Трон Исиды

Диона бывала тут и раньше — но очень давно, еще при жизни старого царя. Его дочь была тогда просто упрямым ребенком с пытливым неугомонным умом. Позже сама Клеопатра приводила сюда Диону, рассказывала истории о Птолемее II, который был магом, как и все Птолемеи, — но его магия считалась сильнее и серьезнее, чем у многих из них и, без сомнения, более странной. Его дар был самым загадочным и непостижимым. В книгах он звался великим царем.

— Он воистину был велик, — заметила тогда Клеопатра. — Но никак не унимался и без конца задавал вопросы — даже если в ответах было больше мрака, чем света.

Все это пронеслось в голове Дионы, когда она пересекала длинную, слабо освещенную комнату. При входе горел светильник, и еще один — в дальнем углу, но путь между двумя горящими точками был погружен в темноту. Она не слышала ничего, кроме своего дыхания, стука крови в ушах и еле слышного звука шагов собственных сандалий по мрамору пола. Кошки двигались бесшумно и молча. Помещение было не слишком большим, и скорее напоминало длинный коридор, чем комнату, но чем дальше шла по ней Диона, тем сильнее охватывало ее странное, тревожное чувство, словно само пространство здесь было неопределенно-бесконечным.

Кожу стало покалывать. Воздух казался пропитанным магией — ощущение было тонким, хрупким и едва уловимым, словно слабое жужжание пчел, доносящееся с отдаленного луга. Воздух пропах той особой свежестью, которую приносит гроза. Да, сомнений быть не могло. Это — ярость, ярость Клеопатры и ярость богини.

Инстинкт, более сильный и проворный, чем воля, будто возвел вокруг нее стены, отводя удар, мобилизовал все защитные силы и приемы, которым научилась Диона — научилась тогда, когда впервые сила ее магии по-настоящему превратилась в мощь, стала одновременно и опасностью, и искушением. Боковым зрением где-то там, за пределами зримого мира, она видела некие существа, мерцание глаз в полутьме, слышала шорох, скольжение теней. Дети ночи всегда голодны — они жаждут света и крови живых. Магия воззвала к ним и сама привела их сюда; духи зла слетелись, распаленные страшной поживой, потому что царица обещала накормить их кровью и светом. Из бездны и мрака небытия они почуяли зов, хотя свет, так манивший их, был всего лишь мертвенно-бледным, слабым мерцанием светильника старого кудесника.

И тень ее защитника тоже пришла. Анубис шел за Дионой — ростом выше любого египтянина, с шакальей головой и горящими глазами. Он тоже был тенью и тоже вскормлен на крови, но Диона чувствовала его реальность, хотя и не слышала дыхания. Его ноги совершенно бесшумна ступали по каменному полу. Она знала — если дотронуться до него, коснешься вещества, теплого, как плоть, хотя и очень странного.

С каждым своим шагом она уходила чуть дальше из мира, ведомого людям. Силы, которые привела в движение Клеопатра, были мощными; людская плоть подчинялась им, и дух слабел. Даже под защитой собственной магии, кошек богини Бастет и тени Анубиса Диона ощущала давящий груз слепой воли, алкавшей сломить и покорить ее.

Клеопатра даже в магии не терпела соперников — ни одного. В сущности, Диона, одобряла ее. Царица использовала свой дар так, как полагалась, а не уподоблялась разозленному ребенку, неумело размахивающему мощным орудием богов.

В таких раздвоенных чувствах она дошла до конца коридора и попыталась открыть дверь. Неземная сила замкнула запор. Диона открыла его словом. Это был риск, вызов судьбе, и она вполне могла погибнуть в реве огня.

Но ничего не произошло. Комната за дверью была такой же, какой помнила Диона: обиталище чародея, полное разных редкостей и курьезов. Одни из них были волшебными, другие — внушали ужас, а третьи — просто забавными и любопытными. Чучело крокодила все так же свисало с потолка, сова казалась чуть больше изъеденной молью, чем обычно, а гомункулус [36] по-прежнему был отчетливо виден сквозь стеклянные стенки колбы. Мумии кошек, птиц и шакала смотрели неподвижными, слепыми взглядами с книжных полок, рядами покрывавших стены.

36

Гомункулус — по представлениям средневековых алхимиков — некое существо, подобное человеку, которое якобы можно искусственно вырастить в колбе.

Клеопатра сдвинула с места необъятный, чудовищно тяжелый резной стол. Как ей это удалось, Диона не представляла — разве что с помощью магии. Ни у одной женщины не хватило бы сил на такое. Однако Клеопатра сумела передвинуть его к стене, и взору открылся Великий Круг, выложенный на полу. Инкрустация мерцала в свете, шедшем отовсюду и ниоткуда — колдовском свете, холодном, как блеск бриллианта. Магический узор был выложен из золота, серебра, меди и бронзы; присутствовал и жемчуг, любимый царицей. Знаки стихий мерцали переливчатым отблеском драгоценных камней.

Абсолютно в духе Птолемеев — все это великолепие вполне мог заменить круг, нарисованный мелом на чистых изразцах. В этом же кругу были оставлены воротца с позолоченными палочками, предназначенными для того, чтобы закрывать их. Такую палочку и держала сейчас в руках Клеопатра.

Она не казалась помешанной или чрезмерно расстроенной — вовсе нет. Ни вздыбленных растрепанных волос, ни изодранного в горе платья или исцарапанной кожи, не было и в помине. Царица сменила свое одеяние на простые белые одежды без каймы, сняла украшения, смыла с лица белую краску, расплела полосы, разрушив причудливую, искусную прическу, и тщательно расчесала их. Ее ноги были босы. Клеопатра походила на воина накануне битвы.

И все же даже сейчас Диона могла кое-что изменить — невзирая на магический круг и воротца четырех сторон света. Клеопатра очень редко занималась подобными вещами — ведь это была магия иного, высшего уровня, и исполнять с ее помощью любой каприз не решился бы никто, Диона знала, что царица скоро поостынет, и тогда то, что в приступе холодной ярости виделось ей правильным, может показаться смешным и нелепым.

Такая магия могла быть направлена и на добро, и на зло. Чему она послужит на этот раз, гадать не стоило. Стекла светильников были цвета запекшейся крови. Кровь была и возле бассейна, и в центре круга, и на палочке в руках Клеопатры, которой она сейчас закрывала воротца. Диона побледнела, испугавшись, что кто-то все-таки пал жертвой плохих новостей и ярости царицы. Неужели кто-то из слуг? Но вскоре ужас рассеялся и страх угас — она различила очертания животного, лежавшего возле бассейна. Это оказался молодой козлик; шерстка его отливала черным глянцем, а янтарные глаза были широкое раскрыты в предсмертном ужасе.

— Клеопатра, — спокойно окликнула ее Диона. Она говорила негромко, но имя все равно зазвенело в тишине, стремительно разбегаясь по комнате гулким, многократным эхом.

Рука царицы замерла.

— Клеопатра, — повторила Диона. — Что ты делаешь?

— Уходи, — отозвалась царица. В ее холодном твердом тоне было бы, наверное, больше тепла, если бы она обращалась к одной из теней, толпящихся по углам. — Здесь я никогда не нуждалась в твоих услугах. Убирайся — или я велю тебя вышвырнуть.

— Сомневаюсь, — возразила Диона. Переча царице, она рисковала не больше, чем когда пришла нарушить ее магическое действо: если придется заплатить за вторжение, все остальное войдет в эту цену. — Разве так полагается встречать новости, пришедшиеся нам не по нраву или неожиданные для нас.

— А как еще их встречать? — властно спросила Клеопатра, но прекратила свои манипуляции, к тайному облегчению Дионы, и не двигалась с места, чтобы завершить магический круг.

— Можно подождать, — проговорила Диона, — и посмотреть, что будет дальше.

— Я ждала, — отрезала Клеопатра, — но ты сама видишь, как я вознаграждена за свое ожидание. Забыта — как мода прошлой недели, как мелкая интрижка, которую он завел себе на Востоке. Как только Антоний вернулся в Рим, Рим пожрал его. А эта тварь пожрала его душу.

— Вздор! — возразила Диона более решительно, чем следовало. Она слишком хорошо понимала, что имела в виду Клеопатра и что собиралась делать при помощи этого круга, крови и паутины магии. — Кого ты собиралась призвать? Тривию — Гекату [37] ? Эриний [38] ? Нашего египетского Пожирателя Душ? Или всех разом? Разве ты сумела бы справиться с ними, о моя владычица, царица Двух Земель? Это ведь не заурядные шкодливые демоны или бесплотные призраки. Одной только кровью нельзя уплатить по их счету. И магический круг, как бы хорошо он ни был очерчен, не может удержать их — если только они сами не сочтут забавным остаться в нем. Безусловно, один раз они сослужат тебе хорошую службу, но что потом? Ты же навсегда станешь их рабой.

37

Римляне отождествляли греческую богиню Гекату — богиню мрака, ночных видений и колдунов — со своей богиней Тривией — «богиней трех дорог», так как ее изображения помещались на перекрестке дорог, где ей обычно приносили жертвы. Геката также помогает покинутым возлюбленным.

38

Эринии — богини мщения подземного мира (у римлян — фурии). Безжалостно и неустанно карали они всяческую несправедливость, в особенности убийство, преследуя виновного, доводя его до безумия, насылая на него порчу и смерть.