Трон Исиды

Луций наклонил голову. Деллий пошел прочь — с расправленными плечами, с высоко вскинутым подбородком.

Луций подумал, что Деллий знает все: каждую подробность плана, каждое сильное и слабое место армии. И он передаст все эти сведения Октавиану. Это было изменой, предательством — настоящим предательством, а не дезертирством или бегством.

А он, Луций, ничего не сказал, не попытался помешать Деллию. Просто смотрел, как тот уходил, потом повернулся и пошел заниматься делами, которые уже поджидали его.

Roma Dea замкнула его уста печатью молчания — так он сказал себе сам. Без сомнений, ему следовало пойти с Деллием; уплыть с ним и отдаться на милость Октавиану. Но здесь оставалась Диона. Когда наступит трагическая развязка, конец, он по крайней мере сможет защитить ее. Возможно, жена больше никогда не захочет разговаривать с ним, возможно, возненавидит его и будет ненавидеть до самой своей смерти — но она будет жить. Может, ей даже удастся спастись бегством.

Это решат боги. Ее боги — или его. Или те и другие, раскидывая кости на игорном столе жизни. Она была всего лишь их голосом. Он — их парой глаз. Ни тот, ни другой не имели права или власти вмешиваться в дела небес.

Софистика. Трусость.

Луций резко развернулся и пошел к шатру, в котором совсем недавно шел импровизированный военный совет. По пути он встретил много знакомых — одни мимоходом приветствовали его, другие останавливали и затевали разговор. Когда Луций наконец добрался до шатра, там уже было пусто — Антоний отправился отдыхать, как сказал стражник. Нет, он больше не примет ни одного посетителя. Да, благородный сенатор может прийти еще раз — попозже; правда, неизвестно, будет ли расположен Антоний говорить с ним.

Стражник подмигнул — Луцию следовало самому догадаться, что сейчас делал в шатре Антоний, оставшись наедине с Клеопатрой.

Он запротестовал и попытался оттолкнуть стражника, но тот оказался слишком дюжим и сильным. Кроме того, он был вооружен и твердо намеревался дать своему полководцу часок отдохнуть.

— Но ему необходимо кое о чем узнать, — сказал Луций.

— Вот он и узнает. Но попозже. Ты скажешь ему позже.

«Ну что ж, подождем, — подумал Луций. — Только будет ли это «позже»?

Боги знали, чего хотели. Он чувствовал их присутствие: слышал их шепот, видел их насмешливые глаза. И сдался, уступив их воле.

40

Деллий ушел — потихоньку, украдкой, ночью, как и многие до него; но никто из них не прихватил с собой столько военных секретов. Клеопатра почти было послала вдогонку за ним вооруженный отряд — в сопровождении залпа отборных проклятий, — но Антоний остановил ее.

— Брось, — сказал он. — У нас нет на это времени. Тем более что они в любом случае догадаются о наших планах. Давай просто надеяться, что мы осуществим их достаточно быстро и вырвемся отсюда.

Ее было бы не так просто уговорить, но она сама прекрасно понимала, что отряд этот причинит лагерю-крепости Октавиана, расположенному на горе, окруженному толстыми стенами, не больше вреда, чем укус комара. Кроме того, у нее не нашлось бы достаточного числа лишних солдат, чтобы нанести ощутимый удар и уничтожить человека, нашедшего в этой крепости убежище. Клеопатра могла бы добраться до изменника с помощью магии и наслать на него кару богов, но неразумно было тратить силы на такие мелочи: ей приходилось защищать тех, кто действительно нуждался в защите, и помогать им всем вырваться из ловушки при Акции.

Антоний сжег каждый корабль, для которого не хватило гребцов: несколько небольших боевых кораблей и огромное количество транспортных судов. В этом были свои — блеклые, хилые — слава и величие: выливать кувшины масла на каждую палубу, в каждую дырку, каждый трюм, а затем быстро пробегать от корабля к кораблю с факелами. Длинный хвост огня, касаясь промасленного дерева, на мгновение замирал, словно колеблясь, чтобы уже через секунды мощным порывом, с ревом взметнуться в небеса.

Это было жертвоприношение огню, гекатомба [90] морским богам. Когда утихли первые обезумевшие атаки пламени, жадным языком лизавшего добычу, жертвы его стали гореть ровно. Дым, валивший от погребального костра, был густым, роскошно-насыщенным ароматами горящей сосны, кедра и кипариса. Жар был неистовым, свирепым и диким. Казалось, он иссушил само палящее солнце, лишил предметы четких очертаний, а небо — багровой ясности. Вдалеке заклубились тучи, словно холодный дым.

90

Гекатомба — жертвоприношение сотни быков, а также всякое большое жертвоприношение по праздникам.

Когда стемнело и скелетоподобные останки уже догорали, с моря подул ветер. Поначалу это было легкое влажное дуновение с привкусом соли. Но постепенно ветер окреп и, крепчая с каждым порывом, превратился в штормовой.

Пошел дождь. Ветер подхватил его и обрушил на корабли — и сожженные, и невредимые, стоявшие на якорях. Он лупил по ним сумасшедшей барабанной дробью, и те, что избежали огня, стали добычей оголтелого ливня. Вода хлестала по лицам мужчин, пробиралась в щели доспехов, просачивалась в шатры. Люди, набившиеся туда, молились, изрыгали проклятия и продували в азартные игры жалованье на десять лет вперед. Если боги и готовили себе на забаву зрелище, жуткий спектакль, его участники пока что принадлежали себе, стараясь выбросить из головы мысли и о битве, и о бегстве на кораблях.

Клеопатра смотрела на Антония. Они сидели в своем шатре; шел военный совет, куда были допущены самые надежные и преданные полководцы. Царица выглядела измученной, очень усталой, что прежде случалось с нею крайне редко.

— Это не происки врага, — сказала она. — Я не смогла остановить стихию. Я пыталась. Но боги лишь смеются.

Смех Антония был еще горше, чем смех самих богов.

— Они ведь опоздали, правда? Не успели помешать нам сжечь корабли. Но для битвы еще не поздно. И вообще: может быть, это благословение свыше. Удача… Сосий, как быстро мы сможем погрузить всех на корабли и выскользнуть отсюда под прикрытием шторма? Агриппа засел где-нибудь в безопасном месте, чтобы переждать непогоду, могу побиться об заклад. Вдруг это слабое место в кольце осады, та передышка, тот шанс, который нам позарез необходим.

— Да, — быстро подхватила Клеопатра. — Да, я помню, что рассказывал мне Цезарь: как ты против штормового ветра проплыл сквозь заслон флота Помпея, перехитрил его и доставил подкрепление, позволившее Цезарю выиграть сражение при Диррахии [91] . Он никогда не забывал об этом ратном подвиге и о том, с какой ловкостью и искусством ты его совершил.

Собравшиеся переглянулись — в их душах забрезжила надежда. Некоторые даже заулыбались и радостно закивали.

Но Сосий покачал головой.

91

На самом деле Цезарь отступил от Диррахия и при помощи подкрепления выиграл битву 6 июня 48 г. до н. э. возле города Фарсала.

— Ничего не получится. Ветер дует с запада — прямо во вход в залив. Нам ни за что не пробиться, не обогнуть Левкаду и не вырваться в открытое море. Если только, конечно, не вмешаешься ты, владычица. Ты не можешь приказать ветру дуть с Востока?

В блеске его глаз мелькнул еле уловимый оттенок оскорбления, но Клеопатра сдержалась.

— Боги, повелевающие ветрами, могущественнее меня. Я могу затуманить мозги наших врагов — по крайней мере, настолько, чтобы мы могли вырваться из пролива, но ветер не в моей власти — я не могу им управлять.