Трон любви. Сулейман Великолепный

Строился и новый флот, переоснащались суда, обучались воины.

Теодор в который раз, стоя на берегу бухты Крионери, с тоской смотрел на крыши венецианского замка на острове Панагия. Там, на этом острове, пропал его любимец Георгис. Зачем они с соседским мальчишкой Никосом отправились на утлой лодчонке на остров? Никос, всхлипывая и размазывая по щекам грязь вперемешку со слезами, рассказывал, как невесть откуда появились суда османов, как в замке быстро закрыли ворота, а он сам бросился бежать в лес, чтобы спрятаться. Звал Георгиса, но тот стоял, словно завороженный, держа свою скрипочку в руках, и смотрел.

Так и схватили Георгиса со скрипочкой. Он хотел показать отцу новую мелодию, которую разучил, но не успел. Схватили за неимением другой добычи, увезли. Можно бы и забыть, но что-то не давало покоя Теодору, все казалось, слышит сквозь шум волн эту скрипочку. Почему-то верилось, что сын жив и еще даст о себе знать.

На берег, с трудом ковыляя и опираясь на толстую суковатую палку, охая и ахая на каждом шагу, выбралась старая Елена. Никто в Парге не помнил ее молодой, казалось, она и родилась старухой, только вот родилась одновременно с этими горами и морем, раньше самой Парги.

– Все ждешь?

Когда-то Елена безо всякой просьбы вдруг предсказала Теодору, что его пропавший сын не вернется, но заберет отца к себе. Теодор тогда фыркнул:

– На небо?

– Нет, он на земле будет богат и знатен, будет владыкой многих земель, перед ним будут падать ниц и целовать сапоги, есть будет на золоте, а ходить в парче.

Теодор тогда даже руками замахал на старуху:

– Что ты!

Только ее возраст не позволил обругать за такое издевательство над отцовским горем. Он не посмел, но многие Елену осудили, плевали вслед:

– Старая карга! Словно не видит, как убивается Теодор.

Но старуха упорно стояла на своем:

– Будет Георгис ходить в золоте и властвовать над многими. В Паргу не вернется, но отца к себе заберет.

Сколько ни плевали в ее сторону, только посмеивалась, разве что к самому Теодору не приставала.

Два десятка лет с тех пор прошло… И вот теперь объявилась снова.

– Что стоишь, не стой, иди домой, сейчас к тебе посланец от сына придет.

– Ты опять за свое?

– Иди, – коротко приказала старуха, и он почему-то послушался.

До дома дойти не успел, соседи сообщили:

– Теодор, иди домой, там тебя какой-то важный человек спрашивает. Вон с того корабля высадился.

На волнах бухты Крионери покачивался небольшой, но богато украшенный корабль, явно турецкий. Венецианцы по нему не палили из крепости, значит, не враг…

По горам Парги и так взбираться нелегко, а уж волнуясь – и вовсе невыносимо. К дому подошел, задыхаясь, уже во дворе показалось, что спит, пришлось себя ущипнуть.

Подле двора толпой стояли соседи, с любопытством разглядывая необычно для Парги одетых людей, толпившихся у крыльца, которые переговаривались на чужом языке. Теодору дорогу уступили все – сначала соседи, а потом и эти чужаки, почтительно посторонились, словно он бали какой…

В самом доме навстречу поднялся высокий длинноусый богато одетый человек:

– Я от вашего сына – Ибрагим-паши.

От сердца сразу отлегло: вот она, ошибка, обознались! Небось старая карга чего-то наплела.

Невестка Мария глазами все показывала на богато одетого красавца, словно сигналила о чем-то. О чем?

– Приветствую вас в своем доме, будьте гостями, но ошиблись вы, у меня нет и не было сына Ибрагима.

Человек рассмеялся:

– Верно Ибрагим-паша сказал, что не поверите вы ему. – Он держал в руках что-то завернутое в дорогую ткань, начал разворачивать, продолжая: – Его в детстве Георгисом звали, а сейчас Паргалы Ибрагим-паша, это значит Ибрагим-паша из Парги. А показать просил вот это, сказал, по этому узнают.

В руках у незнакомца была та самая скрипочка, на которой в детстве играл Георгис!

У отца ноги подкосились, но, прежде чем присесть, все же взял дрожащими руками скрипочку, держал, как самую большую драгоценность. Это память о сыне, на которого возлагали столько надежд, мечтали, что умненький Георгис станет хорошим музыкантом, вытащит семью из нищеты.

Георгис пропал, из нищеты семью вытащил следующий сын Микос, они с отцом из лодки не вылезали, но бедность так и не покинула.

– Где он? Как он?

Незнакомец снова улыбнулся в усы:

– Ибрагим-паша Великий визирь султана Сулеймана, падишаха Османской империи, к тому же его зять, женат на Хатидже Султан – любимой сестре падишаха.

Теодор вслушивался в произносимые слова, но они не проникали в мозг, не воспринимались. Поняв, что собеседник мало что понял, незнакомец повторил:

– Ваш сын сейчас второе лицо в Османской империи, он уже много лет ближайший друг и советчик султана Сулеймана, а теперь Великий визирь и его зять.

– Георгис?

– Он стал Ибрагимом…

До отца вдруг дошло самое главное: Ибрагим… значит?..

– Магометанином стал?!

От двери раздался скрипучий голос Елены (и как только успела доковылять?):

– Он ребенком был, когда в плен попал. Да и нет худой веры, все хороши, хуже, если бы не верил…

Старуха шагнула через порог, усмехнулась:

– Говорила я тебе, Теодор, что твой сын будет на золоте есть и в парче ходить. Ты не верил. Большой человек наш Георгис теперь.

Незнакомец снял с пальца огромный перстень, протянул Теодору:

– Это просил передать Ибрагим-паша.

Грек от перстня даже отшатнулся:

– Никогда такого в руках не держал, ни к чему мне.

Гость снова рассмеялся, протянул не глядя перстень Микосу:

– Берите, от подарков нельзя отказываться. Там еще много всего. Но главное, что просил передать Ибрагим-паша: просит вас переехать к нему в Константинополь.

– Куда?

– Константинополь, Стамбулом ныне зовется.

– Да это я помню, только там же магометане!

– В Стамбуле разные люди живут, и веры разные, в том числе православная, церкви сохранились, никто никого не теснит и за веру в тюрьму не сажает. А мусульмане ничуть не хуже христиан. Я тоже христианином был, мусульманином стал, когда подростком в Стамбул попал.

– В плен захватили?

– Нет, по девширме, есть такой сбор, забирают у бедняков по сыну.

– Ой-ой… Откуда же тебя забрали?

– Я босняк, хорваты есть, сербы, всякие…