – она поворачивает голову и большими зелеными глазами впивается в мои. Я же зависаю на ее родинке над губой. Блть. – Но будьте уверены, это не повторится, – отворачивается тут же. – Я, может, и эмоциональная, впечатлительная и влюбчивая, – стреляет в меня моими же словами, – но далеко не глупая.

– Я не считаю тебя глупой. Какой угодно, но не глупой, Юля. Ты еще влюбишься обязательно. И он будет достоин тебя, вот увидишь, – бред какой-то выходит.

– Достоин? – усмехается девчонка. – Ну да. Не стоит поднимать эту тему. Влюбишься, не влюбишься – откуда вам знать? Вы Нострадамус?

Смелая. Она очень смелая девушка. И эта вся ситуация заставляет меня восхищаться ею. Пожалуй, так, как я за все сорок лет не восхищался ни одной женщиной, какой бы мудрой и разумной она ни была. В мире, где вокруг одна выгода и фальшь, Юля – находка. И я никак не имею права ее испортить.

Но, проклятье, почему же так на части душу рвет? Внутри свербит. В голове пиздец, что творится! Девочка, что же ты со мной делаешь?

Я не нахожусь, что ответить. Повисает тишина. Поглядываю на рядом сидящую девушку. Башка тяжелая от мыслей. Весь этот разговор не дает мне покоя, будто напоминает о ком-то. Перекручиваю мысленно каждое слово. Любовь… чувства. Еще раз взгляд на Юлю бросаю.

Юля – Юла…

Сорванная встреча.

Перед глазами фотки Юлы. Худенькая. Хрупкая. Скрытная. Она явно хотела меня заинтересовать, и у нее это вышло. Минимум информации о себе.

Юлька же… не глупая она совсем девчонка. Должна была понимать, что посмотреть на нее, как на женщину, пока она для меня дочь Степана, я бы в жизни себе не позволил. А вот как на совершенно постороннюю и незнакомую девушку… вполне. И все шло хорошо, пока я не настоял на встрече… пока не начал давить.

Осеняет. Неожиданно бьет в голову оглушающая мысль. Да быть того не может!

Достаю телефон одной рукой. Нахожу контакт. Юлькиного номера у меня нет. Но остался Юлы. Твою мать, Титов. Это бред чистой воды! Не могу поверить, что это она и есть. Нет. Не мог ты так тупо попасть на крючок. Не мог…

И тем не менее, я набираю быстро короткое сообщение. Просто “Юля”. И нажимаю на кнопку отправить. Гашу экран телефона, сжимаю левой рукой руль. Прислушиваюсь к каждому стуку собственного сердца.

В кармане Юльки раздается сигнал…

В груди что-то рвется.

Юля

Телефон в кармане отзывается коротким «бзыньк». Кажется...

Я даже не обращаю на него внимания. Тоже кажется...

Наверное, Вероника, которая жаждет узнать подробности моего унизительного падения в глазах Титова. И если я сейчас открою и увижу ее сообщение – разревусь и, кажется, умру…

Слезы только-только удалось задушить. А в горле до сих пор ком стоит: ни вдохнуть, ни выдохнуть. Меня всю трясет от пережитого выброса эмоций. Лихорадит, как при температуре. Все, чего мне сейчас отчаянно хочется – заползти под одеяло и вдоволь нареветься, лелея свои разбитые мечты.

Поэтому я не двигаюсь. Боюсь даже дышать рядом с Титовым. Страшно, неловко, унизительно, некомфортно. Так ужасно я в жизни себя не чувствовала! Вместе с тем, наверное, я могу собой гордиться. Впервые в жизни я кому-то призналась в любви. Вот только это признание растоптали и выбросили в мусорное ведро, как грязную салфетку.

Не нужен, неправильно, недостоин… Ох, все!

Снова шмыгаю носом и приказываю себе держаться. До дома. До спальни. До кровати. Благо, мы уже завернули в наш поселок. Проехали КПП, и впереди уже маячат ворота нашего с папой дома.

Богдан молчит, а я даже смотреть в его сторону боюсь. Когда Audi притормаживает у калитки, я, не говоря ни слова, дергаю ручку и выскакиваю из теплого салона. Захлопываю за собой дверь и быстрыми шагами семеню к воротам, суетливо нащупывая в кармане телефон. Разблокировав, тянусь написать Нике, чтобы не беспокоилась, да…

Сердце ухает в пятки. Ноги спотыкаются, и я резко торможу, врастая ботинками в брусчатку. Не с первого раза попадая по уведомлению, в конце концов выскакиваю в мессенджер. В глазах на мгновение темнеет, когда читаю в переписке с Богданом: “Юля”.

Это было сообщение не от Вероники.

Это Титов написал Юле, которой не писал уже трое суток.

Он понял.

Он проверил.

Я попалась.

Кровь отливает от лица. Я оборачиваюсь. Взглядом безошибочно находя глаза Титова.

Нет, если умирать, то вот сейчас. В этот самый момент. Когда мужчина сжимает в ладони телефон и не мигая, в упор смотрит на меня своим шоколадным взглядом. В груди бьют барабаны, а не сердце. В висках пульсирует кровь.

Я, наверное, должна что-то сказать? Как-то объясниться?

Я, вроде бы, даже делаю робкий шаг в сторону его машины, но…

Меня останавливают. Богдан предупреждающе качает головой. Челюсти сжимает и… злится? Он злится.

Я втягиваю морозный воздух сквозь стиснутые зубы. Черный внедорожник со скрипом шин по свежему снегу срывается с бешеной скоростью с места. Титов уезжает. Молча.

Хотя почему молча? Его взгляд все сказал лучше любых слов.

Одно большое – разочарован.

Глава 17

Юля

Ночью у меня поднимается температура. Еще с детства мама говорила, что у меня организм слишком чувствительный к изменениям моего психологического фона. Если Юля счастлива, то светится вся до кончиков ушей. Если Юля страдает, то с полной самоотдачей до последнего мизинца.

Вот и в это раз не обошлось. Меня срубило. Слишком много эмоциональных потрясений за раз, и вуаля – «тридцать семь и семь», перепуганный папа и охающая Люда. Слабость, вялость и апатия. Хотя последнее, полагаю, не столько от температуры, сколько от ситуации в целом.